Читать книгу Обратная сторона океана - Евгений Переверзев - Страница 8

Пятый член экипажа появился 1 апреля буквально за месяц до старта, когда основная часть работ, от которой зависел наш переход, была завершена. Были найдены деньги, их давала областная администрация, шились паруса, были куплены плот, радиостанция, карты, буй-коспас, который должен был дать сигнал на спутник в случае беды, появились спасательные куртки и комбинезоны со световыми отражателями, в которых мы были похожи на космонавтов, пиротехника и т. д. и т. п. По каждой позиции длились многодневные хлопоты в самых разных коридорах с тяжёлыми дверьми, которые совсем не спешили открываться перед авантюристами-путешественниками. Обращения, отказы, вновь обращения, убеждения, просьбы… И так – по кругу. Надо сказать, что у Артура была удивительная способность договариваться. Он, словно бульдог или ягдтерьер на охоте впивался в своего «кабана» и висел на нём, пока жертва, истекая кровью, не сдавалась. Конечно, такая «охота» выматывала. Но он, как никто другой, был устремлён к своей цели. Как-то он сказал, что если переход не состоится, то он свалит из страны.

«Я на него ставлю всё! Этот переход – смысл всей моей жизни! Ёлки-палки».

К тому времени был определён окончательный маршрут, который до этого менялся ещё раза два, и сделаны все предварительные расчёты.

Как ни странно, пятым и последним членом экипажа оказался Гена Траверсов, с которым Артур был знаком уже лет двадцать. Странность как раз и заключалась в том, что первыми в списке экипажа появились люди, совершенно не знакомые капитану яхты, а последним стал человек, хорошо его знавший и хорошо известный Важитяну.

«Я раб паруса, – как-то сказал он мне, – раб по своей воле».

Анатолий Коломойцев, во время перехода – старпом

Странное определение самого себя… Эта цитата, с большим сопротивлением проникавшая в моё сознание, стала заголовком к материалу о пятом члене экипажа. Гена Траверсов был из кубанских казаков. Производил впечатление крепкого сорокачетырёхлетнего мужика. Казаки обижаются, когда их называют мужиками. Мужик – это работник, а он – казак. Но это всё наносное. Ничего обидного в слове с корнем – муж- быть не может, в принципе – даже для казаков. Мужественный Гена с этим не спорил. Он был крепок, но не только физически, у него была харизма, был внутренний стержень. Самоуверенность выдавал и казачий прищур его голубых глаз.

– Хотел в мореходку после школы поступать, но провалился, не добрал одного балла. Сел в поезд, еду, а сам думаю, как же предстать перед матерью?! Стыдно. Случайно попалась газета в руки. Стал объявления тупо читать, а там о приёме в речное училище. На следующей станции перепрыгнул в другой поезд, а через месяц стал старшиной группы.

Он с юности был готов к поступкам. Не уверен, чтобы вот так, в семнадцать лет, из-за случайного объявления в газете я махнулся не глядя поездами на каком-то далёком полустанке… Мне показалось, что Гена вёл себя так, словно знал, что окажется в экипаже. Как будто это не Артур пригласил его, а он сам спланировал свой очередной «поезд».

Геннадий Траверсов работал инженером в порту и был большим специалистом в области двигателей. Кроме этого он, как и Артур с Костей, носил высокое звание яхтенного капитана, намотав по Волге многие сотни морских миль, не раз выходил в Каспий на своей собственной яхте, переделанной из старого катера. Яхта сразу стала членом семьи, получив название «Траверс».

– Казаки на Руси, – говорил он, – всегда открывали новые земли. Сейчас и мы, подобно Ермаку Тимофеевичу, покорившему Сибирь, будем для себя открывать Америку, а может, и ещё что по пути.

Итак, капитан имеется, штурман, астронавигатор и боцман – в комплекте, дизелист, он же старпом, – есть, летописец-матрос – на борту. Экипаж укомплектован.

Меня неоднократно спрашивали, проходит ли экипаж какие-то тренинги на психологическую совместимость. Я так уставал в то время, что и в голову не приходила эта ерунда, тем более что на неё всё равно не было времени. Кроме прочих нагрузок, мы, благодаря Артуру, заимели с ним ещё одну. Он нашёл возможность обучения двух членов экипажа американскому варианту английского языка на трёхмесячных курсах. Занятия проходили ежедневно, кроме выходных. С них я добирался домой в десятом часу вечера, принимал душ, перекусывал и засыпал с домашним заданием в руках. Но язык – дело нужное. На курсах я понял, что мой английский после прохождения школьной и университетской программ никуда не годится, потому что я совсем не могу общаться на этом языке. Артур вообще оказался полным антиподом полиглота. Слово «овощи», то есть «вэджитэбэлс» для него так и осталось труднейшей скороговоркой. Смеялись все, даже сам Артур.

– Да что же это за слово-то, – возмущался он заранее, перед тем как его нужно было произнести, – значит так: вэбэчебылз, нет, сам знаю: вэчебэтэлз. Опять не так?! Да ёлки-палки!

Весело смеющимся я его видел всё реже и реже. Сначала я шутил, что теряю друга, потом понял, что даже эта шутка уже не проходит. Не искрить шутками в общении для меня – всё равно что вывесить большой амбарный замок на рот. Попадая на очень серьёзные территории в круг не менее серьёзных людей, как правило, замыкаюсь в себе или как можно быстрее покидаю эту «волшебную» аудиторию. Теперь амбарный замок тяжелел с каждым днём.

Если раньше на первых этапах подготовки плавания мы распылялись, хватаясь за всё подряд, то теперь концентрация достигала своей кульминации. Ничего лишнего! Главное – успеть по основным позициям, остальное шло паровозом на автомате. Концентрация чувствовалась и в отношениях.

В областной администрации были пробиты письма с просьбой, чтобы с работы нас отпустили в отпуск первого апреля, а иначе мы вообще не успевали бы подготовить саму лодку. Шпатлевка и внешняя покраска, отделочные работы внутри по всему корпусу, подготовка двигателя и такелажа. Поверьте, что месяц – это ничто. Плюс ещё предстояли две командировки в Москву по поводу загранпаспортов и одна – в Питер за парусами, плотом и спинакер-гиком – четырёхметровой дюралюминиевой трубой с характерными наконечниками для крепления самого красивого и тонкого паруса на яхте, который используется исключительно при попутном ветре, гордо и солидно надуваясь впереди лодки. Яхтсмены дали ему короткое название «спинч».

Наши ксерокопии паспортов по факсу полетели в США для оформления виз, и мы нервно ждали вестей из Америки, поскольку без официального приглашения все наши усилия могли оказаться бесполезными.

Отчасти мы блефовали изначально, но без блефа ничего бы не получилось или старт пришлось бы отложить на год. А это было невозможно, поскольку именно в 1992 году Америка праздновала 500-летие открытия её Колумбом. И наш переход был интересен заокеанской стороне именно в этом формате. Как говорится, дорого яичко к пасхальному дню. Россия должна была заново открыть для себя Америку, символично отправившись по морскому пути самого Колумба. Вот такая красивая история должна была получиться с нашим непосредственным участием. Поэтому перенос плавания был равносилен его отмене до следующего общественно-возбуждающего повода. Американцы не подвели, вскоре на телекс администрации области на имя Петра Ивановича Шубина пришёл текст приблизительно такого содержания:

Дорогой капитан, я с большим удовольствием приглашаю вас посетить наш яхт-клуб в Кливленде, вашем городе-побратиме, этим летом. Мы понимаем, что вы будете идти на яхте через Атлантику… Мы хотели бы знать маршрут и срок пребывания, он не должен превышать тридцати дней.

Мы будем ответственны за все расходы на ваше пребывание в нашей стране. С нетерпением ждём прибытия.

Искренне ваш командор Ричард А. Дрэйк-младший.

Владимир Карташов и Юрий Покатаев с новым люком для «Аиры»

На официальном приглашении имелся и автограф консула Российской Федерации в США Николая Кузнецова. Теперь дело оставалось за малым. Только бы не застопорилось оформление наших загранпаспортов. В Москву летим с Артуром вдвоём. Если бы не добрые люди в Волгоградском ОВИРе, которые посоветовали взять с собой письмо-доверенность на фирменном бланке спорткомитета, то мы бы наверняка попали в общую очередь гражданских лиц, и тогда пиши пропало. Из-за отсутствия какой-то канцелярской бумажки поход мог бы закончиться на ступеньках МИДа в толпе ожидающих по нескольку дней только возможности подать заявку. Впрочем, не только бумажки. Другие знающие люди сказали, что без «волжского кофе» наше «дело» ляжет по-любому в долгий ящик. «Волжским кофе» называли чёрную осетровую икру, запечатанную для конспирации в банки из-под индийского кофе. У Артура в дипломате их было две. Как угадать в таком большом министерстве, на чей стол этот «кофе» подать? Но Артур обладал удивительным чутьём, или ждущие нас звёзды Атлантики договорились с нашими, чтобы те как-то нам подсветили. В итоге мы прошли все очереди, оформили все предварительные документы, заполнили длинные анкеты за один день без единого знакомства. Оставалось только в конце апреля приехать за готовыми паспортами. Нам пообещали, что всё будет готово к 28 числу, то есть за три дня до старта.

Когда вернулись домой, Витька притащил сделанные им штурвал и люк, ведущий из кокпита в кубрик. Всё из нержавейки и достойнейшего качества. Когда люк поставили на его законное место, «Аира» превратилась в подводную лодку. Всё было солидно и, главное, герметично.

– Ну, Витя, ты мастер, – восхищался работой Артур.

– Стараемся, – улыбался Витька, – всё на совесть.

У Вити были крепкие, жилистые руки с большими ладонями. Он поймал мой взгляд. Посмотрел на свои пальцы с въевшейся чернотой.

– Ничего, в море отмою, – опять улыбнулся он и подмигнул мне добродушно и по-детски открыто, подумав, что именно на это я, человек шариковой ручки, и обратил своё внимание.

Теперь мы были почти уверены: даже если лодка и перевернётся, то вовнутрь не просочится ни одной капли. Довеском была табличка с названием яхты и портом приписки, которую Артур самолично прикрутил на нактоузе под компасом. Когда затопленные суда (а что делать, и «Титаники» тонут) находят на дне водолазы, то первым делом они ищут эти таблички, поскольку краску на бортах намного быстрее съедает морская вода. Если что, останется хотя бы имя. Одно на всех: «Аира»!