Читать книгу Шкатулка княгини Вадбольской. Книга вторая: МЕСТЬ - Галина Тер-Микаэлян - Страница 10

Осенью пришло письмо из Петербурга от Ксении Васильевны.

«…Пока в деле Сержа ничего нового, – писала она, – императорская семья сражена известием о казни королевы Марии-Антуанетты. Граф Строганов нынче заезжал ко мне, сообщил, что на двор это произвело ужасное впечатление, и теперь обращаться к государыне нет смысла, ей повсюду и во всем видятся бунтовщики. Как пример, граф привел дело известного сибирского историка Словцова, недавно арестованного по доносу тобольского губернатора Алябьева. И за что, скажите? Всего лишь за несколько нелестных слов, написанных им о правлении Александра Македонского! Государыня узрела в книге Словцова покушение на незыблемость императорской власти и требует расследования, хотя за историка этого просят и епископ Тобольский, и даже сам митрополит Санкт-Петербургский. Однако, государыне, конечно, виднее, мы, может, слабым умом своим чего-то и недопонимаем…»

По прочтении письма, княгиня обняла сестру и начала ее утешать.

– Бедная моя Варенька, – со слезами говорила она, – нам всем остается только молиться. По крайней мере, твой муж жив, и с детьми твоими, слава богу, все в порядке. Когда я думаю об участи несчастной французской королевы… Так ужасно потерять мужа и умереть самой, не зная, что станется с ее малютками! Говорят, у нее умерло двое детей?

Варвара Филипповна сделала печальное лицо и испустила тяжелый вздох.

– Да. Я слышала, малышка Софи Эллен, которая родилась уже после нашего отъезда, прожила всего год, спустя еще два года умер дофин Луи Жозеф. Его наша цесаревна во время визита в Версаль качала на руках, помнишь, я тебе писала? – она оживилась, как всегда, когда вспоминала проведенное во Франции время. – Помню, сколько разговоров ходило, когда родился нынешний дофин Луи Шарль!

– Разговоров? – не поняла Елена Филипповна.

– Ах, вы же (она хотела сказать «в вашей глуши», но удержалась) здесь ничего не знаете! За девять месяцев до того Версаль посетил шведский король Густав, а в его свите был граф Ферзен. Так вот, этого Ферзена видели гулявшим с королевой возле любовного храма. Когда объявили о беременности королевы, злые языки немедленно стали приписывать Ферзену отцовство. Правда, тогда это было не столь важно: когда родился Луи Шарль, отцом которого считали Ферзена, старший дофин еще был жив, и вопрос о правах этого мальчика на престол не стоял. Когда же дофин умер, Ферзен уже давно уехал, его начали забывать, поэтому дело легко замяли – Франции требовался наследник, а других детей у короля не было.

Елена Филипповна покачала головой. Ее огорчало, как легко сестра рассуждает о подобных вещах, но она понимала, что изменить ничего не сможет, и сказала лишь:

– Давай, Варенька, сходим нынче в храм, попросим Богородицу, чтобы защитила всех без вины в тюрьмах томящихся – и нашего Сержа, и маленького принца Луи Шарля.

Даже старая княгиня Марфа Ефимовна, постоянно ворчавшая на Петрушу за его проказы, признала, что за месяцы, прошедшие со дня приезда Варвары Филипповны, поведение его изменилось к лучшему. Он теперь не носился с утра до вечера по дому, все круша и ломая, за столом не елозил, старался правильно держать ложку с вилкой, и отцу не приходилось поминутно усаживать его на место. К концу года мальчик к великому восторгу родителей уже читал по слогам, сыпал французскими фразами и сам попросил гувернантку научить его французским буквам. На Рождество Марфа Ефимовна за хорошее поведение преподнесла младшему внуку огромного пряничного зайца. Оглядывая подарок, даже старшие княжны Лиза с Маврушей завистливо вздыхали и уговаривали брата:

– Дай хоть кусочек отщипнуть!

Однако Петруша, сердито фыркнув, расставил локти, чтобы никто и близко не подошел к его подарку. Наглядевшись на зайца, он притащил его к Варваре Филипповне в комнату и, собрав все свое мужество, сказал:

– Тетушка, возьмите себе зайца!

Варвара Филипповна, в это время раздумывавшая, что надеть к рождественскому ужину, жертву не оценила, тем более, что появление Петруши сбило ее с толку.

– Ах, забери, пожалуйста, свой пряник, мне не до того.

Она еще раз скользнула глазами по новому синему платью с бирюзовой каймой, потом устремила взгляд на золотой браслет с изумрудом – рождественский подарок сестры, – и лицо ее исказила гримаса досады.

– Вам не нравится браслет, тетушка? – удивился Петруша.

Нынче утром, когда семья вернулась из церкви, и началась раздача рождественских подарков, он, хоть и был занят своим зайцем, но видел, как тетка, получив коробочку, радостно обняла и расцеловала княгиню.

– К этому платью изумруды не пойдут, – ответила Варвара Филипповна, – сюда нужны сапфир или бриллиант. Жаль, ах, как жаль! Так хотела сегодня к обеду выйти в этом платье, а драгоценностей к нему никаких.

– Папенька нынче маменьке брошь с бриллиантом подарил, у ней в туалетном столе лежит. Хотите, принесу?

Тетка отмахнулась.

– Не говори глупостей, – с огорченным видом она вытащила другое платье, – ничего не поделаешь, надену белое.

Рождественский обед в доме Вадбольских проходил, как всегда, весело. В центре стола важно раскинулся огромный гусь, зажаренный целиком и поданный с квашенной капустой, мочеными яблоками, брусникой и сливами – по указанию ключницы Аксиньи его специально откармливали почти месяц. Разрумянившиеся дворовые девки сновали взад-вперед с подносами, княгиня, сидевшая рядом с мужем, негромко давала им указания, следила, чтобы каждому из собравшихся гостей вовремя поднесены были подлива из хрена со сметаной, горячительные напитки или вода для омовения пальцев. При каждом движении на груди ее переливалась огнями, сверкала бриллиантовая брошь – подарок князя.

На следующий день перед обедом Петруша, воровато оглянувшись, прошмыгнул в комнату тетки и протянул ей брошь:

– Вот, тетушка, я для вас украл.

Варвара Филипповна побледнела, в ужасе уставившись на сверкавший в руке мальчика бриллиант.

– Ты с ума сошел, немедленно унеси!

– Тетушка, я ведь для вас!

– Ты слышал, что я сказала? Верни брошь на место, пока не спохватились!

– Нельзя уже тетушка, – захныкал он, – маменька везде ищет, как я верну?

Действительно, княгиня уже обнаружила пропажу и, вызвав Аксинью, вместе с ней обыскала всю комнату.

– Не иначе, кто из девок стянул, – ворчала старая ключница, – нынче святки, будут женихов завлекать, так польстились на блестящее.

Князь, собрав всю прислугу, сказал:

– У княгини из стола взяли дорогую брошь. Если кто-то не понимает, так я объясню: это воровство, грех, особенно теперь, в рождественские праздники. Сейчас по одному – каждый зайдет в эту комнату и выйдет. Укравший пусть положит брошь в эту шкатулку. Раскаявшегося Бог простит, и я наказывать не стану.

Слуги с испуганными лицами входили и выходили, но брошь в шкатулку так никто и не положил. Старая княгиня Марфа Ефимовна, сильно огорченная, сердито выговаривала сыну:

– Оттого не боятся, что на конюшню никогда не посылаешь. Отец твой душегубом не был, как некоторые, но за воровство всегда крепко наказывал. Ты все мнишь, что тебе за добро добром отплатят, ан нет – подлый люд больше плетку да кнут почитает.

– У нас в доме, матушка, такое впервые случается, – хмуро проговорил князь.

– Отыщется брошь, матушка, – успокаивала свекровь Елена Филипповна, – может, кто-то побоялся в шкатулку положить, после подкинет. Будем искать по всему дому.

В этот день Варвара Филипповна велела забежавшему к ней Петруше:

– Делай, что хочешь, но избавься от броши. А коли не сделаешь, то я сама про тебя расскажу, понял?

Брошь отыскалась через день. Утром, еще до завтрака, дом огласили доносившиеся из комнаты младших девочек крики Вареньки и грохот упавшей мебели. Уже спустя пару минут на шум начали собираться слуги, вбежала Лиза, за ней торопливо приковыляла на костылях Мавруша. Представшая их взорам картина ошеломила – среди разбросанных стульев обе сестры, Варя с Сашей, ожесточенно тузили друг друга. Сашенька дралась молча, Варя душераздирающе вопила, а рядом с ними, беспомощно ломая руки, топталась и стенала нянька Аглая.

– Барышни! Побойтесь Бога, барышни!

– Прекратить! – прогремел голос князя, и девочки, тяжело дыша, встали неподвижно.

– Господь с вами, – прижав руку к сердцу, сказала Елена Филипповна, – что такое стряслось, что дочери мои убить друг друга готовы?

– Вот она! – завизжала Варенька, наставив палец на няньку Аглаю. – Она воровка, это она брошь украла! Скажите, папенька, чтобы ее высекли и в острог бросили!

Тут только все увидели, что в руке своей Аглая растерянно вертит сверкающий бриллиант. Ни князь, ни княгиня не успели ничего сказать, а Сашенька бросилась к няньке и обняла ее за шею.

– Тогда и меня секите и в острог бросайте, – вне себя кричала она.

– Погодите, барышня, – ласково проведя рукой по длинной косе Сашеньки, няня Аглая с достоинством выпрямилась и протянула брошь Елене Филипповне, – вот ваша брошка, барыня. Стала сундук свой одеялом застилать, а она из-под подушки, что вы мне намедни подарили, возьми, да выкатись. Только, вот крест святой, – она истово перекрестилась, – не брала я ее и не ведаю, как она ко мне попала.

– Успокойся, Аглаюшка, никто тебя не винит, – ласково ответила княгиня, а князь с досадой поморщился:

– Так я и думал – побоялся вор в шкатулку положить, подсунул Аглае под подушку, – он повернулся к собравшимся слугам, – расходитесь, нечего глазеть, – строгий взгляд его вернулся к младшим дочерям. – Кто начал драку?

– Я, папенька! – звонким счастливым голосом ответила Саша.

– Ты будешь наказана, – сурово проговорил отец, опуская глаза, чтобы скрыть светившуюся в них нежность, – нынче весь день не выйдешь из своей комнаты, а в следующий раз будешь знать, что не силой и грубостью следует добиваться правды. Когда возникают разногласия, обратись к суду тех, кто мудрей и опытней тебя.

Сашенька взяла его руку и нежно поцеловала.

– Да, папенька, – кротко сказала она, – простите меня, папенька, я виновата. И вы, маменька, простите.

За завтраком о случившемся не упоминали, однако Варвара Филипповна, которая в то утро долго спала или, может быть, притворялась спящей, уже знала обо всем от горничной и за столом мельком взглянула на Петрушу – тот сидел с непроницаемым лицом и вел себя тихо. После завтрака он отпросился у матери покататься на санках с деревенскими ребятами, и княгиня разрешила.

Наступила весна, приближалось время посевной, и вскоре за хозяйственными делами о случае с брошью постепенно стали забывать. В конце концов, все решили, что Аксинья была права – какая-нибудь глупая девка унесла блестящую безделушку, чтобы покрасоваться перед суженым, а потом поняла, что натворила, и со страху сунула няньке под подушку. В апреле пришло письмо от Ксении Васильевны, сообщавшей о болезни Шешковского.

«…Из-за хворей своих он полностью отошел от дел. Как мне сообщили, с этого месяца всеми делами экспедиции занимается Макаров. Человек он, говорят, незлобный и усердно разбирается в бумагах, которые скопились за время болезни Шешковского. Будем молиться, чтобы, добравшись до дела Сержа Новосильцева, он отнесся к нему с полной объективностью…»

Приехавший на две недели в отпуск Петя Больский сообщил о смерти Шешковского. Спустя два дня Петр Сергеевич отправился с сыном на охоту. Когда они оказались наедине, он спросил:

– Скажи честно, Петя, есть ли надежда? Можно ли рассчитывать на заступничество цесаревича?

Юноша тяжело вздохнул и пожал плечами.

– Мне ничего неизвестно, батюшка. Великий князь очень изменился, не думаю, чтобы он решился замолвить слово в защиту дяди. Да это и не поможет.

Князь печально кивнул:

– Что ж, значит, как говорит моя княгиня, остается только молиться. Не думаешь ли ты, что стоит уничтожить пакет?

– Мне приказано было его хранить, и больше я распоряжений от его высочества не получал. Судите сами, батюшка, имею ли я право уничтожить бумаги?

– Хорошо, тогда не будем об этом. Как твои дела?

– Господин Мелиссино предложил мне прочесть курс по фортификации.

– Это прекрасно, – улыбнулся отец, – но меня больше интересует та девушка, которая прежде занимала твои мысли. Ты все еще увлечен ею?

Лицо Пети просияло.

– Ах, батюшка, – воскликнул он, – Роза лучшая девушка на свете! Взгляните, – он вытащил спрятанный на груди медальон и, открыв его, протянул отцу – с выполненного в миниатюре портрета на князя смотрела хорошенькая черноглазая девушка, вокруг портрета кольцом лег локон темных волос.

Петр Сергеевич долго вглядывался в портрет прежде, чем вернуть его сыну.

– Очаровательна, – сказал он, – и выполнено прекрасно. Хотелось бы мне заказать такую миниатюру с портретом моей княгини, как странно, что прежде мне эта мысль не приходила в голову! Ты позволишь моей княгине взглянуть на портрет?

– Разумеется, батюшка.

– Мне кажется, из нее выйдет прекрасная жена, ты так не думаешь? – князь лукаво прищурился, но Петя внезапно помрачнел.

– Лучшей супруги я бы для себя и не желал, батюшка, однако не считаю себя вправе сделать предложение. Тетушка Розы уже намекнула мне, что их семья в родстве с Вюртембергским домом, а мое положение в обществе… По приказу великого князя я числюсь майором кирасирского полка Больским, по бумагам я вольноотпущенник Хохлов, сын беглого холопа.

Ничего не ответив, князь пришпорил коня, Петя помчался за ним. Доскакав до опушки леса, Петр Сергеевич остановился и повернулся к сыну.

– Подождем, – сказал он, – давай, немного подождем, сынок. Я уверен, что все у вас с Розой будет хорошо.

В этот день за обедом князь сообщил о своем желании заказать миниатюру с портретом княгини, что вызвало всеобщее оживление, а вечером в гостиной Петя, подбадриваемый веселым взглядом отца, решился показать миниатюру.

– Я эту девицу прежде встречала, – заметила Варвара Филипповна, вместе с сестрой разглядывавшая миниатюру, – ах ты проказник!

Она шутливо погрозила Пете пальцем, а княгиня, передав медальон свекрови, ласково проговорила:

– Милая и добрая, вам не кажется, матушка?

– Ну-ка, ну-ка, – Марфа Ефимовна щурилась по-всякому, но рассмотреть мелко выписанные черты, конечно, не могла, – очки, жаль, у себя в Иваньковском оставила – я хоть в них и не читаю, но мелкое разглядываю. Ну да ладно, Петя, завтра ко мне заедешь и покажешь, я в очках погляжу.

Она хотела вернуть внуку медальон, но к нему потянулась Лиза:

– Ах, бабушка, можно нам с Маврушей посмотреть на невесту братца Пети?

– Ну, если Петя разрешает.

Старая княгиня протянула девочкам портрет, который они принялись разглядывать, плотно придвинув друг к другу головы – так, чтобы не видно было пытавшимся подглядеть с обоих боков Вареньке и Саше.

– Лиза противная! – заныла Варенька, и Марфа Ефимовна немедленно вступилась за свою любимицу:

– Вы что ж это сестрам глянуть не дадите?

– Им еще рано, – строго ответила Лиза.

– Дай-ка сюда, раз ты так, – Петя без всяких церемоний отобрал у нее медальон, продемонстрировал его младшим сестрам, а потом спрятал на груди.

– Правильно, ишь какая, «рано», видите ли! – ворчала старая княгиня, – самой-то сколько? Пятнадцати еще нет! Вот подарит тебе твой жених портрет, тогда и будешь разглядывать.

Лиза высоко вздернула голову.

– У меня жениха не будет, бабушка, я замуж не выйду!

Старая княгиня недовольно насупила брови и стала ей выговаривать:

– Как это не выйдешь? Приданое у тебя не малое, грех княжне Вадбольской в девках оставаться.

Елена Филипповна улыбнулась.

– Не волнуйтесь, матушка, время пройдет, она еще десять раз передумает.

– Нет, матушка, не передумаю, – с достоинством возразила Лиза, – мы с Маврушей уже давно меж собой решили, что, как вырастем, так станем сирым и убогим помогать – в больницах и приютах.

– Лиза обещала, что никогда со мной не расстанется, – опустив глаза, тихо добавила Мавруша, – я-то ведь не смогу выйти замуж.

Наступило молчание, князь увидел, что глаза жены наполнились слезами, и поспешил переменить тему разговора:

– Думаю, о замужестве нам еще рано рассуждать, а вот скажи-ка мне, Петя, кто писал миниатюру? Я хоть и мало в живописи смыслю, но руку настоящего мастера вижу.

– Вы правы, батюшка, – Петя понял желание отца отвлечь княгиню от горестных мыслей и начал рассказывать:

– Мадемуазель Роза Кутлер в Петербурге подружилась с мисс Мэри Лонд, дочерью английского пастора. Однажды я в присутствии мисс Лонд упомянул, что желал бы иметь портрет мадемуазель Кутлер, и мисс Мэри рекомендовала мне обратиться к господину Воронихину. Он архитектор, служит зодчим у Строгановых, и портреты ему тоже неплохо удаются. Думаю, все здесь согласятся, что заказ мой он выполнил отлично.

– Воронихин? – приподняв бровь, припомнила Варвара Филипповна. – Не тот ли бывший крепостной, что был отправлен графом Строгановым за границу вместе с Павлушей, его сыном?

– Возможно, он. Мисс Лонд упоминала, что Воронихин обучался за границей.

– Тогда это точно он. В Париже они оба здорово накуролесили, государыня была крайне недовольна. Представьте себе: вступили в якобинский клуб, и Павлуша Строганов даже отрекся от своего титула, стал звать себя «гражданин Очер». Его отец, когда обо всем узнал, пришел в ужас и отправил за ними Николеньку Новосильцева, брата Сержа.

– Господи, – перекрестилась Марфа Ефимовна, – неужто же с цареубийцами связались?

Варвара Филипповна пожала плечами.

– Ну, это было лет восемь назад, тогда никто не предполагал, что все так кончится. Они вернулись в Россию года три назад.

– Ну, слава Богу, слава Богу, – старая княгиня тяжело поднялась, опершись на руку поспешившего ей на помощь Пети, – пора мне, засиделась у вас тут. А ты Петя, ко мне завтра засветло прибеги, портрет принеси, чтобы я в очках, да при свете поглядела, – говорила она старшему внуку, провожавшему ее до коляски, – ишь, какой большой стал и красивый! С утра до завтрака и прибеги, тебе-то тут минуту идти, это уж меня, старуху, в коляске возят.

– Я к вам, бабушка, и за сто верст прибегу, коли прикажете, – целуя ее испещренную венами руку, – почтительно ответил он.

«Коли не держала бы Катька-царица зла на покойника моего, – думала Марфа Ефимовна, пока экипаж ее катил по дороге, соединявшей Иваньковское с Покровским, – то позволила бы внуку нашему носить благородное имя. Какая разница, кто его мать, коли отец – князь Вадбольский? Ничего, припомнит ей Господь все грехи ее. В законном браке прелюбодействовала, мужа убила, до сих пор разврату предается и приспешникам своим сие дозволяет, а внука моего старшего, кровного, родного… Красавец стал, привезет завтра портрет, посмотрю в очках на его девицу»

Однако на следующий день Петя портрета не привез – ночью медальон куда-то исчез из его внутреннего кармана. С утра все обыскав, он вышел к завтраку с таким убитым видом, что княгиня немедленно спросила:

– Что случилось, Петенька?

– Тетушка, – расстроено сказал он, – я же точно помню, как вчера положил медальон в карман, не пойму, куда он мог деться.

В поисках пропавшего портрета Розы Кутлер принял участие весь дом. Искали сестры, и горничные, искали княгиня с Варварой Филипповной, искала приехавшая Марфа Ефимовна. Ключница Аксинья, взявшая на себя заботы о Пете сразу после смерти его матери Дарьи, ходила с заплаканными глазами – потерю портрета она восприняла, как свою личную трагедию. Петруша, как и все, принимал участие в поисках, но во время обеда Варвара Филипповна бросила взгляд на его лицо и внезапно уловила уже знакомое ей чинно-сосредоточенное выражение. После обеда она отправилась к себе, собираясь почитать, но Петруша проскользнул в комнату следом за ней и, прикрыв за собой дверь, с таинственным видом зашептал:

– Тетушка, что я вам расскажу!

Глаза его возбужденно горели, и Варвара Филипповна поторопилась его остановить:

– Нет, не надо, я не желаю ничего слушать.

– Но, тетушка, – голос его стал обиженным, – я ведь хотел вам рассказать…

– Петруша, – строго глядя на него, перебила она, – ты забыл, что я прежде тебе говорила о суде земном? Если не желаешь, чтобы тебя поймали и наказали, никогда ни с кем ничем не делись. Учись молчать, понял?

– Понял, – повесив голову, пробормотал он, – я ведь хотел только вам…

– Никому. Иногда промолчать и ни с кем не поделиться бывает трудней, чем совершить преступление.

– Ага. Тетушка, а вот… вот, если человек что-то украдет, то что с этим потом делать? Чтобы не поймали?

– Ну и вопросы ты мне задаешь, – в глазах ее запрыгали смешинки, – прежде всего, хорошо спрятать. Воры и грабители обычно складывают добычу в мешок или сундук, а потом зарывают где-нибудь в лесу. Но, конечно, так, чтобы никто не видел.

– Ага, – Петруша шмыгнул носом и восторженно посмотрел на тетку.

Медальон так и не нашелся. Петя уехал в Петербург в глубокой печали, а в доме неожиданно начали пропадать вещи. С полки в кабинете князя исчезла бронзовая статуэтка, подаренная ему матерью, няня Аглая нигде не могла отыскать свой любимый платок, пропали любимая кукла Вареньки, привезенная ей Марфой Ефимовной из Тулы, и маленькая серебряная ложка Сашеньки, которую она хранила в память о покойной крестной. Спустя неделю две прислуживавшие в доме дворовые девки с ревом явились к барыне, бухнулись ей в ноги и пожаловались, что у одной исчезли сережки, у другой – бусы. Когда же словно в воду кануло серебряное венчальное кольцо княгини, которое она оставила на столе горничной почистить, над домом словно нависли грозовые тучи.

– Быть беде, – тряся головой, говорила повивальная бабка Матрена Саввишна, – венчальное кольцо потерять не к добру. Мчись-ка, князь-батюшка, поскорее купи другое кольцо, надень княгине на палец и слова повтори, что у алтаря говорил, иначе смерть в семью придет.

Приехавшая в Покровское старая княгиня, едва узнав о пропаже кольца, всецело поддержала Саввишну:

– Не теряй времени, Петенька, езжай поскорее.

Петр Сергеевич в приметы не верил, к тому же, шла уборочная страда, и дел у него было невпроворот, однако, чтобы успокоить расстроенную жену и утихомирить мать, он все отложил и, кляня неизвестного вора, с утра помчался в Тулу за новым кольцом. Из Тулы князь привез не только новое кольцо – вместе с ним явился горбатый человек лет пятидесяти с узко посаженными серыми глазами и колючим взглядом.

– Господин Ливенцев, – представил его Петр Сергеевич, – занимался в Туле сыскными делами и по моей просьбе согласился расследовать случаи краж у нас в доме.

– Не родственник ли вы будете городскому голове Ивану Ливенцеву? – спросила у вновь прибывшего старая княгиня Марфа Ефимовна.

– Дальний, ваше сиятельство, – Ливенцев щелкнул каблуками, – занимался сыском беглых и смотрел приезжих, чтобы в канцелярию с постоялых дворов и от домохозяев немедля сообщалось. Без этого никак нельзя, ваше сиятельство, порядку в городе не будет. При исполнении обязанностей лихими людьми был покалечен, и назначен мне был властями пенсион, однако ввиду опытности моей в сыскных делах просил меня губернатор оказывать всяческое содействие его сиятельству князю Вадбольскому. Семьи у меня нет, человек я неприхотливый, поэтому пребывание мое в имении особых неудобств не доставит.

– Я велю отвести вам комнату, – любезно сказала Елена Филипповна, – надеюсь, ваш приезд поможет отыскать лиходея.

– Я тоже надеюсь, ваше сиятельство, – вновь щелкнул каблуками гость, и острый взгляд его почему-то остановился на вертевшемся в гостиной Петруше.

Мальчик шмыгнул в дверь и помчался к тетке, которая как раз вернулась с прогулки.

– Тетушка, – оглядываясь по сторонам, испуганно зашептал он, – вы видели того господина, который приехал с папенькой из Тулы? Говорят, он будет искать вора.

– Ну, а ты-то чего волнуешься? – со смехом возразила Варвара Филипповна. – Это вор должен волноваться. На его месте я бы теперь не только не стала больше воровать, но и близко не подходила бы к месту, где укрыто краденое.

С этого дня кражи в доме прекратились. Отыскать краденое Ливенцеву пока не удавалось, но княгиня и без того была несказанно рада. Что касается Варвары Филипповны, то она заскучала. Смерть Шешковского, свидетеля ее тайного позора, окончательно излечила душевную тоску, теперь ей вновь хотелось светской суеты и шумного общества, однако гости приезжали в Покровское нечасто, да и не было среди окрестных помещиков никого, кто был бы ей интересен. Она написала в Москву Екатерине Нелединской-Мелецкой, но та долго не отвечала. Наконец в один из дней, когда вся семья собралась в гостиной, князь передал свояченице доставленное нарочным письмо.

– Тебе, Варя, от Нелединских, – сообщил он, скользнув глазами по конверту.

– От Кати? – воскликнула сидевшая тут же с рукоделием княгиня. – Как она, Варенька?

Варвара Филипповна вскрыла конверт и, пробежав глазами письмо, подала его сестре.

– Читай.

«…Прости, дорогая Варя, что долго не отвечала, опять жду ребенка и чувствую себя много хуже, чем во время прошлых беременностей. Надеюсь, мои страдания не напрасны, и на этот раз родится мальчик. Моя старшая, Аграфена, уже все понимает, ждет братика. Юрий уверяет, что будет одинаково рад и девочке, и мальчику, но я вижу, как ему хочется сына.

Суда над Новиковым так и не было, он заключен в Шлиссельбургскую крепость по высочайшему повелению. От всей души надеюсь и буду молиться, чтобы твоего мужа миновала подобная участь…»

Прочитав, Елена Филипповна перекрестилась.

– Дай бог, чтобы у Кати роды прошли благополучно. Будешь писать ответ, передай ей от нас с Петей самые лучшие пожелания. В остальном будем надеяться на лучшее и молиться.

Она протянула сестре письмо, но та отстранила ее руку:

– Спрячь в свою шкатулку, Леночка, если тебе не трудно, а то я непременно потеряю.

– Да, конечно.

Позвав Аксинью, княгиня велела ей отнести письмо в спальню и убрать в заветную шкатулку.