Читать книгу Шкатулка княгини Вадбольской. Книга вторая: МЕСТЬ - Галина Тер-Микаэлян - Страница 7

В письме отцу Петя сообщил об аресте Сергея Николаевича Новосильцева очень коротко, в подробности не вдавался, лишь написал:

«… Не тревожьтесь, батюшка и тетушке скажите, чтобы не сильно огорчалась. От господина Мелиссино узнал я, что граф Строганов хлопочет за племянника перед императрицей, и по заслугам графа она должна будет, в конце концов, смягчиться. Хотя пока лишь отмахивается и разводит руками:

«Не знаю, Александр Сергеевич, этим Шешковский занимается, а мне теперь недосуг, брачные дела внука все время занимают».

В Петербурге много слышно о предстоящей свадьбе великого князя Александра Павловича с одной из двух Баденских принцесс. Обе принцессы теперь в России, но, говорят, молодой царевич остановил выбор на старшей, ее высочестве Луизе Марии. Однако он так робеет перед ней, что никак не мог объясниться, пока не сообразил написать записочку. Теперь они уже жених и невеста, принцессу учат русскому языку и образовывают из лютеранства в нашу православную веру, а свадьба будет лишь осенью…»

Прочитав письмо, расстроенная княгиня все же нашла в себе силы улыбнуться мужу:

– Что-то много Петенька наш о любовных делах пишет, сам не влюбился ли?

– Не думаешь ли ты, душа моя, – спросил он, – что мне стоит поехать в Петербург и обратиться к Безбородко?

– Нет, Петя, нет. Коли государыня к тебе предвзятость имеет, то только все испортишь. Строганов лучше тебя знает, что делать.

Однако спустя две недели пришло еще одно тревожное послание – от невестки Ксении Васильевны, опечаленной положением золовки.

«…Варю в первый день возили на допросы в Тайную экспедицию и держали дома под арестом, но теперь уже больше не беспокоят. И, все равно, с лица она осунулась, никого видеть не желает и к себе не допускает. Из дому не выходит, а целые дни сидит в своих комнатах. Стараюсь приезжать к ней почаще, но она и со мной почти не говорит, я уж порой против воли ее к ней захожу. Горничная Анютка сообщила мне по секрету, что барыня ее почти не кушает, и даже обед в доме не подается. Возможно, лучше бы ей Леночка, теперь было быть с тобой, ближе тебя у нее никого не осталось, ведь брат Иван Филиппович взрослой Варю почти и не знал…»

И вновь князь спросил у заплаканной жены:

– Душа моя, не следует ли мне поехать и привезти сюда Варю?

Елена Филипповна всхлипнула и покачала головой:

– Ты же знаешь Варю, какая она упрямая. Я напишу ей, если ответит, что согласна, сразу и поедешь.

Прочитав письмо сестры, Варвара Филипповна в сердцах отшвырнула его прочь – нет уж, благодарим покорно! Ей хорошо запомнились скучные месяцы, которые по необходимости пришлось провести в обществе выводка сопливых племянников и при этом постоянно строить из себя любящую тетушку. Теперь, когда ее постигло столько несчастий, такого уже не вынести! При мысли о перенесенных страданиях ей стало совсем плохо – не физически, благодаря примочкам Марьи уже через неделю на нежных ягодицах не осталось и следа, но душа с каждым днем болела и ныла все сильнее. Особенно после того, как князь Юсупов прислал ей прощальное письмо, в котором сообщал о помолвке с Татьяной Потемкиной и о назначенной на осень свадьбе.

«Клялся в любви, – в отчаянии думала она, забыв, что сама же и прогнала своего любовника, – дом подарил. А теперь я одна. Ни мужа, ни любовника. Даже не вдова. Муж в крепости, я так и не поняла, нашли ли при нем пакет – возможно, он все-таки успел его уничтожить. Идиоты, почему только они его не прикончили! И что мне теперь делать? Юсупов будет катать в коляске по набережной молодую жену и осыпать ее бриллиантами, а я… Нет, я не вынесу! Уехать бы, но куда? Путешествие в Европу мне не по карману. Да-да, уеду к Лене, пусть в глушь, только бы не видеть, не знать…»

Скрипя пером, Варвара Филипповна торопливо писала сестре:

«…читала твое письмо, родная моя Леночка, со слезами на глазах, целовала его, зная, что к нему прикасались твои руки. Спасибо, родная, ты права, только рядом с тобой мое истерзанное сердце может обрести покой…»

Едва княгиня получила письмо от сестры, как Петр Сергеевич начал собираться в дорогу. Посевная была в самом разгаре, но он не мог видеть заплаканных глаз жены и решил, что в его отсутствие управляющий вполне справится с работой. Незадолго до того случился пожар в конюшнях, и хотя его удалось быстро потушить, князь обжег себе руку, которая еще была перевязана. За два дня до его отъезда приехавшая к обеду Марфа Ефимовна недовольно ворчала:

– Погодил бы, пока рука заживет, тут тебе Саввишна настойкой промывает, а в дороге как?

– Я бы с тобой поехала, да Леночку боюсь оставить, – лицо Елены Филипповны стало виноватым.

Последний их ребенок, трехлетняя Леночка, зимой болела крупом и сильно напугала родителей. Она поправилась довольно быстро, но княгиня все никак не могла прийти в себя. Теперь она почти все свое время отдавала младшей дочери, ей постоянно мерещилось, что Леночка нездорова, а та, привыкнув к вниманию матери, частенько хныкала и притворялась больной только для того, чтобы с ней понянчились. За обедом старая княгиня поучала невестку:

– Меньше внимания на ее гримасы обращай, ты бы лучше рукой мужниной занялась. А Ленка… Я вот прежде специально девкам своим для нее куклу-петрушку велела сшить да раскрасить. Так недавно, как Ленка у меня в Иваньковском стала охать, да глаза закатывать, я ей показала куклу. И что б ты думала? Она сразу про все свои хвори забыла! Подскочила и стала бегать.

– Девки-петрушки! – в восторге выкрикнул семилетний Петруша и попытался вскочить, но отец схватил его за шиворот и усадил обратно за стол.

– Сидеть, уши надеру, – строго сказал он и повернулся к Марфе Ефимовне. – Вы, матушка, за руку мою не волнуйтесь, уже все затянулось.

– Я с вами поеду, папенька, – неожиданно заявила Сашенька, – руку вам буду мазью мазать, как Саввишна, я видела. Я же ваша дочка.

Князь с трудом сдержал улыбку – все в семье постоянно говорили: «Сашенька – папина дочка». Так уж вышло, что Сашенька всегда к нему льнула, а в последнее время особенно. Княгиня теперь постоянно с младшей Леночкой, старшие дочери, Лиза с Маврушей, всегда вдвоем. По утрам Лиза растирает и массирует сестре больные ноги, а вечерами, выполнив задания гувернантки, они обе закрываются у себя в комнате и с упоением читают друг другу вслух «Евгению и Юлию» или «Переписку отца с сыном о деревенской жизни» молодого писателя Карамзина. «Детское чтение для сердца и разума» все еще остается их любимым чтением – пока, как шутливо говорит ему жена, их дочери не повзрослеют для любовных романов. Сам журнал уже давно не выходит, его издатель Новиков в Шлиссельбургской крепости, но тетушка Наталья Ивановна отыскала и прислала из Москвы своей любимице Мавруше все последние номера.

Старая княгиня Марфа Ефимовна теперь от старших внучек отдалилась и всю свою любовь обратила на девятилетнюю Вареньку. Варенька некрасива, языкаста и имеет вредный характер, но умеет подластиться к бабушке. Марфа Ефимовна так и говорит:

– Моя внучка, поэтому половину своего имения и пятьдесят душ ей к приданому добавлю, а остальное получит, когда преставлюсь. Я ей уже и жениха подыскала – Муромцевых старшенького, Шурку.

Князь и княгиня посмеивались:

– Шурка Муромцев Вари моложе, матушка, и тихий, куда его Варе, она его до смерти заговорит.

Однако Марфа Ефимовна всерьез сговаривалась об этом браке с владелицей соседского имения помещицей Муромцевой, а на шутки сына и невестки важно отвечала:

– Моложе, так легче ей будет с ним сладить. Бог даст, будут счастливы, а мальчик воспитанный, и всегда ножкой шаркнет, да раскланяется, хоть и мал. И характером спокойный, не то, что наш Петруша.

Петруша, близнец Сашеньки, ни к кому в семье особо не тянулся, от злых проказ его стонал весь дом, и проказы эти были всегда злонамеренно вредоносны. Неслышно подкравшись сзади к сестрам или дворовым девкам, он пугал их, с криком выскакивая из-за спины, рвал книги, а гувернантка и Марфа Ефимовна всегда внимательно оглядывали сидение прежде, чем на него опуститься – там могли оказаться чернила или булавка. Елена Филипповна не подпускала к нему маленькую Леночку – Петруша мог без всякого повода ударить сестренку по голове или грубо толкнуть, ни ласковые упреки, ни наказания на него не действовали. Однако сильней всего Елену Филипповну беспокоило то, что при очередной непредсказуемой выходке сына его взгляд становился мутным, а на лице появлялось странное выражение. Вот и теперь, следя за мальчиком, которого муж силой усадил на место, княгиня отметила знакомые признаки, но не успела вмешаться – схватив стакан с вишневым соком, Петруша изо всех сил запустил им Сашеньке в голову.

– Никуда не поедешь! – завопил он. – А если поедешь, я тебе косу отрежу!

Сашенькина толстенная коса длиной чуть ли не по колено была ее гордостью, и теперь именно она смягчила удар – как раз в этот момент девочка, глядя на отца, повернулась к брату боком. Стакан ударился о волосы, перевернулся и упал на пол, а пшеничного цвета коса оказалась залита вишневым соком. Все возмущенно загудели, зашумели, Марфа Ефимовна побагровела от гнева, а князь, схватив сына за ухо, повел его в комнату для наказаний, где и запер до вечера. Няня Аглая сгребла рыдавшую Сашеньку в охапку и потащила на кухню – поскорее отмыть волосы, пока вишня не засохла. Горничная убрала осколки, и Елена Филипповна, взяв себя в руки, ровным голосом велела остальным детям продолжать обедать. Она еще окончательно не пришла в себя после только что пережитого ужаса – на мгновение ей показалось, что голова дочери залита кровью.