Читать книгу Шкатулка княгини Вадбольской. Книга вторая: МЕСТЬ - Галина Тер-Микаэлян - Страница 13

В дни рождественских праздников в Петербургской Театральной школе случилась неприятность – выяснилось, что некоторые ученики школы, бравшие уроки сценического мастерства у известного драматурга и академика Ивана Афанасьевича Дмитревского, декламировали на занятиях отрывки из запрещенной пьесы Княжнина «Вадим Новгородский». Эту пьесу, в которой князь Рурик представлен был незаконно захватившим власть узурпатором, императрица восприняла, как намек на ее собственное сомнительно-легитимное восшествие на престол и узрела в ней личное для себя оскорбление. Предвидя подобное, Княжнин при жизни своей не стал публиковать «Вадима», текст обнаружили в его в бумагах лишь спустя два года после его смерти, и напечатали при поощрении директора Санкт-Петербургской Императорской академии наук княгини Екатерины Романовны Дашковой.

Государыня приняла удар тем более болезненно, что двор тогда, в девяносто третьем, еще не отошел от шока, вызванного свержением и казнью французских монархов. Вызвав к себе княгиню Дашкову, прежде верного друга, а ныне непримиримую противницу, она кротко вопрошала:

– Что я вам сделала, Екатерина Романовна? Почему вы так поступили со мной?

В голосе императрицы слышались боль и обида, но Дашкова, поджав губы, упрямо молчала, а на некрасивом лице ее ясно читалось презрение. Генерал-прокурор Самойлов, любимый племянник покойного Потемкина и свидетель на его свадьбе с императрицей, тогда же учинил следствие. По окончании его он доложил государыне, что все экземпляры пьесы – в отдельных изданиях и в тридцать девятой части журнала «Русский феатр» – изъяты и уничтожены.

Теперь, спустя три года, когда стало известно о готовящейся тайной постановке «Вадима» молодыми актерами, оказалось, что изъято было далеко не все, а сколько еще имеется экземпляров в книжных лавках и у подписчиков «Русского феатра», никто сказать не может. И опять же – поставить спектакль учеников Дмитревского поощрила княгиня Дашкова, желавшая в очередной раз уязвить императрицу.

Екатерине Романовне передали высочайшее повеление: в ближайшие месяцы покинуть Россию, а не в меру рьяный генерал- прокурор Самойлов немедленно потребовал от Тайной экспедиции более тщательного расследования возможных связей Дмитревского с французами и поляками – фамилия-то «Дмитревский» польская! Не из мятежной ли Франции и не из змеиного ли гнезда польских бунтовщиков идет зло?

Однако Александр Семенович Макаров, исполнявший обязанности начальника Тайной экспедиции после смерти Шешковского, был человеком толковым и достаточно независимым, а об уме прокурора Самойлова имел мнение весьма невысокое. Он представил короткий рескрипт, указав, что французский актер Лекен, приятель Дмитревского, которого последний тридцать лет назад навестил в Париже, давно умер, а сам драматург никакого отношения к Польше не имеет – отец его носил фамилию Нарыков, а фамилию «Дмитревский» он получил от императрицы Елизаветы Петровны – был когда-то мил сердцу императрицы польский граф Дмитревский, а молоденький актер Нарыков чем-то ей графа напомнил, вот и велела она ему зваться Дмитревским.

Помимо этого, Александр Семенович Макаров тонко намекнул Самойлову, что драматурга лучше оставить в покое, поскольку к Дмитревскому весьма благоволит нынешний фаворит императрицы граф Платон Александрович Зубов. Генерал-прокурор обиделся, узрев в этих словах намек на то, что он, Самойлов, лишился могущественной поддержки после смерти своего дяди князя Потемкина, упокоившегося ныне под сводами Екатерининского собора в Херсоне. Не имея достаточно ума, чтобы сдержать обиду, Самойлов наговорил Александру Семеновичу множество напыщенных и бессмысленных фраз, имеющих лишь одну цель – задеть собеседника. По окончании препирательств с прокурором Макаров вернулся к себе, чувствуя сильнейшую головную боль, и ему тут же вручили конверт с письмом на его имя. От прочитанного голова Александра Семеновича заболела еще сильнее:

«…Целью заговора является свержение законной монархини и возведение на престол ее сына, великого князя Павла Петровича. Чтобы убедиться в существовании заговора, достаточно провести обыск в петербургском доме князя Петра Сергеевича Вадбольского на Литейной улице. Пакет с именами заговорщиков находится в его кабинете…»

Подписи не было. Александр Семенович трижды перечитал послание, потер ноющий затылок и, позвонив, велел вошедшему секретарю вызвать агента Цаплина, который прекрасно умел сходиться с прислугой и выведывать нужные сведения. Через два часа агент вернулся и доложил, что князь Вадбольский постоянно проживает в своем имении под Тулой и в последний раз был в Петербурге более двух лет назад. В отсутствие господ за домом присматривают дворовые люди – два мужика и две бабы. Ключа от кабинета у них нет, поэтому там не убирают и не протирают мебель. Дверь в кабинет князь замкнул и ключ увез с собой, это слуги помнили.

Пожав плечами, Макаров отправил людей наблюдать за домом Вадбольского и велел сообщить, если там появятся посторонние. Мыслил он трезво, поскольку по опыту знал, что подобные доносы могут рассылаться недоброжелателями для сведения личных счетов. Может, все, описанное в письме, и правда – что ж, пакет после отъезда князя из Петербурга пролежал в кабинете достаточно долго, пролежит и еще немного. До тех пор, пока не появятся дополнительные улики. Вадбольские – известный в России старинный княжеский род, и нельзя вламываться в дом с обыском в отсутствие хозяина, не имея на то достаточно оснований.

Отправив послание в Тайную экспедицию, Варвара Филипповна с нетерпением ждала новостей из Покровского, но кроме короткого письма с рождественскими поздравлениями и пожеланиями всяческих благ ничего не получила.

«Они уже должны были провести обыск и найти пакет, – думала она, – так почему же Вадбольский до сих пор не арестован? Или, может, арестован, но Лена растеряна и потому не написала?»

На Масленичной неделе заехала невестка Ксения Васильевна, звала к себе обедать на Сырную седмицу.

– Непременно приезжайте, – говорила она, – Варя и ты, Серж, вы никогда к нам не ездите, а ведь на седмицу все родные должны с открытыми сердцами собираться и прощать друг другу обиды. Народу немного будет, сколько уж у меня родных-то осталось? Мужа и брата с сестрой похоронила, только дети, племянники и вы.

За годы, прошедшие со дня смерти Захари, Ксения Васильевна успокоилась, похорошела и стала выглядеть моложе. Фигура ее раздалась, но полнота ей шла, черты округлившегося лица смягчились, и кожа казалась атласной, хотя в голосе слышалась печаль. Варвара Филипповна смотрела на невестку и чувствовала нараставшее раздражение.

«От купеческой родни у тебя богатства неисчислимые, брат мой, женившись на тебе, в дворянское достоинство тебя возвел, на благотворительные балы каждый раз новый наряд на триста рублей заказываешь, а все о чем-то печалишься! Сама великая княгиня Мария Федоровна тебя привечает за твои пожертвования на приюты, меня она такого внимания не удостаивает, хотя дочь моя Лиза ее крестница»

Действительно, с тех пор, как Лизу определили в Смольный, Мария Федоровна держала себя с Варварой Филипповной очень холодно – словно давала понять, что крестница теперь находится под высочайшей опекой, а потому в матери не нуждается, и мадам Новосильцева ее, великую княгиню, более не интересует.

Вертевшиеся в голове неприятные мысли отвлекли Варвару Филипповну, она замешкалась и не сразу ответила отказом на приглашение невестки, за что и была наказана – муж неожиданно накрыл ее руку своей и ответил Ксении Васильевне сам:

– Спасибо, Ксения, мы будем рады. В последнее время я неожиданно понял, что жизнь наша слишком быстротечна, поэтому нам нужно иногда собираться всем вместе и прощать друг другу старые обиды.

Варваре Филипповне ничего не оставалось, как через силу улыбнуться и кивнуть. Ксения Васильевна обрадовалась.

– Вот и славно. Тебе, Варенька, нескучно будет, бывший вице-губернатор петербургский Петр Иванович Новосильцев с супругой Екатериной Александровной тоже пожалуют. Петр Иванович с покойным батюшкой твоим Филиппом Васильевичем, оказывается, в родстве состояли. Я, правда, прежде об этом родстве ни от батюшки, ни от Захара Филипповича моего не слышала.

– Бог с тобой, Ксения, – чуть не взвилась от возмущения Варвара Филипповна, – мы, Новосильцевы, из старинного дворянского рода, а Петр Иванович из орловских мещан. Он и дворянство-то получил благодаря браку – жена его Екатерина Александровна в девичестве Торсукова, свойственница мадам Перекусихиной.

Юнг-фрау императрицы Перекусихина, женщина простая, совершенно необразованная, не знавшая даже по-французски, пользовалась при дворе огромным влиянием. Она искренне любила государыню, и та отвечала ей тем же. После смерти любимого брата из родных у Перекусихиной осталась лишь племянница, которую она с детства воспитывала. Девушка была взята государыней ко двору, получила приданое и вышла замуж за Торсукова. Екатерина Александровна, жена орловского Новосильцева, Торсукову приходилась родной сестрой, и государыня из любви к своей юнг-фрау вполне могла возвысить ее свойственника, так что в словах Варвары Филипповны был резон. Тем не менее, Ксения Васильевна нерешительно покачала головой.

– Может, ты и верно говоришь, Варя, но, может, Петр Иванович и вправду Захару Филипповичу моему и вам всем родня, тогда грех будет не приветить родного человечка на Сырную седмицу.

Варвара Филипповна пожала плечами.

– В конце концов, это твое дело, – буркнула она, – делай, как знаешь.

По окончании обеда, проводив гостей, Ксения Васильевна села писать письмо Елене Филипповне, которая в беспокойстве своем просила ее сообщить о здоровье сестры и зятя, поскольку Варвара Филипповна давно не писала.

«…Хочу тебя порадовать, милая Леночка: Серж сейчас выглядит неплохо, Варя тоже полностью оправилась, и нынче они обедали у меня. В начале обеда Варя выглядела огорченной. Думаю, это из-за мебели. Я заменила французскую и итальянскую мебель тонкой работы, на которую мой Захар Филиппович в первые годы после свадьбы тратил много денег. Теперь у меня мебель тоже дорогая и из хорошего дерева, но наших русских мастеров. Я ведь, хоть по мужу и дворянка, но в душе простая купчиха, и мне с простой мебелью как-то сподручней, а заграничную, кто из девочек прежде выйдет замуж, той и дам в подарок. Варя, как я мебель сменила, у нас дома еще не была, а нынче хоть и не сказала ничего, а все ж смотрела недовольно. Но потом за обедом развесе- лилась и с гостями не скучала.

Был у меня нынче к обеду бывший петербургский вице- губернатор Петр Иванович Новосильцев с женой Екатериной Александровной. Как он утверждает, вы с ним в родстве по батюшке Филиппу Васильевичу, хотя Варя в это не верит. Нынче я подумала, что она, может, и права, а интерес Петра Ивановича к нашей семье вызван моим племянником Александром Ольхиным.

Ты ведь знаешь, что после смерти моих отца и брата Василия нам с Александром остались земли под Петербургом, медеплавильный завод и фабрики, где производят бумагу. В эти фабрики вложено также и наследство детей моей покойной сестры Анюты. Александр так умело ведет дела, что доходы от заводов и фабрик постоянно растут, поэтому сейчас многие самые родовитые люди тоже желают вложить деньги в наши фабрики. Это, конечно, позволяет нам расширяться, но, с другой стороны, Александр не желает связываться с людьми ненадежными, поэтому не каждого соглашается взять associé (партнером). Так вот, нынче за обедом бывший вице-губернатор почти прилип к Александру и все время говорил о каких-то уступках, так я поняла слово «концессия», которое он употреблял. Мне вдруг подумалось: а не хочет ли он под предлогом родства набиться в associé к моему племяннику? Правда, Александр не из тех людей, которых можно обвести вокруг пальца, но ты, может, что-то слышала от своего батюшки: в родстве ли вы с орловскими Новосильцевыми? Очень прошу, напиши, если вспомнишь.

Дети нынче тоже сидели за столом с нами, я решила, что Настя с Анютой уже почти взрослые и смогут присмотреть за своими кузенами, детьми покойной моей сестрицы. Ванечка-то уже большой и серьезный, но Катюша еще совсем мала. Однако вели все они себя хорошо. Варя сказала, что Настя с Анютой уже настоящие барышни и очень похожи на Захара Филипповича. Я была этому очень рада, ведь муж мой был красавцем. А жена орловского Новосильцева Екатерина Александровна, у которой своих мальчишек куча, восхищалась Ванечкой, какой он серьезный и разумный. Племянник Александр выписал ему в подарок набор атласов из Вены, и Ванечка с большим удовольствием их разглядывает. Нынче Александр в разговоре в шутку указал на него и сказал вице-губернатору:

«Вот один из моих компаньонов, будет по делам разъезжать, он уже теперь все карты изучил»

Ванечка наморщил лобик и ответил ему важно, как взрослый:

«Нет, кузен Александр, ты на меня не рассчитывай, я буду преподавать, как папенька»

Ты не представляешь себе, Леночка, как я люблю этого мальчика! Иногда мне кажется, что он мне дороже моих собственных детей. Наверное, любимая моя сестра Анюта смотрит на меня с неба и вкладывает в мое сердце любовь к своему сыну.

Зять мой Иван Иванович Ростовцев, отец Ванечки и Катюши, тоже нынче был. Он вдовеет уже пять лет, вновь жениться пока не собирается, и я рада. Мне кажется, я умру, если у моих племянников появится мачеха и заберет их от меня.

В общем, обед прошел славно, моя кухарка прекрасно готовит постные блюда и рыбу, гости, я видела, были довольны. Единственное огорчение мне было из-за племянника Александра. Я писала тебе прежде, что тетка его, сестра покойной матери, вышла за купца Кусова, который владеет в Петербурге сахарным, водочным и кожевенным заводами. Александр часто бывает у Кусовых по делам и особенно привязан к своей кузине Саше, которую постоянно привозит к нам. Саше Кусовой теперь семнадцать, и я прежде считала ее очень милой и доброй. Нынче мы все тоже радовалась, что Александр привез ее к обеду, но потом я поняла, что это змея подколодная.

С самого начала обеда она уставилась на Ивана Ивановича Ростовцева, мужа моей бедной Анюты и не спускала с него глаз. Я пыталась дать ей понять, что это неприлично, но она ни на меня, ни на кого другого не обращала внимания. Я стала ее расспрашивать о здоровье братьев и сестер, их у нее, кажется, около двадцати, но она отвечала какие-то глупости и невпопад. В конце концов, все заметили, Варя, кажется, забавлялась, но мне-то каково было! Какое бесстыдство, так смотреть на вдовца!

Хуже всего, что после, когда Иван Иванович собрался покатать Ваню и Катюшу в коляске по набережной, мой племянник Александр попросил его отвезти Сашу Кусову домой – ему, дескать, нужно будет заехать в другое место. А ей, конечно, только этого и надо было! Я попробовала вмешаться, но Александр глянул на меня такими глазищами, что я оробела. Когда все разъехались, я хотела с ним объясниться, но он мне и слова не дал вымолвить.

Дяде Ивану, сказал он, только тридцать два года, он не может до конца жизни вдоветь, а Саша Кусова подходящая для него пара, и будет прекрасной мачехой, Ваня с Катюшей ее любят.

Мне стало плохо, когда я представила у Вани с Катюшей мачехой Сашу Кусову. Непонятно, зачем это нужно Александру. Мне тоже только тридцать три года, но я ведь не помышляю о другом замужестве. Однако я не смею возражать племяннику, когда он сердится. Ему только двадцать пятый год, но он держится со мной, как старший. После всего этого у меня вовсе из головы вылетело его предупредить насчет орловского Новосильцева, чтобы был осторожен. Если этот человек хитрит и выдает себя за родича, то он и в делах может смошенничать. Так что ты, Леночка, постарайся уж вспомнить, был ли твой батюшка в родстве с вице-губернатором Новосильцевым…»