Читать книгу Шкатулка княгини Вадбольской. Книга вторая: МЕСТЬ - Галина Тер-Микаэлян - Страница 8

Невзирая на предупреждение жены, князь Петр Сергеевич по приезде в Петербург отправился к графу Безбородко, ныне, как говорили, еще более возвеличенному государыней и возведенному ею в чин действительного тайного советника. В приемной графа стоял многоголосый малорусский говор, толпившиеся здесь в ожидании своей очереди люди спорили, ссорились или просто болтали, не считая нужным понижать голос. Вадбольский назвал себя секретарю, тот ненадолго исчез за толстыми дубовыми дверями, обитыми железом, но тут же вернулся и повел князя в кабинет, не обращая внимания на возмущенные выкрики оставшихся в приемной просителей.

Безбородко, прежде всего лишь раз имевший короткую беседу с князем, приветствовал его с такой радостью, будто они всю жизнь были задушевными приятелями.

– Приятно видеть вас, князь, а я тут, видите, затворником сижу, – он кивнул в сторону приемной, – земляки проходу не дают. С черного хода от них удираю, и то настигают, вчера вечером один в карете моей спрятался и, едва я в нее взошел, как обратился с прошением. Пришлось выслушать и пообещать – я, знаете, человек мягкий, отказать не могу. Правда, нынче с утра стал припоминать, о чем было прошение, и все не вспомню.

– Надеюсь, мое обращение не постигнет подобная участь, – серьезно ответил князь, опускаясь на указанный министром стул, – зная вас, ваше сиятельство, как человека, к чьим мудрым словам прислушивается сама государыня, желал бы я похлопотать за родича моего Новосильцева Сергея Николаевича или хотя бы узнать, какая вина ему вменяется, и какая участь ждет. Жена Новосильцева, моей супруги родная сестра, нынче в печали большой, от тоски и неизвестности она совершенно больна.

Безбородко вскочил и заходил кругами по кабинету, на лице его было написано отчаяние.

– Нет, князь, – закричал он, – не к моим словам нынче государыня прислушивается, а к речам пустым и советам, от скудости ума данным! Понял я теперь, что, сколько ни стану радеть за отечество, никто этого не оценит, наоборот, меня же еще и обвинят.

Петр Сергеевич немного смутился – даже до их имения доходили слухи о молодом фаворите императрицы Платоне Зубове, все более входившем в силу после смерти Потемкина, и его стремлении прибрать к рукам дела государства. Повинуясь невольному порыву, князь подошел к Безбородко и, сжав ему руку, ощутил запах перегара.

– Поверьте, граф, Россия ценит ваши заслуги, потомки будут с благодарностью вспоминать ваше имя.

Безбородко, немного успокоившись, пожал князю руку в ответ.

– Да-да, вы правы. Простите, что обеспокоил вас своими треволнениями, князь, вернемся на свои места, поговорим о ваших бедах, – однако и сев, он продолжал жаловаться: – После заключения Ясского мира мною недовольны, но почему? Пусть Бессарабия и Валахия отошли османам, зато Крым окончательно присоединен к России, а Грузия под протекторатом России больше не будет подвергаться нашествиям турок. Поверьте, князь, мне это стоило долгих бессонных ночей и немалых средств для подкупа османских чиновников!

– В газетах писали о Ясском мире, – осторожно заметил князь, – будто бы после блистательных побед, одержанных русскими, Россия могла бы рассчитывать на большее. Однако, думаю, все здравомыслящие люди понимают, что страна наша истощена войной на два фронта, казна опустошена. Мы ничего не уступили османам, так для чего далее губить народ наш изнурительной бойней? Вы во всем были правы, граф.

– Да-да, – Безбородко недовольно насупил брови, – известное дело, газетчики всегда готовы угождать фаворитам. Ах, князь, мы с вами встречались прежде только раз, но я сразу почувствовал в вас живое сердце и благородный ум.

Он икнул, и до Петра Сергеевича вновь донесся запах перегара.

– Благодарю, ваше сиятельство, право же, я не заслуживаю…

– Нет, судите сами, князь, как воздается нам благодарность за труды наши! После подписания мира, неожиданно получаю я предписание поскорее прибыть в Петербург. Простуженный, больной, с трудом поднимаюсь с постели и еду в столицу. И для чего? Всего лишь чтобы выслушать высочайшую волю: мне велено поступить в распоряжение Зубова. За время моего отсутствия он забрал себе все ведущие дела, переманил на свою сторону советника Моркова, и вот уже больше года занимаюсь я в Коллегии второстепенными делами.

– Сознание собственной правоты – высшая благодарность, граф.

– Нет уж, князь, нет! – лицо Безбородко раскраснелось, и он стукнул по столу, – намерен я нынче же подать в отставку!

– Россия многое утратит, граф, – мягко возразил Вадбольский, – но, надеюсь, ее величество вашей отставки не примет.

Безбородко вздохнул и, немного успокоившись, махнул рукой.

– Бог с ним, князь, там видно будет. Что же касается господина Новосильцева, гм… Знаю я о том мало, но краем уха слышал, что великий князь Павел Петрович здесь интерес имеет, поэтому государыня встревожена. Зубов назло цесаревичу требует от Шешковского тщательного расследования, поэтому даже граф Строганов теперь оставил хлопоты ввиду отсутствия от них пользы. Вам, князь, тоже не стоит вмешиваться, можно только хуже сделать, я ведь и в прошлую нашу беседу сообщал вам, что государыня с неприязнью воспринимает ваше имя.

– Благодарю, ваше сиятельство, – Вадбольский со вздохом поднялся, – простите, что время занял. Думаю, вы правы, моя жена как и вы рассудила, но все же я почел своей обязанностью предпринять попытку.

– Передайте мой нижайший поклон княгине, – провожая его до двери, говорил Безбородко, – поверьте моим словам, ваша супруга мудрая женщина.

От графа Безбородко Вадбольский отправился к невестке Ксении Васильевне. Выслушав его, она огорченно кивнула:

– Я и не надеялась. Варя знает?

– Я не стал говорить ей, куда поеду, потому как и сам не надеялся. Она теперь собирается в дорогу, не стану ее тревожить. Теперь поеду к себе на Литейную, там Петя ждет, ему на три дня отпуск дали.

– Ну и славно, – лицо Ксении Васильевны осветилось ласковой улыбкой, – хороший мальчик Петя. Всегда хотелось мне, чтобы он с племянником моим Александром Ольхиным подружился, но больно разные они – Петя своими чертежами, да артиллерией увлечен, а Александр уже теперь отцовскими предприятиями ворочает, в делах горит.

– На том и Русь держится, что все мы разные, но каждый своими талантами отечество прославляет, – с улыбкой проговорил князь и, расцеловавшись с невесткой, отправился к себе.

Пети не было дома, и Петр Сергеевич неожиданно ощутил разочарование, хотя ничего особенного в этом не было – юноша двадцати двух лет в теплый солнечный день не обязан сидеть дома, когда в Петербурге столько мест, где можно прогуляться или пообедать с друзьями.

«Мы с Захари обедали у Рубло, – подумал князь, – даже не верится, что прошло столько лет. Дома меня постоянно встречал воркотней Евсеич, обещая отписать батюшке с матушкой и пожаловаться. Правда, он никогда не жаловался. Письма родителей давал мне читать, а потом отбирал. „Не то, барин, по всему дому валяться будут, а родительские письма беречь нужно“. Чудный старик был. Кажется, он складывал письма в шкатулку у меня в кабинете, как и моя княгиня дома складывает. Хорошо бы мне теперь перечитать те письма, вспомнить юность».

Отомкнув дверь кабинета, Петр Сергеевич вошел и огляделся. Ничего не изменилось, лишь пыль на мебели указывала, что здесь давно не убирали – у присматривавших за домом слуг ключа от кабинета не было. Князь вытащил из дубового шкафа шкатулку с письмами, сбросил с кресла чехол и, усевшись, начал медленно перебирать пожелтевшие от времени бумаги. Вот письмо матушки, вот счет от портного, а это… Что-то непонятное, прежде он такого послания не видел.

На конверте не было адреса и, пожав плечами, князь вскрыл письмо. Оно было написано по-французски, но начало его князь прочел и понял.

«Ваше величество, единственный законный император земли русской Павел!»

Цесаревич Павел Петрович не был императором. Пока еще не был. Даже не умея прочитать всего текста, князь понял, и волосы его встали дыбом.

«Петя. Только у него был второй ключ от кабинета. А это письмо – его погибель»

В дверь постучали, молодой голос крикнул:

– Батюшка, это я, можно мне войти?

– Войди, – ледяным голосом отозвался Петр Сергеевич, – и прикрой за собой дверь.

Увидев пакет в руках отца, Петя застыл на месте.

– Батюшка, я…

– Садись, – спокойно сказал ему отец, – рассказывай.

Лгать отцу Петя не посмел.

– Вы ведь понимаете, батюшка, – сказал он, окончив рассказ, – что я не мог отказать дядюшке Сергею Николаевичу. Он, видно чувствовал опасность, потому и попросил меня взять пакет. Что в нем, я не знаю, я его не открывал. Но, скорей всего, из-за этого пакета дядюшку и арестовали.

– Почему ты до сих пор не уничтожил пакет?

– Его высочество Павел Петрович велел покуда пакет сохранить. Возможно, пакет ему еще понадобится.

– Что? Понадобится? Для чего? Заговор против родной матери? Я по-французски плохо понимаю, и то мне с первых слов стало ясно. Уничтожь пакет, или я сам это сделаю!

– Батюшка, – тоскливо проговорил Петя, – с тех пор, как я в первый раз увидел цесаревича пять лет назад, он изменился, а казнь французского короля сильно на него подействовала, иногда он говорит очень странно, и поступки его тоже… Хотя я не вправе об этом судить, я обязан ему своей карьерой и тем положением, какое теперь имею – не прими он во мне участия, не возведи в офицерское звание, я и на балу дворянском не смел бы показаться. Его высочество полагает, что пакет может ему пригодиться, поэтому я дал ему слово пакет сохранить. Моя честь в ваших руках, батюшка.

Глядя на сына, Петр Сергеевич раздумывал, что делать.

– Хорошо, – сказал он наконец, – пакет останется здесь, но верни мне ключ от кабинета. Лакею скажу, что имеется только один ключ, который всегда был у меня и только у меня. Он так и будет говорить, если его спросят. В случае чего, ты должен отвечать, что ключа никогда не имел.

– Но… батюшка, тогда ведь… если пакет обнаружат, то вся вина падет на вас, – голос юноши задрожал.

– Повинуйся, это мой приказ.

Закрыв лицо руками, Петя разрыдался.

– Ах, батюшка, – говорил он, – смею ли я подвергать опасности вас, братьев и сестриц, тетушку Елену Филипповну! Она всегда была со мной ласкова, как родная мать, а я… Но что я мог поделать?

– Молчи, – подойдя к Пете, князь крепко обнял его за плечи, – наверное, я поступил бы также, а ты мой сын. Мой старший и любимый сын, хотя не в моей власти дать тебе свое имя.

Петя прижался лбом к его плечу и тихо попросил:

– Батюшка, расскажите мне о моей матушке, какой она была?

Вздрогнув, князь отстранил его и оглядел.

– Твоя матушка была красавицей, – глухо сказал он, – как ты, хотя ты похож на меня, а не на нее. Странно, я ведь урод. Не спорь, сынок, теперь уже меня это мало тревожит, – на губах его неожиданно заиграла нежная улыбка воспоминания, – но твоя мать почему-то считала меня красавцем. Впрочем, как и моя княгиня. А теперь расскажи мне о девице, к которой так прикипело твое сердце.

Петя вспыхнул.

– Но откуда вы…

Князь рассмеялся.

– Это княгиня моя – углядела из твоих писем, что тебя теперь больше всего на свете сердечные дела волнуют.

Петя тоже засмеялся.

– Ее зовут Роза Кутлер, батюшка. Очень милая, добрая и красивая. Лучше всех на свете.

Спустя два дня князь увез Варвару Филипповну из Петербурга. Незаметно поглядывая на осунувшееся и потемневшее лицо свояченицы, он с грустью вспоминал прелестную Вареньку, в которую недолгое время был влюблен. Теперь она была не менее красива, но пугали трагическое выражение лица и мрачный застывший взгляд. За все дни их путешествия она не сказала ничего, кроме самых необходимых слов, отказалась задержаться в Москве, хотя Наталья Ивановна, с сочувствием глядя на молодую женщину, уговаривала:

– Хоть Кате Нелединской сообщи о приезде, повидайся с ней. Все время она вас с Леночкой вспоминает.

Варвара Филипповна упрямо мотала головой и даже брату Ивану Филипповичу сообщать о себе не велела.

– Нет, не хочу, простите. Не могу никого видеть, нет сил ни с кем говорить.

Князь готов был ради нее провести в Москве несколько дней, но втайне был рад ее отказу – ему и самому не терпелось попасть домой. Из Тулы он отправил вперед себя нарочного с письмом для княгини:

«…Скоро будем, душа моя. Только не пугайся, заранее предупреждаю, что Варя сильно изменилась, но это от душевного страдания. Твои любовь и ласка ее излечат…»

И, все равно, княгиня, первой встретив их на крыльце, ужаснулась, хотя и постаралась это скрыть.

– Варенька, родная моя, – говорила она, обнимая сестру, – наконец-то ты со мной, сестричка моя, кровинушка моя. Дети здоровы?

– Почему им не быть здоровыми? – Варвара Филипповна равнодушно пожала плечами и осторожно отвела обнимавшие ее руки. – Базиль в корпусе, Лиза в Смольном. Леночка, дорогая, я тоже рада тебя видеть, но очень устала с дороги, можно мне уйти в свою комнату?

– Но ведь ты сначала отобедаешь? – расстроилась княгиня

– Нет-нет, благодарю, не хочется есть. Потом, все потом. Племянников тоже после расцелую, теперь нет сил.

Незаметно вынырнувший откуда-то Петруша уставился на тетку, но князь, не дожидаясь очередной проказы, сгреб сына за шиворот.

– Ты слышал? – грозно спросил он. – Тетушка устала с дороги, и не вздумай ее допекать!

– Я не стану допекать тетушку, – заявил мальчик, вывернувшись из рук отца, и в глазах его зажегся неподдельный восторг, – я тетушку люблю.

Подойдя к Варваре Филипповне, он взял ее руку и с неожиданной горячностью поцеловал. Она потрепала его по голове, и на губах ее мелькнула слабая улыбка.