Читать книгу Время тлеть и время цвести. Том первый - Галина Тер-Микаэлян - Страница 16

Глава первая

Весной восемьдесят девятого года во французском городе Гренобле проходила международная конференция этнологов. После доклада советского ученого профессора Арсена Михайловича Илларионова к нему подошел молодой археолог Кристоф Лаверне и, немного смущаясь, спросил, не согласится ли профессор отужинать с ним сегодня вечером и обсудить кое-какие вопросы. Илларионов даже не успел ответить – на него налетела обвешанная камерами журналистка:

– Профессор, каковы ваши прогнозы, сумеет ли Горбачев стабилизировать обстановку в Баку и Средней Азии?

– Откуда же мне знать, мадам? Я у себя дома порой обстановку спрогнозировать не могу, а вы хотите, чтобы я за Горбачева решал.

– Но ведь это вас тоже касается – вы занимаетесь изучением жизни и быта малого народа Умудии, – девица весело смотрела на него наивными круглыми глазами.

Илларионов начал раздражаться, и у него возникало непреодолимое желание сказать что-нибудь хамское и сказать именно по-русски. Ничего не ответив журналистке, он весьма невежливо от нее отвернулся, пробурчав себе под нос, с явным расчетом на то, что девица не поймет:

– Географию поучи, умница, чтобы знала, где Сибирь, где Кавказ. А то привыкли, что у вас тут в Европе все рядом.

Журналистка похлопала глазами и улыбнулась, явно норовя продолжить свои вопросы, но тут Кристоф рассмеялся, бесцеремонно отстранил ее и, взяв Илларионова под руку, отвел в сторону:

– Я немного понимаю по-русски, – сказал он, – у меня бабушка русская. Говорить не могу, а понимать – понимаю. Она меня в детстве часто ругала – почему-то всегда по-русски. А эту Исабель Лашом гоните подальше – она как… sangsue, – Кристоф забыл английское слово leech – «пиявка».

– Они думают, что все русские должны мыслить глобальными категориями и отвечать за свое правительство, – извиняющимся тоном проговорил Арсен Михайлович, не знавший французского слова sangsue, но точно угадавший его значение.

– Не забудьте – в восемь я подъеду к вашему отелю, – молодой француз весело встряхнул профессору руку и убежал.

Илларионов вздохнул и со стыдом подумал, что главная причина его согласия отужинать с Лаверне, это незатухающее за все время пребывания во Франции чувство голода. Он подозревал, что сами французы едят совсем не то, что подают в отеле участникам конференции, и вовсе не в таких мизерных количествах.

Ужин в отеле в этот вечер, как обычно, проходил в мрачном унынии. Соседями Илларионова по столу были старенький профессор из Новосибирска, его аспирант Саша и веселый доктор наук из Тбилиси, обожавший рассказывать политические анекдоты. Если б не он, то при виде ежедневных круассонов и крохотных тарелочек с салатами у достойных представителей советской науки, пожалуй, началась бы тяжелая депрессия. Черт дернул Илларионова – он поддался чувству эгоистической радости и похвастался сотрапезникам:

– Меня сегодня один француз на ужин пригласил.

И тут же поплатился за свою несдержанность – физиономия новосибирского аспиранта немедленно приобрела хищное «акулье» выражение, и он так выразительно уставился на еще не начатый круассон Илларионова, что Арсену Михайловичу стало неловко.

«Черт знает что, может, отдать ему этот круассон? Стыдно как-то предлагать, и потом… вдруг француз за мной не приедет – как же тогда я…»

Сомнения его разрешил веселый профессор-тбилисец.

– Знаешь, Арсен, – глубокомысленно произнес он, – по нашему грузинскому обычаю – сколько съел в гостях, настолько ты хозяина и уважаешь. Нехорошо, если ты у француза в гостях много съесть не сможешь – обидишь человека, и что тогда о советском ученом скажут? Скажут, что СССР Францию не уважает, а тут и до международного скандала недалеко. Поэтому тебе, друг, я думаю, круассон сегодня ни к чему, только аппетит перебьешь.

Чтобы избежать международного скандала Арсен Михайлович отдал коллегам свой ужин и до восьми часов вновь и вновь возвращался к ужасной мысли: вдруг Лаверне не приедет. Однако тот ждал его на условленном месте в своем красном седане, и вежливо выйдя навстречу профессору, распахнул перед ним дверцу.

– Я хочу извиниться, – сказал он, – хотел пригласить вас в кафе, но моя бабушка, узнав, что я встречаюсь с русским ученым, потребовала, чтобы я непременно привел вас к ней. После того, как ей перевалило за восемьдесят, она усиленно занялась генеалогическими изысканиями, и считает, что вам, как русскому, будет интересно послушать о наших родственниках в России и посмотреть на семейное древо. Тем не менее, вы ничего не потеряете – Клотильда прекрасно готовит.

– Клотильда? Это вы так свою бабушку зовете?

– Она только так разрешает себя называть – горе тому, кто произнесет слово «бабушка». Если она не составляет наше генеалогическое древо или не готовит свой любимый салат, то гоняет на велосипеде по окрестным дорогам.

Илларионов засмеялся. Он представил себе Клотильду этакой мощной старушенцией под два метра росту, но она оказалась миниатюрной смуглой женщиной с пышными седыми волосами, довольно неплохо сказавшей ему по-русски:

– Вы не думайте, что я из эмигрантов, хотя сейчас очень модно быть русскими эмигрантами. Я лично за модой не гонюсь – что есть, то есть. Мою мать родители отправили в Париж учиться еще в девятьсот пятом году. Она была единственной девочкой в семье – остальные пятеро мальчишек. Бабушка с дедушкой вполне разумно решили, что девочке нужно помочь, а мальчишки сами пробьют себе дорогу. Понимаете, в девятьсот пятом году в России было неспокойно – даже в Петербурге, где они жили, – и они хотели защитить единственную девочку в семье. Так вот, мама училась в Сорбонне и там встретила моего отца – он приехал из Киева, чтобы послушать лекции самой Марии Кюри. О, эта женщина была кумиром моей юности! Я мечтала стать физиком, но, к сожалению, у меня не было способностей к математике.

– Вы прекрасно говорите по-русски, – не удержался от комплимента Илларионов.

– Правда? – она расцвела улыбкой, показав ровный ряд зубов. – Отец и мать в семье говорили только по-русски, а я даже сейчас стараюсь не забыть русский язык – разговариваю сама с собой и читаю русские стихи. Иногда удается встретить русского и поговорить с ним – как сейчас с вами. После перестройки здесь много русских, но они приезжают в основном в Париж.

– А ваши дети знают русский?

– У меня шестеро детей, со всеми я с детства старалась говорить по-русски и заставляла учить математику с физикой, но никто из них великим ученым не стал и русского не знает. Только мой старший сын, отец Кристофа, имел способности к математике, но он предпочел заняться бизнесом. Знаете, я об этом сейчас не жалею – у истинных ученых тяжелая жизнь.

– А с родственниками в Советском Союзе вы имеете связь?

– Когда у вас началась перестройка, я нашла маминых братьев – она до конца жизни мечтала узнать, что с ними стало, но не получала ответа ни на одно из своих писем, начиная с семнадцатого года.

– Как же вам теперь удалось их разыскать? После стольких лет! – Илларионов восхищенно посмотрел на энергичную старушку. – Войны, репрессии, блокада в Ленинграде – вы ведь там их оставили?

– Представить себе не можете, сколько я искала! У мамы было пятеро братьев, но, к сожалению, от такой огромной семьи осталась только одна девочка – моя двоюродная сестра, дочка маминого младшего брата. Мама была на десять лет его старше и рассказывала, что в детстве играла с ним, как… как это?… с куклой – родители безумно ее любили и все позволяли. Так вот, все остальные погибли или умерли от болезней, не оставив потомства, но моя кузина вышла замуж и у нее двое – мальчик и девочка. Два года назад мне это сообщили, и я все собираюсь написать, но никак не соберусь. Думаю, что Кристоф, когда поедет в Россию, зайдет к ним и передаст от меня письмо. Лучше лично, как вы считаете?

– Конечно, так приятней, но за два года они могли переехать. Где они живут?

– В Ленинграде, конечно, ведь там все наши… как это?… корни, да. Он обязательно должен съездить в Ленинград. Я и сама потом хочу съездить в Советский Союз, но сейчас очень занята.

– Вы работаете? – изумился Илларионов, и старушка, таинственно поманив пальцем, приблизила губы к самому его уху.

– Я разыскиваю в архивах материалы о родственниках моего покойного мужа – уже почти составила их фамильное дерево, но это пока мой маленький секрет, – она лукаво покачала головой. – Хочу все опубликовать и сделать семье сюрприз!

– А вы что, собираетесь в ближайшее время поехать в СССР? – Арсен Михайлович повернулся к Кристофу. – Туристом или на конференцию?

– Вот об этом я и хочу с вами поговорить, – сказал молодой человек, сразу посерьезнев, – если вы уже закончили ужин, то, может быть, мы пройдем поговорить в библиотеку?