Читать книгу Сны Лавритонии. Книга 1: Тьма над горой - Гил Макверт - Страница 12

Старуха сидела в кресле напротив остывшей печи. В доме была настоящая стужа. Занавески на окнах закоченели и покрылись инеем. Стёкла дребезжали от порывов ветра. Каждую осень Плим с матерью промазывали щели оконных рам пчелиным воском, так что зимой в их доме никогда не сквозило, а печка по ночам ласково гудела, отдавая своё тепло лежанке, на которой спал Плим. Этот же дом был мрачен и холоден. Сама его хозяйка источала холод.

Старуха через зеркало смотрела на вошедшего Плима (то самое зеркало из видения дриады). Своими узловатыми пальцами она скребла деревянный подлокотник. Плим не собирался начинать разговор: «Ты меня пригласила, ты и говори». Но старуха тоже молчала. Она сковывала его волю, показывала Плиму, кто здесь хозяин, приручала его как собачонку: «Сидеть! Ждать, пока не будет позволено!». Наконец она прервала молчание.

– Тебя вчера искали.

Дровосек кивнул. Время демонстрировать удивление ещё не пришло.

– С собаками. Чуть было не поднялись на холм. Были так близко.

Плим хотел было спросить, уж не сам ли бургомистр его искал, но вовремя спохватился. Старуха ведь не знала, хотя, возможно, и догадывалась, о его способности устанавливать мысленную связь с дриадой. Впрочем, не возможно, а наверняка догадывалась. Он ведь сам сказал ей на лестнице, что слышал чьё-то пение. Эта мысль Плиму не понравилась, но он постарался успокоиться: «Ну и что, что сказал! В конце концов я ведь не сообщил ей, что слышал слова песни – просто звуки, непонятное мелодичное дребезжание. Или про слова я ей тоже сказал?» – Плим не мог вспомнить. В тот день он так приложился головой к стене, что не был ни в чём уверен.

– Ты помнишь, что сказал мне там, на лестнице? – кресло вместе со старухой повернулось. Теперь, когда они встретились взглядом напрямую, без зеркала, он почувствовал себя мотыльком, пришпиленным булавкой к деревяшке. Её водянистые, с жёлтыми прожилками глаза, казалось, смотрели прямо в мозг.

– О, крутящееся кресло, – Плим сглотнул слюну, – очень удобно. Да, я помню. Помню, что позволил себе одно неосторожное слово – «ведьма». Признаю, что был неправ. Готов принести искренние извинения и отправиться домой. Кстати, ущерб за разбитую лампу можешь вычесть из стоимости дров.

Старуха перестала скрести подлокотник. На её руках Плим заметил струпья, напоминавшие хлопья высохшего крахмала. «Что это? Что-то вроде линьки после превращений?»

– Забудем про «ведьму». Я не в обиде. Но ты сказал, что слышал слова песни.

Плима будто обдало кипятком. Он действительно так сказал? Ему припомнилась позапрошлая ночь и удивление дриады: «Никто не может слышать моего пения! Ты особенный». Но он действительно слышал. Не просто мелодию – слова. Неужели в этом всё дело? Неужели из-за этого он сейчас стоит здесь и пытается оправдаться? В чём? «Не наделай глупостей», – опять же предупредила его женщина. Хотел бы он знать, что сейчас сойдёт за глупость, а что – нет. Может, стоит огреть старуху чугунком по голове и это будет вершина благоразумия. Ну да, огреть, а потом шагнуть в «крепкие объятия» каменного великана. Остаётся одно. Изображать удивление и всё отрицать, даже если уже сболтнул лишнего.

– Да, припоминаю. Я слышал что-то похожее на пение. Думаю, это было простое завывание ветра в тростнике.

Плим с наивностью дурочка смотрел на старуху. Такой святой невинностью он легко очаровывал девушек в деревне. Чем старуха не девушка? Но нет, она ему не верила, это было по всему видно.

– Эту ночь ты провёл рядом с ней. Теперь ты знаешь, кто пел. Хотя, – старуха задумчиво оттопырила нижнюю губу и причмокнула, – очень странно, что её голос пробился наружу. Но куда как страннее, что его слышишь ты.

– Что слышу?

– Не прикидывайся, дровосек. Меня это выводит, – губы старухи сжались в узкую щёлочку.

– О, если вы про ту женщину из подземелья, у которой я пытался узнать дорогу наверх, так она ж немая. Сколько я ни пробовал её разговорить… – Плим состроил удивлённую гримасу. – Постойте, не может быть! Если вы говорите, что она поёт, значит… Значит, она не немая?!

Плим понял, что перегнул с дурачеством, и это может стоить ему головы. Вот та самая глупость, о которой его предупреждала дриада. Пока ещё не поздно, нужно выправлять положение.

– Послушай, дровосек! – проскрипела старуха. – Ты уже однажды испытал моё терпение. На этот раз всё закончится по-другому. Я тебя просто убью, – будто в подтверждение своих слов старуха провела ногтями по подлокотнику и оставила на нём свежие борозды, – а могу взять и отпустить. Просто ответь, что ты слышал?

– И ты меня сразу отпустишь?

На морщинистом лице отразилось что-то между сожалением и презрением.

– Можешь даже забрать свой возок.

– Ну да, именно в этом и клялась кошка мышке. И какой же из ответов ты сочтёшь за правду? Что-то мне подсказывает, что моя участь уже решена, поэтому скажу, как есть. Я не слышал никаких песен, но, признаюсь, мне хочется жить. Несмотря на полное отсутствие слуха, во мне есть много скрытых качеств, которые могут оказаться тебе полезными. Поэтому если мне не удалось убедить тебя, что я действительно не слышал никакого пения, а в подземелье оказался исключительно из-за своего любопытства и глупости, то, прежде чем ты решишь меня прикончить, подумай, как можно использовать мои способности.

– И что же это за способности? Дай догадаюсь. О, ты умеешь рубить деревья!

– А разве этого мало? Я заметил, что та женщина… Кстати, кто она? Да неважно! Та женщина нуждается в постоянной подпитке от сока деревьев. Но, прости, что это за чахлые кусты, которые дают ей тролли? С такой кормёжкой она долго не протянет. Ей нужны нормальные берёзы, в которых скопились вёдра сока.

Плим замолчал. Он уже аплодировал себе: «Молодец! Ты её убедил. Ты смог уйти от ответа и отыграл свою жизнь назад».

Старуха продолжала пристально смотреть на него, но уже без желания сожрать с потрохами.

– У тебя хорошо подвешен язык, но ты предложил мне то, что я и так собиралась у тебя забрать. Дриаде, а именно так зовётся то существо, действительно нужны деревья, но только не их сок. Она высасывает из них жизнь, чтобы жить самой. И ты верно подметил, твоя судьба действительно предрешена. Поэтому запомни – с этого дня, чтобы оставаться живым, ты должен быть мёртвым. Мёртвым для всех, кого любишь, и всех, кто любит тебя. Я рада, что мы так быстро нашли общий язык. Других мне приходилось ломать намного дольше. Но если я узнаю, что ты меня дурачишь, я превращу твою жизнь в череду сожалений, и самым большим из этих сожалений будет то, что сегодня ты попросил меня оставить тебя в живых.

***

Рисунки аккуратной стопкой лежали на столе. Чем больше Тереция смотрела на портрет человека, похожего на Плима, тем сильнее верила, что всё это неслучайно. С Плимом приключилась беда, и он нуждается в помощи. Своей правдоподобностью рисунки одновременно и пугали, и давали надежду. За всю ночь Тереция так и не сомкнула глаз, пытаясь сложить общую картину из того, что известно, и того, что остаётся загадкой. Заходя в тупик, она смешивала фрагменты мозаики и заново складывала их, всё время начиная с Лысой горы.

Несколько раз она готова была сорваться и бежать к отцу – человеку, который мог одним словом возобновить поиски, начав прямо оттуда – с горы. Но мысль, что у него может быть секрет, останавливала её. Тот странный случай, о котором ранней весной рассказал ей Бомби. Этот ночной гость. Отец куда-то уехал и вернулся уже ближе к утру. Потом случилось внезапное недомогание и ночные метания, в которых он упоминал именно Лысую гору.

В свои семнадцать лет Тереция уже знала, что у людей, занимающих высокий пост, всегда есть тайны – эдакие капканы, присыпанные листвой. Наступишь нечаянно, и вот ты уже несвободен. Если Лысая гора – один из таких секретов, то она скорее навредит, чем поможет Плиму.

После вчерашнего переполоха отец станет более бдительным. Нужно немного подождать, набраться терпения, как бы ни хотелось прямо сейчас бежать в лес и искать Плима. Лучшее, что она может сделать, это не подавать вида и молчать о своей находке.

Тереция спустилась к завтраку. Вся семья уже сидела за столом. Бургомистр был нарочито весел и пытался (о, пытался изо всех сил!) создать видимость, что ничего серьёзного не произошло. Мать Тереции несколько раз затрагивала тему исчезновения Плима, но отец всё время уводил разговор в другое русло.

– Дался тебе этот дровосек. Ну пропал человек. Я же сделал всё возможное, чтобы его найти, – не выдержал он.

– Просто я ума не приложу, что могло случиться. Бедная Малария! Если бы мой ребёнок пропал, я бы с ног сбилась. Но что может сделать пожилая женщина?

Тереция вдруг вспомнила о Маларии. Возможно ли, чтобы она одна отправилась в лес на поиски сына? Стоило ей об этом подумать, как мать тут же задала вопрос.

– Может быть, она сейчас сама ищет Плима в лесу?

– Не ищет! – снова попытался остановить жену бургомистр.

– Почему ты так думаешь?

– Лукада, у нас что, нет больше других разговоров? – он явно начинал терять терпение. – Не ищет, потому как я велел присмотреть за ней. И ещё помочь ей.

– Кто за ней присматривает? – спросила Тереция, стараясь не выдать волнения своим вопросом.

– Какая разница? Главное, что она не пойдёт в лес, а будет сидеть дома у печки, – он одарил Лукаду недовольным взглядом: – Вот видишь, твой нездоровый интерес к делам, которые тебя не касаются, передаётся детям. Дай лучше распоряжение кухаркам приготовить на ужин перепелов.

Под столом раздался голос:

– И велите, чтоб сильно не зажаривали. Тогда косточки остаются сочными.

Бургомистр хотел напомнить псу про правило № 17, но подумал, что участие Бомби сейчас на руку. «Болтай, что хочешь, только уведи разговор подальше от дровосека».

Пёс почувствовал, как толстые пальцы почесали за ухом. Подзадоренный расположением хозяина, он решил воспользоваться моментом и пожаловаться на то, что в псарне нарушаются права охотничьих борзых. Он хоть и представитель древнего рода говорящих кунов, но всё же не может спокойно наблюдать, как угнетают его бессловесных сородичей.

– Вот! С этим нужно разобраться. И прямо сейчас! – бургомистр вытер рот салфеткой и встал из-за стола.

Бомби чуть не захлебнулся слюной. К нему в коем-то веке прислушались.

***

Дриада была права. Плим был не просто удивлён, он был ошарашен и потрясён увиденным. После разговора со старухой Обалдуй вернул его в пещеру, а потом повёл по подземному тоннелю туда, куда до этого отправилась дриада.

На стенах горели факелы. Шахта убегала вниз, переходя из одной сводчатой пустоты в другую. То здесь, то там попадались озерца, наполненные чёрной масляной жидкостью. В большинстве сводов встречались нагромождения нетесаных камней разной величины. Где-то вдалеке слышался лязг металла. Плим шёл, перепрыгивая через текущий по дну ручей.

Звуки зубил становились всё отчётливее. В одном из гротов он увидел искусно обработанные каменные изваяния. Кто-то выстроил их в ровные шеренги – по двадцать или тридцать статуй в каждой. «Так, наверное, выглядит королевская гвардия перед атакой врага», – подумал Плим.

Но это были не солдаты, а чудовища, в точности похожие на существо, скрытое под обликом старухи. Горгульи – крылатые убийцы, о которых в Лавритонии сохранились только легенды. Мощные и высокие, ростом не намного уступающие Обалдую. Странное чувство беспомощности навалилось на дровосека при виде этих каменных фигур. В голову пришла нелепая мысль об армии, ожидающей своего часа.

Вскоре они прошли последний проход, за которым открылась невероятных размеров пещера. Свет сотен факелов озарял её. Повсюду, куда ни брось взгляд, трудились тролли, вытёсывая из бесформенных глыб крылатых чудовищ. Кто-то проводил грубую обработку, кто-то поливал камни водой, кто-то держал факела и подносил инструменты, а кто-то придавал заготовкам уже узнаваемые черты безобразных морд, крыльев и когтей.

Плим отступил в сторону. Навстречу ему двое троллей толкали телегу с готовым «творением». Со скрипом телега проехала мимо и исчезла в тоннеле.

Отдельно в стороне стояла металлическая клетка с одним из законченных изваяний. Чуть поодаль сидела дриада. Она видела, как появился в пещере Плим, но в голове у него ничего не происходило. Никаких вопросов и никаких объяснений.

Обалдуй толкнул дровосека вперёд.

– Давай! Попробуй её покормить.

– Что значит покормить её? Мы ведь договорились, что я буду…

Обалдуй толкнул его сильнее и повысил голос.

– Покорми её!

Плим посмотрел на измождённое лицо дриады. Да, она определённо питалась соком деревьев, и сейчас её сила была на исходе. Он взял одну из берёзок. «Чахлая поросль, а не дерево», – подумал он, и по примеру того, что уже видел, поставил берёзу за спиной дриады. Она посмотрела на дровосека, и он услышал: «Тебя старуха тоже сломила? Что ты должен делать? Рубить деревья или просто быть моим надсмотрщиком?»

Плим не нашёл, что ответить на этот то ли упрёк, то ли досаду. Он взял её волосы и прижал к стволу. Ему подумалось: «Вот так родители кормят своих детей – с ложечки, чтобы они не обляпались». Нелепо всё это выглядело, но, может быть так же нелепо в её глазах выглядел и он, когда приступал к своей человеческой трапезе.

«Мы сделаны из разного теста, так не лучше ли просто забыть о различиях и помочь друг другу», – обратился он мысленно к дриаде.

Ничего не происходило. Волосы продолжали свисать с руки как водоросли.

Обалдуй подошёл сзади и влепил подзатыльник. В голове зазвенело, Плим сморщился от боли.

– Что, не получается сработаться? – прогудел он. – Если она будет отказываться, виноват будешь ты. Если она сдохнет, подохнешь ты.

– Пожалуйста! – произнёс Плим вслух, глядя на дриаду, а потом добавил мысленно, – «Я буду рубить для тебя деревья. Настоящие! Не то, что эти убогие веники. Я не говорю, что меня сломили, просто нам нужно время».

Дриада продолжала смотреть в каменный пол, но волосы всё же заструились, стали обвивать дерево и вдруг словно иглы вонзились в кору. Она закрыла глаза. Бледность на лице стала исчезать.

– Спасибо! – сказал Плим. Он понял, с этого момента придётся строить общение в две линии: речевое – для Обалдуя, и мысленное – для дриады. Тут главное не запутаться! Это словно жонглировать куриными яйцами, катаясь на карусели. Ошибка чревата разоблачением. Придётся оттачивать новые навыки.

Дерево застонало, по белому стволу протянулись тонкие трещины, на поверхность выступил прозрачный сок. Дриада быстро набирала силы.

Обалдуй одобрительно кивнул.

– А теперь она должна кое-что сделать, – сказал он.

Голем окликнул одного из троллей и что-то шепнул на ухо. Тот радостно подпрыгнул и потёр руки. На приплюснутом рыле отобразилось подобие удовольствия. Тролль умчался, а через минуту вернулся, неся под мышкой каменную глыбу. Он бухнул тяжёлую ношу к ногам дриады и отскочил в сторону.

Это было нелепое изваяние того, чего не существует в реальном мире. Помесь козла и поросёнка.

– Вели ей оживить это.

Приказ прозвучал так, будто сделать камень живым дело не более заурядное, чем почесать спину.

– Хорошо! – Плиму становилось не по себе от этой игры. Но разве он здесь устанавливал правила?

– Пожалуйста, оживи это творение криворукого тролля, – попросил он.

Дриада посмотрела на камень и отрицательно покачала головой.

Плим схлопотал очередной подзатыльник. Красные мурашки зарябили в глазах. Это был не просто шлепок «ну-ка, малыш, не безобразничай». Боль была такой, будто в затылок прилетел булыжник величиной с кулак.

– Прошу тебя, сделай то, что просят эти господа, пока мою голову не раскололи как орех, – Плим говорил вслух, надеясь таким образом убедить Обалдуя. Мол: «Посмотри, верзила, я из шкуры вон лезу, чтобы твой приказ был исполнен».

Дриада не шевелилась, но и не отводила глаз от Плима.

Снова удар. В этот раз прямо над бровью. На лбу появилось рассечение, по лицу побежала струйка крови.

Плим не выдержал. Размахнувшись, что есть силы он ударил великана в грудь. Великолепно! Рука просто онемела от боли. С таким же успехом он мог лупить любую из стен пещеры.

– Я не стану об этом просить! – закричал он. – Уговор был такой, что я рублю деревья. А заставлять женщину со странностями сделать ещё большую странность – не по моей части.

Удар в голову.

– Не делает она – виноват ты! – спокойно сказал Обалдуй.

– Не буду! – Плим скрестил руки на груди.

Удар в живот.

Дровосек сложился пополам и зашёлся кашлем. Вокруг собрались довольные зрители. Превозмогая боль, Плим вскочил и бросился на голема. Обхватив ногу, он попытался опрокинуть Обалдуя на землю. Тролли хихикали и ерничали. Тяжёлая рука подняла и швырнула Плима в сторону. Он пролетел по воздуху и ударился плечом о камень.

После такого броска дровосек взмолился. Он уже не знал, просит вслух или умоляет дриаду внутренним голосом. Один глаз заплыл. Тролли зашлись неистовым улюлюканьем: «Абун! Абун! Абун!» Плим встал на четвереньки и таким макаром вернулся к изваянию. Под дружные вопли он, конечно, попросит дриаду оживить безумное творение ополоумевшего скульптора.

– Прошу, если тебе не дорога твоя жизнь…

Сказать «Подумай обо мне» Плим не смел. Это было не по-мужски, но он искренне хотел, чтобы до дриады дошла его трусливая мысль. Когда же дровосек понял, что ему страшно, неожиданно пришло новое чувство. Ему вдруг стало всё равно, сделает женщина то, о чём её просят или нет, выбьют из него дух прямо здесь или только покалечат. Всё это одна шайка – тролли, верзила, дриада, горгулья. Все заодно! Им просто стало скучно в тёмной пещере, вот они и выбрались наружу, поймали его и придумали себе развлечение. Дешёвый спектакль труппы уродцев. Его заставляют упросить дриаду сделать то, чего она сделать не может (и ведь все наверняка это знают), и когда она это не делает, его осыпают тумаками и дружно покатываются: «Посмотрите, какое зрелище! Дровосек так напуган, что просит невозможного. Ха-ха-ха! Умоляет оживить непонятно что, непонятно как».

Плим почувствовал, что проваливается в темноту. Он уже никого ни о чём не просил. Он снова был мальчиком на берегу реки, смотрел на звёзды, показывал на одну из них и спрашивал отца: «И всё-таки кто я?»

Вода в реке отражала лунную дорожку. Позади возвышалась гора. Он чувствовал спиной, как внутри пещер оживает зло. «Оглянись», – услышал он чей-то голос. Мальчик повернул голову и увидел, как из самого центра горы в небо выстрелил снаряд. Он взлетел над верхушками деревьев и застыл на фоне белой, как молоко, луны. Затем снаряд раскрылся (точно как плащ фокусника). Плим увидел лапы, безобразную голову и оскаленную пасть. Чудовище! Зло! Оно расправило крылья и полетело в сторону деревни. Мальчик хотел вскочить и бежать, но тут гору начало трясти. Он услышал преисподний хохот, отдающий тысячным многоголосьем. Один за другим гора выплёвывала маслянистые снаряды. Оказавшись в небе, они превращались в фурий и разлетались в разные стороны, как саранча, знающая волю своего полководца.

Плим снова услышал голос: «Ты этого хочешь? Я могу сделать то, о чём они просят, и ты перестанешь страдать. Перестанешь сейчас, но не завтра, когда узнаешь, что случилось с твоей деревней».

И вот он уже взрослый мужчина, а не маленький мальчик, снова смотрит на реку, звёзды и огни деревни, раскинувшейся на берегу. Чудища растаяли как дым, и воздух приобрёл былую прозрачность.

Плим молчал. Если он даст ответ, который хочет услышать дриада, то сам откажется от надежды на возвращение, свободу и саму жизнь! «Может быть, она права? Может быть, для того, чтобы найти в себе силы бороться, я действительно должен ответить на вопрос «Кто я?» Не пойму одного, чего она от меня хочет? При чём тут – «Кто я?» Какой ещё смысл может быть в дурацком вопросе? Я дровосек и не собираюсь быть героем».

Плим бы ещё летал и летал в поиске ответа, если бы не пронзительные вопли. Он приоткрыл здоровый глаз. Пещера сотрясалась от визга троллей. Все они, как один, в неистовом азарте гонялись за рогатым поросёнком. Животное на длинных волосатых ногах в ужасе металось по пещере, скакало и спотыкалось, ударялось о стены и уворачивалось от преследователей.

Дриада всё так же стояла привязанная к высохшей берёзе. Глаза её были закрыты. Камень, на котором недавно покоилось изваяние свинокозла, пустовал, а по пещере, безобразно визжа и хрюкая, носилось несчастное животное.