Читать книгу Сны Лавритонии. Книга 1: Тьма над горой - Гил Макверт - Страница 6

Растерянным взглядом дровосек провожал убегающую Терецию. Он всё ещё сжимал голыш для фокусов. Странно, но камень вдруг стал мокрым и холодным. Плим п осмотрел на руку. Сквозь пальцы сочилась вода. Откуда? Он огляделся. Мир будто накрыло прозрачной чёрной вуалью. Откуда-то издалека, из тумана, к затылку подбиралась боль. Плим почувствовал, как онемели и похолодели пальцы рук и ног. Неприятный озноб пробежал волной по телу. Он ясно слышал глухую поступь боли, теперь не только в голове, но также во всём теле, и не понимал, откуда всё это взялось. Колодец, солнце, очертания леса, бирюзовое платье Тереции – всё потемнело и стало рассыпаться, разлетаться, словно маленькие мушки. На их место приходили новые звуки и запахи – шум капающей воды, смрадная вонь, чьи-то гортанные голоса. Он хотел открыть глаза. Бах! Боль ударила в затылок мощью кузнечного молота. Плим вскрикнул и попытался схватиться за больное место, но руки издали глухой лязг и остались недвижимыми. Превозмогая себя, он открыл налитые свинцом глаза и увидел тёмный свод. Наверху зияло отверстие, в которое влетал и исчезал в зеленоватой темноте снег. Отовсюду слышалось монотонное «кап-кап-кап-кап». Образуя на полу блестящие фосфорические лужицы, сверху по стенам стекала вода.

В эту минуту Плим всё вспомнил. Там, за толщей каменного свода, не было никакой весны. Зима уже наступила, и эти снежинки, кружащиеся под потолком, были вестниками разыгравшейся на поверхности метели. Тёплый ярмарочный день – то был всего лишь сон.

Он вспомнил, как этим утром проснулся и выглянул в окно. Ярко светила луна, земля была покрыта инеем – белым колючим бархатом. Память, а вместе с ней и ужас возвращались к дровосеку. Он вспомнил тепло и запах избы. Вспомнил, как ещё утром проснулся, закинул в рот остатки ужина, оделся и вышел в сарай. И вот теперь он здесь. По воле ли случая или по чьему-то злому замыслу, но он был здесь – в цепях, окутанный полумраком и нестерпимой вонью.

Плим приподнял голову и огляделся. Это была пещера. Стены мерцали унылым светом. Здесь и там горели костры, вокруг которых сидели сгорбленные бесформенные существа – пещерные тролли. Плим видел таких в Зрелищном саду Короля Прохламона, когда позапрошлой осенью ходил с друзьями на праздник Больших костров. Там этих тварей держали в специальных ямах, защищённых от губительного для троллей солнечного света.

Тролли сгрудились вокруг больших чанов с булькающей жижей и переговаривались на языке, напоминающем рвотные позывы. Вонь от мерзкого варева просочилась во все уголки пещеры и сдавливала дыхание. Чем-то похожим воняло, когда он проходил по деревне мимо дома кожевника. Тот вываривал, а потом отбивал и сушил кожи животных. Плим предположил, что блюдо троллей содержит тот же ингредиент. Теперь он был диковинкой для этих тварей, а может и того хуже – компонентом, из которого тролли приготовят своё зловонное блюдо.

– Эй вы, гады! – Плим приподнялся на локтях и в эту минуту увидел её…

В упор на него смотрела потрясающей красоты женщина. Она стояла, прислонившись спиной к стволу дерева. Её внешность так поразила Плима, что он на минуту забыл о боли, цепях и троллях. Он даже не задался вопросом, откуда в пещере могло взяться целое дерево. Глаза женщины отливали фиолетовым светом, а узкие вытянутые зрачки не отрываясь смотрели на Плима. В эту минуту (разве такое возможно) он увидел, как в этих «бездонных колодцах» исчезают остатки его сна. Увидел Терецию в её красных сапожках, растворяющуюся на опушке весеннего леса.

От руки женщины, обвивая тонкое деревце, тянулась цепь. Не такая грубая и тяжёлая, как та, которой был скован дровосек, но всё же это была цепь. Даже в тусклом зелёном свете было видно, как женщина истощена и измучена. При этом в её взгляде не было мольбы о пощаде и жалости – той сломленной воли, которая присуща всем пленникам. Нет! В этом взгляде было спокойствие и любопытство.

«Что он здесь делает?» Странно, она ничего не спросила, даже не пошевелила потрескавшимися губами, но Плим буквально услышал её голос. Как? В голове?

«Кто он такой?» – снова прозвучал вопрос, адресованный непонятно кому.

– Я Плим, дровосек из деревни… – начал он.

На лице женщины отразилось настоящее удивление и испуг.

– Ты меня слышишь? – спросила она, всё так же не открывая рта.

– Слышу! Но как ты это делаешь? – заговорил он.

– Стой! Не говори. Просто думай, – прозвучало в голове. И снова – неподвижные губы и ясная речь.

Плим повторил, но уже мысленно: «Я тебя слышу». Оказалось, это совсем нетрудно.

– Меня зовут Плим, я живу здесь недалеко – в деревне.

– Это мне уже известно. Видела твой сон.

– Но как ты можешь слышать мысли? Что ты такое? Ты не человек? – спросил Плим.

– Меня интересует тот же вопрос. Как ты можешь меня слышать?

– Не знаю, головешки мне за пазуху, но твой голос звучит так же ясно, как отрыжки этих безобразных тварей, – Плим кивнул в сторону троллей.

– Ты необычный! – женщина вздёрнула брови, напоминающие золотые колоски пшеницы. – Никто не может слышать голос дриады.

– Так ты… – Плим вспомнил рассказы матери о женщинах, чьё пение и красота сводит людей с ума. – Значит, это тебя я слышал там наверху?

Женщина не ответила, а лишь продолжила взглядом изучать дровосека.

– Мать рассказывала мне про таких, как ты. Она говорила, что своим пением дриады влезают в мозги к людям, так что потом крыша едет. Как же ты говоришь, что никто не слышит?

– Звуки, дровосек. Необычные звуки. Их способен распознать мозг, но не ухо человека. Когда мелодия наших песен проникает в головы людей, их посещают видения и беспричинная грусть. Из самых глубин их души поднимаются воспоминания, которые они топили годами, чтобы жить без шлейфа боли и стыда. Но ты – необычный. Ты слышишь слова! Кто ты такой? Не Плим, не дровосек, не сын своей матери, не весёлый парень, боящийся признаться Тереции в любви. Всё это ваша примитивная людская мера, с помощью которой вы взвешиваете друг друга на весах повседневных хлопот. Меня интересует только одно: «Кто ты?».

– Послушай, красавица, я не понимаю твоих дурацких вопросов и мне наплевать, как ты залезла ко мне в голову. Если тебе хочется знать, кто я, то меня больше интересует, как избавиться от цепей и смотаться из этого проклятого места. Полагаю, ты здесь уже обжилась, так растолкуй, что происходит, и давай вместе делать ноги.

Глаза дриады блеснули голубовато-огненным всполохом, словно в ледяной толще мелькнул факел.

– И этот вопрос задаёт мужчина? Нет! Глупый мальчишка, который думает, что попал в чепуховый переплёт. Мальчишка, у которого поджилки трясутся при одной только мысли лишиться своего уютного мирка. Юнец, который теряет дар речи при виде шляпы напыщенного сановника. И этот герой решил сбежать?! Хочет вернуться в свою деревню и продолжить безмятежно жить? Трус, который будет рубить дрова, даже когда его Терецию сосватает какой-нибудь придворный конюх. Что ж, беги! Попробуй снять цепи и пройти, не лишившись головы, мимо этих падальщиков и продажного каменного прихвостня старухи. Ты ещё с ним не познакомился? С громилой Обалдуем? Нет, дровосек, тебе не уйти отсюда…

– Ничего себе! – Плим артистично выкатил глаза. – Да ты сама справедливая ярость. Не просветишь меня, так, на всякий случай, ты, часом, не ядовитое животное?

Дриада проигнорировала сарказм Плима.

– Ответь себе, дровосек, на вопрос «кто ты?». И, быть может, тогда, хотя вряд ли, тебе удастся добежать до тех ступеней, по которым тебя сюда спустили.

Дриада в негодовании мотнула головой, и он увидел, что её волосы… Вплетены? Нет! Они пронизывают, проникают, обвивают ствол дерева, которое буквально на глазах становилось сухим и безжизненным.

– Эй, эй, кошка бешеная! Успокойся! – дровосек даже не заметил, как выкрикнул эти слова вслух.

Один из троллей обернулся на шум. Его бесформенная фигура отделилась от собратьев и двинулась в сторону дровосека.

– Чио ты аошь?

Плим краем уха услышал тролля и повернулся в его сторону.

– Не понял тебя. Повтори, чучело огородное.

– ЧИ-О ТЫ А-ОШЬ?

– Чего я ору?

– Да, чио ты аошь?

– Попробуй лучше говорить подмышками, может, тогда нам будет легче общаться.

Брызгая слюной, тролль зарычал и отвесил дровосеку внушительную оплеуху.

– Стой! – крикнул Плим. – Посмотри на эту, как её… Дриаду. С ней что-то не так.

На случай, если его не поняли, Плим ткнул пальцем в сторону женщины. Её обмякшее тело безжизненно висело на высохшем дереве.

Тролль обернулся и посмотрел, куда показывает дровосек. Он что-то крикнул (а может, просто рыгнул) на своём языке. В ответ другой тролль, сидевший у костра, огрызнулся, недовольно встал и направился к противоположной стене пещеры. Только сейчас дровосек заметил нагромождение вывернутых с корнем чахлых берёз. К одной из таких, только теперь уже высохшей, и была привязана дриада. Второй тролль выдернул из кучи новое дерево и швырнул в их сторону. Дерево со свистом пролетело по воздуху и упало возле Плима, едва не угодив ему в голову.

Тролль размотал цепь и бесцеремонно оторвал дриаду от берёзы. В стволе остались локоны зелёных волос. Он кинул сухое дерево к костру, а на его место между двумя валунами воткнул другое – без листьев, но всё же живое.

– Так вот чем ты питаешься?! – подумал про себя дровосек, адресуя свою мысль дриаде. Ответа не последовало. Похоже, женщина была без сознания.

Тролль вернулся к поспевающему ужину. Плим вспомнил, что ничего не ел с прошлого утра, если не считать небольшого перекуса в лесу. В ответ на эту мысль в животе заурчало.

Между тем с дриадой что-то происходило. Не сказать, что она возвращалась в сознание (её голова всё ещё безжизненно висела на груди), но вот волосы… Волосы вдруг затрепетали, напоминая осоку, потревоженную лёгким ветерком, стали вытягиваться и вживляться в дерево. Затем, словно от судороги, дёрнулись пальцы, и Плим заметил на них острые как бритва ногти. Этими бритвами дриада стала впиваться в берёзу, пока на белом стволе не проступил прозрачный сок. На бледном лице заиграл лёгкий румянец. Грудь всколыхнулась, помутневшие глаза открылись.

Она не глядела в сторону Плима, по-видимому, презирая его даже больше, чем своих надсмотрщиков. И тут произошло то, чего при данных обстоятельства можно было ожидать меньше всего. Дриада запела! Что это была за песня! Она стонала, грустила как пастушья жалейка. В ней было всё – унылое завывание ветра, крик ночной птицы, тишина звёзд, скрип мельничного жёрнова, падение невесомых частиц смолотого зерна. Всё это звучало с отчётливостью падающих капель в совершенной тишине. Песня навевала блаженство и одновременно терзала, пробуждая в душе Плима далёкие воспоминания и сожаление об утраченном.