Читать книгу Рассказы седого ворона - Игорь Александрович Мелик-Фарамазов - Страница 12

Осколок ушедшей эпохи

Оглавление

– Мне сказали, что Вы любите таких собак. Хотите? Могу продать. Мне ее неделю назад в Бухаре дали. Очень хорошая собака, но моя жена не хочет и не любит её.

Обсыпанные сахаром интонации голоса преподавателя сельхозинститута меня насторожили, что – то здесь не так. Если щенок такой замечательный, то почему он его продаёт?

Пожалуй, я единственный в Самарканде, кто может купить щенка – суку за такую сумму. Местная порода, она не в цене. Если собачка понравится, то я её куплю, но почему у этого преподавателя такая натянутая улыбка, и почему в разговоре он заглядывает в глаза вороватым бегающим взглядом беспризорника, пытаясь угадать мою реакцию? А – а, хочет продать дарёную собаку, или они не хотят содержать суку, здесь все отдают предпочтение кобелям.

Осмотр собачки занял не более двух минут. Это была сука – абориген месяцев около девяти. Я давно хотел именно такую собаку. Даже масть моя любимая – палево – белая. Щенок был туркменского типа, короткошерстный, грубого сложения, с замечательными крупными белоснежными зубами и идеальным прикусом, объёмной мордой и великолепной головой, в дальнейшем обещающей быть ещё интереснее. При её худобе бросалась в глаза хорошо развитая грубая рельефная мускулатура. Некоторые детали продавец объяснить не мог. Почему у неё такой странный настороженный взгляд красивых карих глаз, ведь робости и неуверенности я в этой собаке не вижу? Почему она такая худая? Какой аппетит? Откуда у щенка девяти месяцев столько рубцов и шрамов на голове, плечах и предплечьях? Большинство шрамов старые, наверное, она дралась с собаками, но вот два шрама совсем недавнего происхождения, они не похожи на следы от собачьих клыков.

Да чтобы я не купил такого щенка? Фортуна вскружила мне голову.

– Да! Совсем забыл, а как её зовут?

– Офат. Её зовут Офат.

– Офат? Беда? Что это за кличка? Странно. Для наших мест это очень странная кличка. Офат – в переводе беда.

Повезло мне. За такого щенка не жаль было и больше заплатить. Порадовавшись, что в родном Самарканде не перевелись порядочные и далёкие от стяжательства люди, я расплатился, опасаясь, что продавец передумает. Хозяин собаки не передумал, и поспешно ушёл с полученными деньгами. Получив их, преподаватель сразу же перестал насильственно улыбаться, а глаза его утратили вороватое выражение, даже говорить продавец стал без заискивающих интонаций.

– Имя Офат ей очень подходит. Вот увидите. Это её бухарский хозяин так назвал.

К моему удивлению, щенок отлично двигался рядом, у левой ноги, и слушался поводка. Поживёт пока здесь, у меня в общем дворе, а там видно будет. Соседи мои никогда не были против того, что я содержал собак на общей территории. Буду её выгуливать два-три раза в день, а соседский парнишка мне в этом поможет. Днем алабайка будет сидеть на цепочке, а ночью пусть бегает по двору, но первую неделю щенок и ночью будет на привязи, собака должна привыкнуть к новому месту.

Странная собачка. Выполняет всё, что ни потребуешь, ничему не противится, поведение уверенное в себе, и в то же время такой странный настороженный взгляд. Ничего, пройдёт.

Пока обед для неё сварится, да пока остынет, пройдёт много времени. Я бросил щенку четвертушку буханки хлеба. Такого я не ожидал. Сверкнули белоснежные зубы, и кусок хлеба исчез в воздухе. Офат не сделала ни одного лишнего движения, в секунду проглотила хлеб, не подавилась, не делала усилий, просто враз проглотила четверть буханки.

Интересно, какие у неё реакции. Сейчас узнаем. Я с руки дал щенку говяжью трахею. Этого нельзя было предвидеть. Собака мгновенно проглотила тридцатисантиметровый хрящ. Я немедленно отошёл подальше, в сторону. Убедившись, что я далеко и не смогу забрать еду, Офат отрыгнула хрящ, в несколько секунд разгрызла и проглотила трахею большими кусками.

Теперь понятно. Голод. Щенок голодал, память голода у собак очень длительная, нужно время, чтобы Офат стала нормально воспринимать пищу. Чёртов преподаватель, ничего об этом не говорил. В таком состоянии собака может разово съесть очень много корма и погибнуть. Вечерняя кормёжка рисовой кашей с мясом произвела на меня тягостное впечатление, к тому же я стал подозревать, что шрамы на голове, плечах и предплечьях собаки не от собачьих клыков, а от побоев.

На следующую ночь случилось что-то необъяснимое. Ближе к утру, какие-то пружины сознания резко подняли и посадили меня в кровати. Древний инстинкт самосохранения разбудил в долю секунды, ясность ума наступила мгновенно, благодаря дикому и злобному воплю. Что это? Окна в доме открыты, звук шёл со двора. Почему молчит собака? Она жива? Звук повторился. Это был не рёв, не вой, а нечто другое, никогда я не слышал звериного крика более дикого и злобного.

Офат на цепи, даже убежать не сможет, проклятая тварь сожрёт собачку. Схватив на кухне топор и прихватив фонарь, я тихо вышел во двор, нужно было быть готовым к чему угодно. Ночь лунная, фонарь отличный, можно было разглядеть все стороны двора, тёмные углы, чердачные проёмы, испуганные лица соседей за оконными решётками, наблюдающего за мной щенка… И ничего больше, никого, кто мог бы кричать так жутко.

Офат, дура, пялится на меня и даже не пытается помочь.

Я отстегнул карабин, спустил «азиатку» с цепи. Собака настороженно наблюдала за моими действиями. Топор в моих руках придал её взгляду еще более напряженное выражение.

– Ищи! Ну!.. Где он?!

Тьфу, дура… Был бы хороший кобель…

Соседка из-за оконной решётки посоветовала запереть на ночь собаку в сарае: жалко, убьёт её чудовище. Другие соседи возражали из темноты: пусть собака бегает по двору, так будет всё-таки спокойнее.

Утром жильцы соседних дворов, и даже люди, живущие через дорогу, недовольно интересовались, какое ещё животное я привёл на общую территорию?

– То филин его летает, по ночам наших котов жрёт, то здоровые, как ишаки, собаки ходют, скоро и нас сожрут!

За меня вступились жители нашего двора, заявили, что зверь ушёл по деревьям и крышам, никого я не приводил, а собаки во дворе в такой ситуации просто незаменимы.

…Глубокой ночью резкий душераздирающий вопль перепугал людей дикостью и злобностью звучания.

Быстро, в одних трусах, и не включая фонарь, я тихо вышел во двор. Территория небольшая, пройдя ближе к кладовым, я затаился за водосточной трубой. Двор открыт, всё видно, правая рука твёрдо сжимает топор, в темноте угадывался светлый силуэт щенка. Бедная собачка…

Жуткий звериный крик раздался впереди, передо мной. Я ожидал его, и всё равно от неожиданности вздрогнул. Широкий луч осветил Офат, в свете фонаря глаза собаки горели звериным зелёным огнём, дикий злобный крик шёл из оскалившейся пасти, усаженной белоснежными крупными зубами.

– Офат?! Заткнись, ведьма чертова!

С досады я готов был пнуть собаку. Поздно. Невольно я сам показал соседям источник диких звериных криков.

Но как может девятимесячный щенок, да ещё сука, издавать такие дьявольские вопли?

Наверное, мне что – то сможет объяснить Розык – бобо, старый таджик всю жизнь занимался боевыми «азиатами». Был он крепким стариком неопределённого возраста, то ли за последние двадцать лет он не изменился, то ли я сам стал ближе к старости, и мне казалось, человек этот всегда был старым.

Осматривая щенка, Розык – бобо не скрывал восхищения:

– Е – ха – а!… такой кучук где взял? Бухара? Ну конечно, Бухара! Хороши кучук. Я думиль, их уже нет. Ты даёшь мне его ребёнка? Спасибо! Это йул – той, ну… рибёник лошада на дорога…

– Дорожный жеребёнок, что – ли?

– Да! Они каравани охраняли, бежали перёд и крчали, как шайтани. Все их боялса, а они ничего не бояса. Чистие волкодави на люди не нападаит, а йул – той нападаит и на звер, и на люди, ничего не боиса. Знаишь, как деруса? Хорошо деруса, до конца, без остановка. Тогда чалавек знал, если на дорога крчит йул – той, значит идёт краван, нужно уйти с дорога, а то нехорошо будет. Последний раз я видиль йул – той лет двацить назад, тогда ещё удивилься, что такой собак ещё есть… Видишь, как били? Шрами на голова? Это за то, что воила, как шайтан. Наши мусульмани не любит, когда собаки воит и крчит. Видишь, как смотрит. Думиит, бить будут, а не прячется, не уходит. Хороши кучук, ничего не боиса.

– Розык – бобо, ну если молодая сука так кричит, то, как ревели взрослые кобели?

– Э – э – э, как… дажи бандити не нападаит на краван, если его охраняил йул – тои. Кучук переди и на сторона бежил, неожидани нападаит нельзя, собаки раньше нападаит. Но тепер их нет… А тогда они дорого стоил. Наши люди не любит, если собака крчит. Где будет жить собака, котори крчит хужи звер? Как зовут? Офат? Да-а… беда… Сам для себя беда… Как били, и вси равно крчит. Она не знает, что воить нильзя, поэтому так смотрит. Потом вирастет, ещё сильни крчать будет. Где ты его держишь будешь потом?

Откуда я знаю, где я её держать буду? Не знаю.

Люди давно решили, что этим собакам нет места на земле. Никого не интересует, что это последний осколок ушедшей эпохи, возможно, это последняя живая частица истории.

Офат не понимала, что весь её род люди приговорили исчезнуть, сидела и смотрела на нас умным настороженным взглядом. Побои не сломили её непреодолимого желания работать, защищать, рисковать собой и служить человеку.

Рассказы седого ворона

Подняться наверх