Читать книгу Однажды в старые добрые времена. Книга вторая - Ирина Лем - Страница 2

Дождь всегда является неожиданно, даже если предупреждает о своем приходе тучкой. Но до последнего момента надеешься, что она уползет вдаль, не пролив слез.

Джоан ехала в Милтонхолл с осторожным ожиданием хороших перемен, но дождь, начавший барабанить по крыше кареты, загасил ожидания. Она смотрела на раскинувшееся по обеим сторонам дороги рапсовое поле, которое сияло от солнца, когда карета в него въезжала, и поникло от дождя, когда карета оставляла его позади. Кучер Джон делал короткую остановку, чтобы он и форейторы надели плащи с капюшонами, и Джоан их жалела. Еще жалела себя и не знала точно – почему.

Когда подъезжали к усадьбе, дождь прекратился, тучи же остались – низкие, темные, грозные, будто предупреждали людей: сделаете что-нибудь нехорошее, мы нашлем на вас громы и молнии.

Карета остановилась у дверей, вышел дворецкий Бенджамин, почти следом за ним хозяин. Эдвард стоял и ждал, пока дворецкий совершал положенный ритуал – спускался со ступенек, подходил к экипажу, открывал дверцу, вынимал подножку, подставлял руку, помогая прибывшим дамам сойти. Бен делал это с подчеркнутым вниманием – только потому, что присутствовал хозяин, в другой обстановке доверил бы церемонию кучеру.

Первыми вышли Кэти и Молли. Они были немного сонные и растерянные, но не забыли наставления гувернантки и вели себя примерно. Они не бросились, сломя голову, к дяде, как делали в Даунхилле – это детство и невоспитанность. Они ехали в большой карете, как леди, дворецкий обращался с ними, как с леди, и они ощущали себя леди. Они степенно подошли и поздоровались, сделав книксен. Эдвард поцеловал обеих в розовые со сна щечки и сказал:

– Кэти, Молли, с приездом в Милтонхолл! Если не устали, поспешите в детскую. Вас ожидают подарки.

Услыхав про подарки, девочки тут же забыли про этикет. С криками и визгами они помчались в детскую комнату, которая, как им было известно, находилась на самом верхнем этаже.

Вышла Джоан и, пока граф разговаривал с племянницами, она оглядывала свое временное жилище. В прошлый раз дом потряс ее размерами и навел на мысли о героическом прошлом. Сегодня он, потемневший от дождя, имел недовольный вид, как старик, который ворчит по любому поводу: если сыро, если сухо, если зима и если лето. Он не ждет гостей, и Джоан здесь – нежеланная персона.

От чего случилась перемена?

Он позаимствовал хмурость у туч?

Нет, дом, конечно, не изменился, всему виной ее плаксивое настроение.

Она не совсем оправилась после вчерашнего упадка сил, дорога ее утомила, добавился дождик – препротивнейшее создание. Если бы он покапал и прекратил, уступив место солнцу, никто бы не роптал, но дождь не торопился уходить. Скучно плакать в одиночестве, ему хотелось разделить печаль с людьми.

Джоан не до чужих печалей, своих хватает…

– Добрый день, мисс Джоан, – услыхала она голос хозяина.

– Добрый день, сэр. – Она незаметно кашлянула, чтобы прогнать из горла вспхлипывающие нотки. Не стоит смотреть на вещи через очки собственных невзгод, иначе они, невзгоды, вернутся вдвойне.

– Как доехали?

– Спасибо, хорошо.

– Проходите в дом. Миссис Клинтон покажет вашу комнату. Мистер Винфри принесет вещи.

В холле мало что изменилось с ее прошлого приезда, пожалуй, было чуть уютнее от зажженных по стенам свечей. На ковре в центре по-прежнему стояла огромная выпуклая ваза темно-синего стекла, в ней, вроде, тот же самый букет из белых и розовых роз – они нашли средство вечной свежести?

Подошла экономка Дафна Клинтон. Возраст ее Джоан затруднилась определить, если судить по мелким морщинам на желтоватой коже, то около пятидесяти, но могло быть и семьдесят, судя по серым от седины волосы. Она разложила их на прямой пробор и спрятала под белым чепчиком не в форме блина с оборкой, как делают деревенские кумушки, но в эстетичной форме шляпки. Темно-зеленое платье ее имело простой покрой и отвечало всем требованиям нравственности – вверху оно доходило до шеи, которую обвивал кружевной воротничок, рукава, несмотря на лето, достигали запястья и плотно прилегали к нему, подол касался пола. На Джоан она взглянула с превосходством и оценкой «посмотрим, что ты за птица», при знакомстве руки не подала, лишь качнула головой.

– Добрый день, мисс Джоан. Следуйте за мной, – сказал она сухим голосом, развернулась и шустро потопала к лестнице.

Джоан отправилась за ней. Поднимаясь, она разглядывала портреты на стене и нельзя сказать, что с удовольствием. Они не были парадными, которые пишутся для выставления напоказ. В парадных внешнее важнее внутреннего, а главную роль играют драгоценности и атлас. В них столько же мало правды, как в парике с буклями – сдуть пудру, расчесать локоны, и откроется жалкая пакля.

Эти портреты предназначались для домашней коллекции, от художника требовалась достоверность.

С требованием он справился лучше, чем, возможно, от него ожидали.

На первом изображена пожилая дама. Она сидела неестественно прямо и глядела напряженно, будто ожидала удара. Ее черное платье и черный чепец почти сливались с черным фоном картины. Слишком много мрачности – видно, то же самое лежало у нее на душе.

Чуть выше портрет пожилого мужчины в полный рост, одна рука на подставке, другая уперта в бок, брови сдвинуты – он не считался с чужим мнением и привык повелевать. Он смотрел так властно, что едва не заставил Джоан ему поклониться.

На третьем портрете молодая дама в открытом платье и такой громоздкой шляпе, что шея ее изогнулась. Дама не привыкла носить пышные одежды и вообще позировать. Она чувствовала себя неудобно, смотрела с вопросом – когда же закончится сеанс, и художник ее отпустит?

«Прежние владельцы усадьбы, – догадалась Джоан. – Кто эти трое? Мать, отец и дочь? Не думаю. Они не похожи на счастливое семейство. Говорят, хороший художник запечатлевает не человека, но его душу. Эти портреты не довольны, что висят рядом. Похоже, герои их тоже не ладили друг с другом. Мужчина между двух женщин. Любовный треугольник?».

Вероятно, она никогда этого не узнает. Но зачем их раненые души выставили напоказ? Неудобно, неуютно проходить мимо. Они слишком живые для разрисованных холстов, смотрят с вечным укором. Показалось – они следили за Джоан. Один раз она тайком обернулась проверить, не сошел ли кто с портрета и не отправился ли следом за ней. Последние ступеньки она преодолела прыжками и взошла на галерею.

По ее стенам тоже были развешаны картины: дамы, джентльмены – надменные, печальные, хитрые, злые, и ни одного улыбающегося лица. Неприятно встречаться с ними взглядом. Джоан перестала глазеть по сторонам и уставилась в спину экономки.

Поднялись на третий этаж, где располагались спальни – в правом крыле хозяйские, в левом гостевые. Кэти и Молли должны находиться под круглосуточным присмотром гувернантки, потому ей отвели комнату не в отделении для персонала, а рядом с воспитанницами.

Свернули в коридор – темный, неживой, пахнувший старым, кислым деревом. Его вечный мрак нарушали свечи в подсвечниках двухсотлетней давности, когда еще модны были завитушки и ангелы, на полу лежали ковровые дорожки, приглушавшие звук. Джоан шла и представляла свою комнату – такую же темную и вонючую, с ковром, истоптанным сотнями ног и проетым сотнями мышей.

Дафна замедлила шаг и принялась объяснять, приглушив голос, будто боялась потревожить покой пустых комнат.

– Первая налево – хозяина, далее – мисс Кэти и мисс Молли. – На каждую она указывала округлым жестом. – Затем ваша. По правой стороне – спальня нашего постоянного гостя доктора Гарднера, остальные пустуют.

Двери выглядели одинаково и были покрыты не изящной резьбой, как в нижних помещениях, а квадратами разной величины – здесь чужих не бывает, и вычурность ни к чему. Джоан придется запомнить, что ее дверь – четвертая, и каждый раз считать, чтобы не войти нечаянно к Молли.

Коридор заканчивался не глухой стеной или окном, а еще одной дверью, невысокой и неприметной.

– А там чья спальня?

– Ничья. Там черный ход. Им никто не пользуется, – сказала Дафна и показала на комнату, предназначенную для гувернантки. —Располагайтесь.

– Спасибо, миссис Клинтон. Будьте добры, передайте хозяину письмо. – Джоан отдала письмо Норы.

Экономка взяла его и удалилась.

Едва Джоан едва вошла, застыла от неожиданности. Не верилось, что мощный, мрачный Милтонхолл хранил в себе такие милые, уютные спальни. После клетушки со спартанской мебелью, которую она имела в Даунхилле… «Моя личная комната чуть ли не больше, чем гостиная в коттедже! Кровать с балдахином на четырех подпорках – ложе госпожи. Мебель в едином стиле с обстановкой в доме. А какое чистое, ясное зеркало! Лучшего качества, из Венеции. Здесь не скупятся на комфорт».

Джоан присела на кровать, осторожно, будто не спросила разрешения хозяев. Не у кого спрашивать, она хозяйка. К этой мысли ей придется привыкать. К роскоши тоже – к услужливо прогибающемуся матрасу, к ореховым комодам и столам, к свисающим волнами гардинам, к окнам чуть ли не в полный ее рост.

Сидеть удобно, а каково лежать? Джоан откинулась на спину. Лежать легко, безмятежно, как на облаке. Мысли отправились в свободный полет.

В старых домах витает дух прошлого – событий, которые произошли, судеб, которые прожиты людьми с портретов. На них ни одного улыбающегося лица. Видно, обладать замком еще не означает обладать счастьем.

Легкая тревога закралась. Примет ли огромный Милтонхолл ее так же добросердечно, как маленький коттедж Норы Аргус?

«В коттедже тесно, как в норке крота, здесь же просторно, как в замке великана. Нет, норманнского рыцаря. Будет ли хозяин добр ко мне? Будут ли добры другие обитатели? В больших домах слуги высокомерны и себе на уме. Та же экономка. Губы поджала, лишнего слова не проронила, не то, что наша болтливая Эмма. А дворецкий? Смотрит свысока, будто он главнее графа. Нет, подружиться мне ни с кем не удастся. Да ни к чему. Пару дней потерплю, потом все равно домой, в Даунхилл».

Чуть более часа прошло, как она его покинула, а кажется, давным-давно. Здесь ничто о нем не напоминает, и все другое – обстановка, люди, внутренний уклад. Жилье роскошнее того, к которму она привыкла, но оно ей так же чуждо, как было бы чуждо бальное платье с чужого плеча.

Ну, не стоит впадать в меланхолию по пустякам, иначе это опять приведет к упадку настроения. Вчера Джоан дала себе слово смотреть на вещи с положительной стороны, именно так должна и поступать.

«Мне предстоит провести время в комфорте и развлечениях, главное из которых – верховая езда. Уверена, граф приложит все усилия, чтобы сделать приятным пребывание здесь племянниц, а значит и мое. Не стоит беспокоиться о слугах. Мне отвели спальню не хуже, чем те, которые отводят почетным гостям, значит, и обращаться будут не хуже. Если возникнут проблемы с персоналом, пожалуюсь хозяину…»

Безмятежное парение на облаке резко оборвалось. Джоан села. А если возникнут проблемы с хозяином? Кому жаловаться?

Она сидела и тупо смотрела в стену, обшитую деревянными панелями. Их украшали выпуклые квадраты разных размеров, которые как бы вылезали один из одного – простейший орнамент. «Да, не надо усложнять. Я сейчас единственный человек, на котором лежит ответственность за детей. Не думаю, что хозяин захочет рисковать их благополучием, ставить меня в неловкое положение или каким-либо образом тревожить. Это неразумно. Он должен, наоборот, всячески меня беречь».

Мысль понравилась. Она утешила и укрепила ее дух, пошатнувшийся из-за последних событий в Даунхилле. Джоан встала, поправила смятое покрывало, подошла к зеркалу, стоявшему на полу. Оглядела себя с ног до головы. Поразительная четкость. Но в том и недостаток – она ясно увидела то, что в обычном зеркале не бросалось в глаза. Платье кое-где протерлось, воротничок начал желтеть. Туфельки требуют замены, но это она знала и раньше. Если хозяйка выполнит обещание и выплатит жалованье в двойном размере, первый же выходной Джоан посвятит покупкам. Прежде всего, приобретет новую обувь и отрез на платье, которое сошьет сама. Заодно забежит в музыкальный магазин за новыми нотами.

«Очень хочется съездить в Лондон. Проведать подругу Пэт, посмотреть на ее дочку. У нас столько накопилось всего обсудить! Недели не хватит. Нет, сначала навещу мою дорогую крестную Морин. Она уже старенькая. Ужасно соскучилась…» – мечтала Джоан, стоя перед венецианским зеркалом.

Там, где есть мечты, не бывает печали. Джоан улыбнулась себе и занялась разборкой саквояжа, который только что молча поставил у двери Бен.