Читать книгу Однажды в старые добрые времена. Книга вторая - Ирина Лем - Страница 20

Эдвард закончил «писанину» раньше, чем предполагал. Осталось несколько деловых писем, ими он займется позже. Он посыпал последний лист песком из фарфоровой песочницы в виде яйца, сдул, свернул листки текстом внутрь, запечатал личной печатью. Надписал адрес и только собрался позвонить дворецкому, как вспомнил, что тот отсутствует. Других слуг звать сюда ни к чему. Письмо отправлять не к спеху, подождем Бенджамина.

Долг исполнен, заслужен отдых. Эдвард запер кабинет и, выбравшись из лабиринта переходов, прошел в гостиную. Она располагалась на том же этаже, в самом торце здания. Единственная из комнат – она имела балкон, который пристроили по заказу прежнего хозяина, Чарльза Торнтона, и оформили в виде просторной веранды, огороженной парапетом.

Большие комнаты не бывают уютными. Гостиная была небольшая и самая уютная в доме по мнению хозяина и гостей. Уют нельзя навязать, его можно только создать. Создают его вещи, приятные во всех отношениях. Здесь имелся камин, который топился исключительно дровами, не вонял углем и не засорял воздух сажей. Блестел широкой черной спиной рояль, на котором музицировали все желающие и умеющие. Множество больших и малых диванов с подушками и пуфами для ног предлагали уютно на себе посидеть или полежать. За полированными столами с изящно изогнутыми ножками было удобно попить чаю или поиграть в карты.

На стенах висели не хмурые портреты людей, давно превратившихся в прах, но мирные английские холмистые пейзажи, которые веками не менялись в жизни – потому и картины не устаревали. Повсюду стояли вазы с живыми цветами и книги по искусству. В углу, неподалеку от окна располагалось ореховое бюро, столь мастерки украшенное резьбой, что скорее предназначалось радовать глаз, чем использоваться по назначению.

В теплое время года двери на веранду стояли открытыми. С полудня ее заливало солнце, в гостиную же оно не проникало, в самый знойный день здесь царили прохлада и легкий сумрак. И всегда можно было выбирать – выходить на свет или оставаться в тени, в зависимости от настроения.

Эдвард имел настроение лениво растянуться на диване, подождать друга и вдвоем решать – чем заняться дальше. Не успел он войти, как услышал голоса, доносившиеся с улицы. Эдвард отодвинул занавеску и вышел балкон.

Его ослепило солнце, и пришлось зажмуриться. Когда же открыл глаза, увидел на поляне следующую картину: Дермот и Джоан, переговариваясь, крутили длинную скакалку, а Кэти и Молли, взявшись за руки, прыгали и громко считали. У всех четверых на лицах удовольствие, которое обычно изображают художники-идеалисты. Да, прямо-таки живая идиллия. Эдвард уже заметил, что Джоан умела ее создавать, но чтобы в ее идиллию органично вписался мужчина…

Эдвард усмехнулся и неможно позавидовал другу. «Он имеет редкую способность располагать к себе людей, не взирая на пол, возраст и общественное положение. Подобно хамелеону, он принимает любое обличие, и каждый человек видит в нем своего. Он разговорился бы и с глухонемым. И даже вон с гувернанткой болтает. Спрашивается, почему она от него не убежала? Он тоже богат, не женат, не стар. Кажется, должен входить в ее категорию потенциально опасных субъектов.

Однако, с ним Джоан ведет себя не по-дикарски, но по-человечески. Женский инстинкт подсказывает, что он безобиден как мужчина? Нашла в нем родственную душу? Не знаю. Не понимаю ее. Впервые женщина ставит меня в тупик… Вижу, им там весело. Пойти, что ли, присоединиться? Покрутить скакалку? Не получится – у нее два конца и оба заняты. Попрыгать? Нет, не солидно. Потеряю уважение. Слуги засмеют».

Почувствовал жажду. Он так увлекся бумажными делами, что за все утро ни разу не смочил горло. Хорошо бы сейчас холодного клубничного морса напиться… Только собрался позвонить, рука на полпути остановилась. Дворецкий еще не приехал, опять явится эта нахалка, пахнущая ванилью. От нее затошнит и на целый день испортится настроение.

Звонить не стал, налил из графина родниковой воды, которую каждый день ставили в жилых комнатах, выпил залпом целый стакан. Тепловатая, но ничего. Эдвард присел на парапет и с любопытством уставился на происходившую внизу сцену. Отсюда отлично виден спектакль в исполнении трех актрис и одного актера.

– Ой, устала, – сказала Кэти и остановилась. – Прям умираю.

– Я тоже. Хорошо бы посидеть, отдохнуть, – поддержала сестру Молли.

– Пойдемте на качели, – предложила Джоан.

– Точно!

Только что «умиравшие» от усталости девочки со всех ног бросились к качелям, которые специально для племянниц установил дядя. Качели имелись в двух вариантах: в виде кресла – для одного человека и в виде дивана – для троих. Сестры вступили в борьбу за одиночное кресло. Борьба выглядела неприлично, гувернантка сделала замечание, и девочки договорились качаться по очереди.

Джоан последовала было за воспитанницами, Дермот слегка тронул ее локоть.

– Как прошла первая ночь в Милтонхолле, мисс Джоан? – спросил он.

– Я очень хорошо выспалась, – честно ответила девушка.

Вчера она записала его во враги, сегодня он исправил ее мнение о себе. Утром он, как старый знакомый, поприветствовал Джоан в холле и попросил разрешения сопровождать ее и воспитанниц на улицу. У него был смиренный вид и чистые голубые глаза, за которыми не скрывалось подвоха. Джоан позволила. По дороге он рассказывал смешные истории из докторской практики: как, будучи студентом, ловил лягушек для опытов и полдня просидел в болоте, как однажды в Индии заблудился и ловил крокодилов, чтобы съесть… Насчет индийских крокодилов Джоан засомневалась, но Кэти и Молли покатывались от хохота над его рассказами, и она не стала портить им праздник.

– Здесь очень тихо ночью. И воздух какой-то особенный. Я всю ночь спала с открытым окном. Странно, что комары не донимали.

– Комары не эльфы, у них слабые крылышки, и до третьего этажа они не долетают, – пошутил Дермот, искоса поглядев на гувернантку.

Та улыбнулась, значит, шутку приняла. «Девушка серьезна, но характером легка. Смирилась и с кабальным контрактом и с ограничением в передвижении. Если бы приняла наш вчерашний разговор близко к сердцу, ходила бы сегодня опухшая от слез. Глазки не заплаканные – хороший знак. Она на нас не обижается. Передам Эдварду. Пусть не думает, что слишком ее огорчил и тем настроил против себя. Дева уже забыла вчерашнее и правильно сделала. Верю, что она хорошо выспалась. Я, кстати, тоже. Только не от свежего воздуха, а от свежего коньяка. Надеюсь, ее утонченный носик не учуял оскорбляющего запаха вчерашнего алкоголя. Нет, не должен. Я же рот два раза мятной водой прополоскал».

Дермот продолжил разговор:

– Слышал, вы играете на рояле?

– Да, немного. Когда есть настроение.

– Какую музыку предпочитаете?

– Мелодичную. Чувственную. Приятную. Спокойную. Ту, которая трогает не только струны инструмента, но и струны души.

– Понимаю. В полном соответствии с вашим характером.

– Возможно. Но это с любым человеком так. Каждый подбирает музыку по себе. Вам нравятся бравурные симфонии Моцарта?

– Боже упаси. Ими невозможно тихо наслаждаться. Едва заслышишь, как нападает желание сжать кулаки и под каждый аккорд убивать по человеку.

– Ха-ха-ха! Бедный Моцарт. У него есть и нежные мелодии, когда-то я любила его менуэты.

– В вашем возрасте «когда-то» означает «два-три года назад». Ваши музыкальные предпочтения так быстро изменились?

– Да. Моя жизнь быстро изменилась.

– И теперь вы предпочитаете…

– Например, кельтский фольклор, – сказала Джоан и пропела:

Жила ли я в море в ту скрытную ночь?

Была ли нема или только молчала?

Не помню, увы, но вспомнить не прочь

О том, как пучина шипит у причала.

Мне чайки кричали и звали домой

В холодную гавань без страха и горя.

И, кажется, небо уже надо мной

И вовсе не небо, а зеркало моря… – Она замолкла, хотя песня явно не закончилась.

– Чудесная песенка. Чудесный голос. А дальше?

– Дальше слишком печально. Когда тепло и светло не хочется грустить. Я человек солнца.

– Я тоже. У нас с вами много общего.

– Такое случается. Банально звучит, но настроение человека зависит от погоды.

– Даже в большей степени, чем мы думаем, как доктор говорю.

– И какое же настроение подарила вам вынешняя погода? – Легкая болтовня увлекла Джоан, она была не прочь продолжать ее.

– О том, что —

Не бродить нам целый вечер

Под луной вдвоем.

Хоть любовь не оскудела,

И в полях светло, как днем… – продекламировал Дермот с улыбкой.

– И вы совсем от того не расстроились. Мне понравилось…

– Понравились стихи или что «не расстроился»?

– И то, и другое.

– Спасибо за честность. – «Другая девушка сделала бы вид, что обиделась, но мы уже давно заметили, что эта не „другая“. Кажется, налаживаю с ней контакт, но иду будто по хрупкому льду. Приходится следить за каждым словом. Один неверный шаг – провалюсь, и усилия окажутся напрасными. Утомительно. Но что не сделаешь ради друга». – Любите стихи о природе или…

– Люблю хорошие стихи. Ваши подойдут для альбома. Кто автор?

– Байрон. Сейчас он в моде. Простите за неоригинальность.

– Наоборот, вы очень оригинальны. Прочли печальные стихи с веселой улыбкой. Не ожидала, что вы любите романтических поэтов. И вообще поэзию.

– Почему же мне ее не любить?

– Ну-у… – Джоан замялась.

– Говорите так же честно, как только что. Ваша откровенность как чистый родник, из него хочется напиться правды. В светских салонах родников не встретишь, там водопады лжи и фонтаны зависти.

– Именно потому я не ожидала от вас любви к романтике. Вы выглядите, как аристократ в десятом поколении…

– А-а, понимаю. Вы видите во мне воплощение английского аристократизма – высокомерия, гордыни, холодной учтивости и презрения ко всему остальному человечеству.

– Вы угадали. И простите, если это вас задело.

– Совершенно не задело. Потому что я не такой. Вернее, такой только снаружи. И только в определенном обществе. С вами я другой. Ближе к настоящему. Кстати, если вы про моего друга Эдварда то же самое подумали, то тоже ошиблись.

– Я про него не думала… – сказала Джоан и отвернулась.

Лед треснул, Дермот чуть не провалился. Надо срочно выбираться на твердую поверхность. Исправлять неловкость. «Сказать комплимент? Придется подумать. Умным людям надо говорить тонкие комплименты, грубые работают наоборот. Грубые только французским королям нравились. Сказали, что Людовик – солнце, и он просиял».

– Позвольте на правду ответить правдой. Я насчет вас тоже ошибался. Вы не похожи на большинство гувернанток. Кроме других достоинств, вы, прежде всего, умны. Нечасто встретишь в деревенской глуши интеллигентного человека. К тому же столь очаровательного… – сказал Дермот вкрадчивым голосом.

На комплимент она не ответила. Не смутилась, не покраснела. Пропустила мимо ушей. Ей неважно – считают ее солнцем или тучей. А что же ей важно?

«Еще одно подтверждение, что она потрясающая. Эдвард прав, когда говорит о ее нечувствительности. Но она другого рода. Девушка нечувствительна к тем вещам, которые ее не задевают. Она на них не отвлекается, потому ее непросто сбить с толку. Умеет себя вести. Умеет сдерживать себя. В «Книге тамильской духовности» сказано: «мудр тот, кто умеет управлять эмоциями». Склоняюсь к мысли, что по уму она ровня нам с Эдвардом. Боюсь, что в некоторых вещах даже выше. Интересный экземпляр. Эдварду придется долго бороться с ней – за нее.

Интересно, доведет ли он дело до конца? Может, оставит свою, в сущности, глупую затею и вернется «на круги своя»? Не собирается же он, в самом деле, вести ее к алтарю. Сейчас немодно жениться на нищих… А на гувернантках, кстати, женились даже короли. Тот же Людовик Четырнадцатый заключил тайный брак с воспитательницей своих детей – маркизой де Ментенон. Но мы уже знаем, что с интеллектом у французских королей было не очень. Эх, плохой пример пришел в голову. Эдварду не расскажу, чтобы не наводить на идею. Она мне не нравится».

Дермоту не нравилась и другая идея – что Джоан неглупа. При всем его свободомыслии и пренебрежении к традициям, мужской шовинизм сидел в нем слишком глубоко. «Но проверим – при ее теоретической мудрости умеет ли она применять ее к практике, например, сумеет ли постоять за себя?».

– Вы такая юная… можно я буду называть вас по-простому – Джоан? – вдруг спросил он.

– Нет, – последовал быстрый ответ. – Только «мисс Джоан». Я не люблю бесцеремонности. Ни от кого не потреплю ее по отношению к себе. Считаю важным, чтобы окружающие с уважением относились ко мне и не позволяли вольностей. Кто не умеет уважать себя, не научит самоуважению других. А ведь я воспитываю будущих леди.

«Господи, задал невинный вопрос и получил целую отповедь. Юная квакерша. С ее-то внешностью! Пользовалась бы, грешила бы направо и налево, кружила бы головы джентльменам, опустошая их кошельки. А она ходит в застиранном платье и проповеди читает. Самоуважение – ее религия. Ну-ну, далеко ли она ее доведет… Но надо отдать должное – девушка не постеснялась поставить на место бесцеремонного нахала. Боюсь, она пошатнула уверенность в моем мужском превосходстве. Но cдавать позиции рано. Зайду с другого бока. Должны же и у нее быть слабые места».

Дермоту нравилась игра, он продолжал испытывать Джоан. Они подходили к качелям, и он положил руку ей на плечо, как бы задерживая. Она остановилась, вопросительно взглянула на руку, потом на хозяина…

«Чем они там занимаются? – Эдвард наклонился над краем веранды, чтобы получше видеть происходящее внизу. – Джоан позволила ему положить руку на плечо? И оплеуху не отвесила? Какая же она все-таки распущенная!

И непоследовательная. Я ухаживаю за ней несколько месяцев. Страдаю, так сказать. Голову ломаю – как бы обратить на себя ее высочайшее внимание. Но не удостоился чести прикоснуться пальцем, не говоря о том, чтобы взять за локоть или плечо. По-моему, она слишком много Дермоту позволяет. А он что себе позволяет? Вчера второй раз в жизни ее увидел, а сегодня обращается с ней, будто сто лет знаком. Как ему удается?

Я бы заревновал, но верю, что он действует в моих интересах. Налаживает контакт с противной стороной. Виртуоз. Поставил замечательный спектакль, хочу досмотреть его до конца. Шекспира называли «потрясатель подмостков». Нет, это Дермот».

Пока Эдвард шутливым образом возмущался про себя, Джоан мягко, но демонстративно убрала с себя чужую руку и что-то сказала ее хозяину. «Наверняка – касательно его фривольного поведения, – подумал Эдвард. – Так-то лучше. А то я уже собрался в ней разочароваться».

– Мистер Гарднер, – сказала Джоан тоном, не терпящим возражений. – Прошу ко мне не прикасаться. Мы не в тех отношениях. Вы подаете ошибочный сигнал другим обитателям Милтонхолла, которые сейчас, возможно, за нами наблюдают. Они не должны думать, что я доступная и многое позволяю. Если каждый начнет меня трогать…

– Ох, простите, ради Бога. Я ничего такого не имел ввиду. Даже представить не мог, что мой невинный жест доставит вам столько неприятностей. – Дермот рассыпался в извинениях и для большей убедительности убрал руки за спину. – Так вам спокойней, мисс Джоан?

– Да, спасибо.

– На время заседаний Парламента его члены получают особый статус – «неприкосновенных парламентариев». Вы не из их числа?

– Нет. Я из числа неприкосновенных гувернанток.

– Ха-ха-ха! Один ноль в вашу пользу.

Посмеялись. Общий смех делает друзьями даже врагов, пусть и временно. Окончательно растопить лед в отношениях – было целью Дермота. Лед топят теплыми беседами.

– Позвольте пригласить вас на прогулку. Это не повредит нашей с вами репутации?

– Если мы не будем углубляться в лес, то не повредит. Пройдемся по поляне. Хочу держать воспитанниц в поле зрения.

– Согласен.

Во избежание недавней ошибки Дермот вел себя с предельной корректностью. Он шагал рядом, но точно на таком расстоянии, чтобы даже случайно не задеть девушку. Руки он по-прежнему держал за спиной.

«Ха, здорово она его выдрессировала», – усмехнулся Эдвард.

– Мисс Джоан, – начал Дермот, – можно попросить вас об одной услуге?

– О какой же?

– У нас с Эдвардом сегодня небольшой, но знаменательный юбилей – ровно десять лет как мы познакомились. Хотелось бы отметить его совместным ужином и пригласить вас…

– Простите, мистер Гарднер, – перебила Джоан. – Хочу сразу внести ясность. Я здесь не гостья и не родственница, а работница, то есть персонал. Я не собираюсь участвовать в ваших ужинах, обедах, экскурсиях, посещениях, юбилеях. Вообще во всех мероприятиях, где присутствует слово «совместный», подразумевающее хозяина. Хочу сохранять с ним официальные отношения и не отступлю от этого намерения ни на полшага…

– Да не волнуйтесь вы так. Сначала дослушайте. Мы собирались пригласить вас в качестве концертмейстера – и только. Чтобы развлекли нас игрой на рояле. Ведь это не противоречит вашим обязанностям? Вы будете работать, мы отдыхать. Наслаждаться непринужденной атмосферой и… – Дермот хотел добавить «вашим обществом», но благоразумно воздержался. – …и музыкой.

Джоан остановилась и молча призвала себя к спокойствию. Она поставила себя в неловкое положение. Воинственный пыл завел ее слишком далеко и едва не довел до дерзости. Дерзить собеседнику в ее намерения не входило, но сам виноват – целое утро он незаметно испытывал ее, провоцировал, заставлял ее следить за своими словами и его действиями. Его предложение выглядит безобидно только на первый взгляд. Чувство самосохранения, которое теперь автоматически пробуждалось, когда Джоан находилась в мужском обществе, подало сигнал.

«Нельзя соглашаться. Их двое, а я одна. Вечером, в темноте, они смогут сделать со мной все, что угодно. А если выпьют, потеряют всякий контроль. Видела я, каким неуправляемым становился Бруно, когда…»

– Скажите, мисс Джоан. – Дермот догадался о сомнениях девушки. Пусть выложит их начистоту. Спросил напрямик: – Кого из нас двоих вы больше боитесь: меня или Эдварда? И почему?

Ему все-таки удалось пробить стену ее невозмутимости! Щеки Джоан вспыхнули, руки накрыли их в попытке спрятать смущение, но попытка оказалась неудачной, и Джоан сильнее разволновалась. Кажется, она зашла слишком далеко. В каждом мужчине видеть потенциального насильника – тяжелобольная идея. Все из-за Бруно… Ей пора привыкнуть к мысли, что он больше никогда не появится в ее жизни, и забыть его бандитские наклонности. Сейчас она среди порядочных людей.

Порядочных? Откуда она это знает…

Всё. Мысли смешались, в голове – хаос.

– Я… я не боюсь… не могу… не хочу, – пролепетала девушка. – Пожалуйста, не спрашивайте. Я сама не знаю…

Она нервно качнула головой, Дермоту показалось, она была близка к обмороку. Он пришел на помощь.

– Простите мою прямолинейность. Глупо было с моей стороны… Как вы себя чувствуете?

– Хорошо.

Он видел, что ей нехорошо.

– Мисс Джоан. Сейчас я выступаю как доктор. Позвольте предложить вам руку – для поддержки. – Он выставил локоть, она просунула руку и оперлась – знак доверия, которое он ни в коем случае не должен обмануть. Ее надо отвлечь, и Дермот заговорил вполголоса: – Когда-то я интересовался женской психологией и посвятил изучению несколько лет. Получил диплом. С точки зрения психолога женщины в сто раз интереснее мужчин. А вы, мисс Джоан, вообще уникальный экземпляр, простите за профессиональное выражение. Не буду вдаваться в подробности, отмечу одно. Ваша внутренняя стойкость вызывает восхищение. Уметь внушить к себе уважение – качество, редкое у людей вашего статуса. Я преклоняюсь.

Он ожидал ответного слова. Или другого знака, что она поняла. Не дождался. Ей не до того. Ну, пусть успокоится сначала.

– Мисс Джоан, дорогая. Даю честное офицерское слово: в нашей компании с вами не случится ничего такого, чего бы вы не хотели, чтобы случилось. Ручаюсь за себя и моего друга, графа Торнтона. Он сейчас, кстати, стоит на балконе, следит, чтобы я вас не обидел.

Дермот повернулся, коротко помахал Эдварду и продолжил:

– Я не знаю, откуда у вас столь маниакальная осторожность в общении с джентльменами – личный опыт или рассказы других. Хочу заверить, что в данном случае вам бояться нечего. Ни Эдвард, ни я не вынашиваем грязных планов и не собираемся наносить урон вашей репутации. Наоборот. Намерены поддерживать ее на самом высоком уровне. Для Эдварда это важно по причине племянниц. А я, как друг, разделяю его убеждения. Мы на вашей стороне. Мы не противники, но друзья.

Когда человек растерян, он ищет опоры в тех, кто рядом, и верит всему, что говорят. Вкрадчивый голос – первый помощник убеждения, Дермот владел им в совершенстве. Он приближался к цели и уже представлял, как будет рассказывать другу о победе над строптивой гувернанткой. Но… как бы не сглазить.

– Хотелось бы сломать недоверие, которое существует между нами. Оно усложняет то, что должно быть простым. Жить в одном доме и глядеть друг на друга исподлобья, согласитесь, не слишком приятно. Мы приглашаем вас – единственно для общения. Если не желаете вместе поужинать, поиграйте на рояле. Доставьте себе удовольствие. И нам. Если боитесь, что слуги заподозрят вас в непристойном поведении, то напрасно. Вечером они покидают дом. Остаются экономка и дворецкий, но они слепы, глухи и немы, как египетские сфинксы.

Джоан слушала его вполуха. Она прислушивалась к себе. Самоконтроль, напряжение, воспоминания об одном и том же, борьба неизвестно с кем утомили ее. Надоело быть железной. Оглядываться на правила. Поддерживать репутацию в безупречном виде. Никто не безупречен, пятна есть и на солнце. Зачем Джоан строит из себя святошу?

Нельзя объявить войну половине человечества и ждать, что в ответ к тебе придут с миром.

Джентльмен, который рядом – друг хозяина, к тому же доктор. Доктора не причиняют вреда. У него учтивые манеры и мягкий голос. Если он и говорил колкости недавно, то лишь из желания ее подразнить. Его доводы убедительны. Что плохого в том, если она придет вечером поиграть на рояле? Она сама собиралась просить у хозяина разрешения иногда играть. Неловко, что заставила его друга слишком долго уговаривать себя на такую, в сущности, мелочь. Почему бы не сделать это? Это учтивость, за которой не кроется ничего дурного. Сыграет пару вещей, потренирует пальцы и уйдет.

– Хорошо. Я приду.

– Спасибо, что согласились расцветить нашу скучную мужскую компанию. – Дермот мысленно вытер пот со лба. Миссия завершена и… – Спасибо за подаренные минуты общения. Мой день отлично начался и отлично закончится.

Он подвел Джоан к трехместным качелям, попрощался легким кивком и ушел.