Читать книгу Надуйте наши души. Swell Our Souls - Ирина Ногина - Страница 14

В ночь перед фестивалем Юлий заночевал в лаборатории своего друга-геофизика, на обеденном диване, где он едва уместился даже с подогнутыми ногами. Телесные неудобства не отразились на градусе сна, и он проспал до позднего утра, встал отдохнувший, но с сильно затёкшими членами, так что пришлось посвятить четверть часа освежающей зарядке. Домой он явился за час до начала фестиваля, чтобы принять душ и переодеться, и когда эти процедуры были выполнены, вышел в кухню, где его поджидал Михаил.

– Ты от неё? – ворчливо спросил он.

– Я ночевал в университете, если ты об этом, – сказал Юлий.

– Зачем? – удивился Михаил.

– На то были свои причины. И, кстати, я уже говорил, что не хочу обсуждать Илайю. Но если уж ты упоминаешь её, то прошу называть по имени.

– А я прошу, чтобы ты не раздавал мне указки, а лучше прислушался к дельному совету. Илайя твоя не от мира сего. И ты от неё таким же становишься.

Юлий раздражённо кивнул.

– Я Таню выдернул из нашей глуши и привёз к тебе, чтобы вы все свои размолвки решили и расписались, наконец. Я на вас этими же днями переоформлю квартиру, и пусть остаётся. Она трудолюбивая и бойкая, дорогу себе пробьёт.

– Одно слово – забудь, – разозлённый отцовской бесцеремонностью, сказал Юлий.

– Из-за неё? – растравленно спросил Михаил, но заметил нехорошую решительность в движениях Юлия и изменил тон. – Угомонись, – приказал он примирительно. – Я масла в твой огонь лить не буду. Пусть сам перегорит, тогда и увидим, что останется. Таня никуда не денется. Жаль только время терять, – он махнул рукой. – Но ты учти, что ту твою я насквозь вижу. У неё глаза смотрят в пустоту. Она за тебя рукой держится, а сама в облаках витает, и чего она там ищет – ты и не поймёшь. Ветер дунет – за ним понесётся. И ты за нею не угонишься, – Михаил нравоучительно покачал головой, уловив засечку, оставленную этими словами на внимании Юлия. – А мужчине нужно, чтобы он был центром координат.

– Благодарю за вердикт, ваша честь, – холодно сказал Юлий, дав себе слово не ввязываться в спор.

Скорые шаги в коридоре прижгли разговор, как спичка – распушённый кончик нитки. В кухню впорхнула Таня. На ней было белое плиссированное платье в крупных маках, собранное гармошкой у шеи и обнажившее плечи, украшенные сочными рыжими локонами. Оно необыкновенно шло к её строгому лицу с ярким макияжем, добавляя ему мягкости, и гармонировало с крупным адонисом, который она вколола в волосы.

– Какое счастье, все в сборе! – сияя сознанием своего очарования, воскликнула Таня и добавила шёпотом, обращаясь к Юлию. – Ты не ночевал дома – мы беспокоились.

– Жду вас снаружи. Перекурю пока, – сказал Михаил, ретируясь из кухни.

– Выходим, – сказал Юлий. – Мы уже опаздываем.

– Юлий! – Таня шагнула к нему с кроткой улыбкой. – Я должна признаться тебе. Прошлой ночью ты оставил телефон в кухне. Рано утром на него пришло сообщение от Илайи. Она писала, что у неё отменилась последняя пара, и она ждёт тебя в два часа. Я удалила это сообщение. Я сделала это, потому что искала встречи с Илайей, чтобы рассказать ей о нашем прошлом и о моих чувствах тебе. И мы с нею встретились, – тут Таня испытующе посмотрела на него. – Она же сказала тебе, да? – она полоснула взглядом его молчание, желая увидеть, что под ним. – Ладно, потом поговорим.

– Нет, мы не поговорим, – сказал Юлий и, обойдя её, вышел из кухни.

Летний театр испытывал свои рубежи. Несколько лет назад на этом месте ветшала пустошь заброшенного ипподрома, и вот, вскормленная средствами и трудами сознательного мецената, она возродилась в просторный и маневренный амфитеатр с круглой ареной и четырьмя зрительскими ярусами, разбитыми на двенадцать секторов. Вместо традиционных трибун на них лежал ароматный газон, а посадочными местами служили то раскладные стулья, то ряды скамеек, то кресла-мешки, а всего чаще – и то, и другое, и третье одновременно. Соединение в устройстве Летнего театра античной планировки и демократичного экстерьера, и, особенно, конечно, простота, многогранность и тенденциозность его программного наполнения превратили эту уютную камею в культурно-досужий оазис для городского населения. Здесь проводили выходные дни, совмещая пикники и творческие встречи, слушая лекции по гештальт-терапии, маркетингу и урбанистике, поэзию, прозу и музыкальные импровизации известных и не слишком известных авторов, занимая детей рисованием, тематическими спектаклями, спортивными играми и увлекательными мастер-классами, а иной раз – просто покачиваясь в гамаках со своими электронными книгами. По вечерам сюда приходили на роковые или джазовые концерты или в импровизированную школу танцев, поучаствовать в викторинах и просто повалять дурака.

И хотя гостеприимство и лёгкий характер Летнего театра сделали его достоянием самой разной публики, всё же ещё никогда палитра гостей не была такой обильной, как в день фестиваля ветра. Здесь была и культурная элита, и чиновники, и предприниматели, и трогательные неформалы, и розовощёкие ЗОЖники, и гражданские активисты, и богемного вида художники, и многодетные семьи, пестрящие своей обывательской прелестью.

Нижний ярус, где сосредоточилось большинство гостей, – исторический партер – занимали равноудалённые друг от друга стрит бары с кофе, мороженым и сладкой ватой, фуршетные столы с разнообразными закусками, пирожными и пирамидами шампанского. Между ними сновали белолицые мимы, неповоротливые куклы и бойкие аниматоры. На втором ярусе в двух секторах были организованы стихийные квизы, где удовлетворяли интеллектуальную жажду любители хитроумных загадок. Участники стояли вокруг ведущего, который озвучивал вопросы в микрофон, и в отведённое время должны были написать ответ на бумажке и сдать для подсчёта баллов. Участвовать можно было и в одиночку, и командой. Ещё два сектора здесь были заняты цветочной посадкой, а остальная территория, как и весь третий ярус, отводилась под зрительские места. На верхнем ярусе, откуда продолжали прибывать гости, была традиционно оставлена пустою – для стоячих мест – периметральная терраса со скромной балюстрадой.

На сцене, занимающей один из конструктивных секторов партера, под импровизированным полукуполом – таким, какие характерны для певческого поля, -дожевывали пирожные и заканчивали настройку инструментов музыканты, а в небе над театром, как пчёлы над медоносом, вились дроны. Выше них, вровень с тополями, парили змеи: здесь были и парафойлы – клетчатые турбины с лохматыми хвостами, и воздушные фигуры зверей и птиц, и роторные змеи в форме планет. По центру арены, привязанные к п-образной стойке, колосились серебристые леера роккаку. К ним и направилась Таня, чуть только они с Юлием и Михаилом, поднявшись по пандусам главного входа, немного сориентировались. Роккаку представляли собой шестиугольные кайты длиной около полутора метров. Полотна их были сделаны из пёстрой однотонной ткани с чёрной окантовкой.

– Видите, у них по две стропы, – указала Таня. – Одним змеем управляют двое, – она многозначительно посмотрела на Юлия. – Есть три основных способа ведения боя: поднять змей выше других, разогнать его и постараться перерезать нитку противника – она называется леером; если соседний змей окажется выше, то можно бить по его лееру своим парусом. А ещё блокировка ветра – нужно вывести своего змея так, чтобы он перекрыл ветер противнику.

– Ишь ты, – восхитился Михаил.

– Да, я немного подготовилась, – кивнула Таня. – Блокировка ветра считается мастерским приёмом, но я верю, что у нас получится.

– У нас? – настороженно переспросил Юлий.

– О, а вон Илайя! – Таня показала на верхнюю террасу, где у балюстрады стояла девушка в синих джинсах и чёрной ветровке, с собранными в высокий хвост волосами, и рванула к ней. – Привет! Давно ждёшь? – сияя радушием, поинтересовалась она, и оглянулась на взбирающихся к ним Юлия и Михаила. – Мы и сами минут пять, как пришли, – с этими словами она предусмотрительно и грациозно посторонилась, пропуская к Илайе Юлия.

– Заметила что-то интересное? – спросил Юлий.

– Как-то всё это… – Илайя посмотрела на парафойлы, качающиеся на воздушных волнах.

– Фантасмагорично, – заключил Юлий.

– Мне по душе, – сказала Таня, задористо скалясь.

Пару секунд спустя, покрывая возбуждённый гомон, из микрофона на сцене церемонно-зловеще зазвучал голос:

– Дамы и господа! Мы начинаем!

И тут оглушительно грохнули барабаны. И дроны зависли в вышине. А на земле так же броско замерли мимы.

Ещё удар. Мощнее прежнего. И дроны все разом осыпались с неба и затаились на земле, как мыши, почуявшие опасность.

Форшлаг с акцентом! Красный луч прожектора рассек арену! Ещё форшлаг! Красный луч скрестился с зелёным! Форшлаг! В такт сердцу.

Акцент форшлагом и два удара дробью, и снова акцент, и опять дробь, и опять акцент, и оборванная дробь. И ещё раз тот же рисунок. И ещё, и ещё, отскакивая от мембраны и нагнетаясь, раскатывались удары, и вдруг под этот запинающийся бой с краёв арены к центру, где скучковались дроны, поползли, похожие на ящеров, танцоры. Их тела переливались серебристо-оливковым гримом. Они пластично и свирепо переставляли свои конечности, заполняя всю арену, словно твари, выползающие из-под земли, и подбирались к вибрирующим квадрокоптерам.

Спазм, и в эту ритмическую зыбь вонзилась скрипичная рапира, повергая сомнения, что здесь вокруг них закручивается не что иное, как Пляска смерти. И по мере того, как она, ускоряясь и накаляясь, заелозила по квинтовым ранам, ящеры окружили дроны и стали приподниматься, как бы наползая на них и склубочиваясь.

И тут – ззззанс! И яркая вспышка света. И, как от взрыва, выбросило вверх дроны, и следом за ними кувырком выпрыгнули танцоры. Заклокотали флейты, сдабривая фронты и подготовляя меланхоличное нисходящее соло виолончели, стенающей пленницы, ведомой под руки марширующими оловянными солдатиками.

Илайя почувствовала, как тревога, виртуозно создаваемая музыкантами и поддерживаемая энергичным танцем, что переходил то в схватку, то в демонстрацию пластических мелизмов, то в гипнотические игры прожекторов и световых следов, оставляемых виражами дронов, проникает в неё. Ей сделалось дурно, в глазах всё поплыло и не стало ничего твёрдого, за что можно было бы ухватиться взгляду. Она явственно ощутила собственное сердце, разбухающее от влажного страха, начинающее давить на грудь изнутри. Что-то знакомое в тональности этого страха чудилось ей – он уже владел ею раньше, но она не могла вспомнить, когда. Страх кромешной пустоты, поглощающей привычные аксиомы, страх изгнания из мира, обещанного знаниями и опытом. А окружающие предметы, отодвинувшись на несколько степеней резкости, казались погребёнными под многовековым слоем льда. И потом, обнаружив, что её сердце начинает обгорать по краям, Илайя почувствовала огонь. Невидимый, будто закованный в воздух, и деятельный, как дворники под покровом зари. Поразилась, как стремительно в нём истлевает память и скукоживается пространство, и на какой-то миг канула в такую глубь пустоты, что до её слуха сумел донестись визг скрипок на расстоянии в триллионы световых лет от неё.

И вернулась.

Летний театр сомкнулся над нею розово-зелёным пятном. Она не слишком отчётливо слышала, как над ним поднимается гобойно-скрипичный вал, но, поражённая перемежающейся слепотой, не могла разглядеть, как на гребне его в небо взмыла припрятанная дотоле на крыше сценического полукупола новая стая дронов с привязанными к ним чучелами птеродактилей, создавая у зрителей впечатление, что это взлетели сами танцоры, тогда как те, сгруппировавшись, вращались на земле, с трудом отличимые от квадрокоптеров.

И когда в бушующем море звуков вздыбились скрипичные грифы и скрестились шпаги гобоев, вокруг Илайи стали явственно проступать фигуры: пузыри, цилиндры, оборванные кривые; и целые цепи молекул потянулись в разные стороны, а внутри этих молекул сверкали десятки фиолетовых пламеней, точно сам кислород горел под действием неведомого окислителя.

Илайя моргнула, и её взгляд сфокусировался на огнях, строящихся в воздухе под завершающие Пляску оркестровые зигзаги.

– Что ты видишь? – выпалила она, уцепившись за Юлия, прежде чем сообразила, что огни – это имитация, анимационный футаж на экранчиках квадрокоптеров.

Танцоры и дроны с чучелами птеродактилей смешались, и, продолжая вращение, выстроились на арене в сложную и постоянно метаморфирующую акробатическую фигуру, которая вскоре стала ритмично сокращаться, как мышца. И когда скрипичная агония достигла своего пика, прежде чем прерваться покоем, они почти прижались друг к другу и, наконец, волнообразно вздрогнув, бездыханно рассыпались по арене.

И новым взрывом оглушило Летний театр – то был шквал аплодисментов впечатлённой публики.

– Мощно, – потрясённо изрёк Юлий, только сейчас обнаруживая вцепившуюся в него руку Илайи. – Кто это такие, вы о них слышали?

– Танцоры или музыканты? – возбуждённо отозвалась Таня, штудируя буклет. – Этно-рок группа «Феникс», балет «Квадрокоптер». Впервые слышу как об одних, так и о других.

– Ты в порядке? – Юлий наклонился к Илайе.

– Мне не по себе, – призналась та.

– Тебя знобит, – Юлий тронул рукой её лоб. – Жара нет, но тебя всю колотит. Ты не замёрзла? – он хотел снять с себя куртку, но Илайя категорически отказалась.

– Добро пожаловать на бал Избранника ветров! – зазвучал голос ведущего, как только овации чуть стихли. – Сегодня мы играем музыку, которую никто не слышал, и показываем программу, которую никто никогда не видел. Мы чествуем ветер и обещаем вам улётное настроение. Наши бойцы уже извелись от нетерпения, – ведущий показал на роккаку, привязанных к стойке. – И мы не заставим долго ждать ни вас, ни их! Ну а пока угощайтесь, развлекайтесь, наслаждайтесь! Да, и не забывайте о шампанском – его тут горы, если кто не заметил.

Ведущий ушёл со сцены, а музыканты заиграли убаюкивающую босса-нову.

– Чем займёмся? – спросила Илайя, чтобы стряхнуть с себя настороженное внимание Юлия, Тани и Михаила.

– Юлий бы, конечно, не отказался сверкнуть эрудицией, взять тройку-другую вопросов, – отозвалась Таня. – Но я предлагаю перекусить, пока не началось состязание. Слышали, что он сказал? Уже скоро!

Они спустились к ближайшему фуршетному столу, откуда Таня тут же взяла бокал шампанского и шоколадный маффин и, присев на барьерный выступ, что отделял арену от условных трибун, приступила к праздно-блаженному созерцанию публики. На столе были овощные и сырные канапе, тарталетки с салатами, буше с муссами и икрой, мясные и рыбные кубики на шпажках, слоёные веррины, профитроли с начинкой из грибов или морепродуктов, креветки в кляре, виноградные улитки, всевозможные пирожные в таком изобилии, что Михаил затруднился с выбором. В двух шагах от него Илайя пробовала одно за другим искусительные угощения, надеясь окончательно отделаться от давешнего наваждения. Юлий проглотил пару профитролей, запил стаканом колы и, тоже шагнув к барьеру, принялся изучать обстановку.

– Весь местный бомонд как на ладони, – ухмыльнулась Таня.

– А где Илайя? – спросил Юлий.

– На месте, – Таня качнула головой назад. – Вон жуёт. Гляди – около вазонов ваш мэр с женой и пятнадцатилетним сыном. Этот пацан на днях выиграл мотогонку, попал в прессу, и был разоблачён – родители, оказывается, не знали, что он этим увлекается. Ох и всыпала ему, должно быть, мамаша. А рядом с ним – знаешь, кто? Столичный телеведущий, самый популярный политический обозреватель. Недавно развёлся с женой, с которой они прожили двадцать лет – все были в шоке, ведь у них пятеро детей. А та дама в лоскутном комбинезоне – Лала Бо, супермодный дизайнер одежды, подмочившая реноме из-за недавнего конфуза: её платье треснуло на Геле Виртуозной – победительнице шоу талантов и народной любимице – как раз в тот момент, когда та вышла на сцену за премией поп-исполнительницы года. Что послужило истинной причиной: то ли нарушенная диета Геллы, то ли профессиональный провтык модистки – до сих пор интрига. А вот, собственно, и сама Гелла – под руку с новым тренером нашей сборной, аргентинцем. На публике он вечно трётся возле неё – пытается создать впечатление, что у них отношения, будто кто-то ещё не знает, что на самом деле его любовник – Глеб Кротиков, депутат, герой коррупционного скандала, связанного с приватизацией металлургического завода.

– Откуда ты всё это знаешь? – поразился Юлий.

– Из Интернета, конечно, – хмыкнула Таня. – Инстаграм, блоги, новостные порталы.

Илайя посмотрела на Юлия, потряхивающего согнутой ногой, на Таню в её милом платье, и они показались ей такими родными, и эта их беспечная болтовня – такой многообещающей, что она заторопилась к ним, ища в их компании спасения от дурного предчувствия.

– А вот и твоя Илайя, – демонстративно подвигаясь и уступая ей место рядом с Юлием, сказала Таня.

– Ольга здесь, – сказал Юлий, обращаясь к Илайе.

– И её я знаю, – сказала Таня, проследив за его взглядом. – Светская блоггерша. У неё много занятных темок, уже требующих, правда, более молодого автора.

– А рядом с ней – её жених, – добавила Илайя.

– Да ладно! – не поверила Таня. – Ого, они смотрят на нас, мы слишком громко это сказали?

Ольга и Анатолий, кивая встречным знакомым, он – с ироническим, она – с загадочным видом, неторопливо приблизились.

– Добрый вечер, – Анатолий обратился ко всем с одинаковой улыбкой, но, остановившись на Тане, вскинул брови, вытянул шею и блаженно потянул носом. – Вы обворожительны.

– Чего не скажешь о тебе, – недовольно добавила Ольга, обращаясь к Илайе.

– Это моя мать, – пояснила Илайя Тане, которую удивила неделикатность Ольги.

– Ольга Головей – твоя мать? – переспросила Таня.

– Ольга Головей ещё и мать, – услышала Илайя у себя за спиной, обернулась и узнала сенсациониста Витаса Блябова. – Тебе стоит чаще напоминать об этом своим подписчикам – это добавит тебе баллов.

– Сунуть лицо в тантамареску вечных ценностей – только профан может ждать от Ольги такой банальщины, – возразил ещё один голос, принадлежавший женщине лет пятидесяти воинственно-интеллигентного вида, которая показалась Илайей похожей на библиотекаршу.

Вокруг них стихийно собралась группа людей, среди которых Илайя узнала многих завсегдатаев маминых приёмов.

– Наблюдая Ольгу в эпицентре этой семейной идиллии, я невольно задаюсь вопросом, чего ради она заглянула на огонёк Летника: культурного досуга или делового шпионажа, – тут как тут подвернулся Шкодный Жорж, авангардно-консервативный писатель, с которым Ольга на днях повздорила в комментариях к фейсбучному посту о разнице между рустикальным и экологическим стилями в одежде. Он многозначительно поглядел на Ольгу, явно гордясь концентрацией намёков в своей реплике и как бы ожидая, на какой из них она выберет отреагировать: то ли на характеристику общества Анатолия эпитетом «семейный», то ли на обвинение в неоригинальности.

– С таким локомотивом, как Вы, Георгий, слухи грозят опередить события, – с горделивым смущением ответила Ольга и любовно покосилась на Анатолия.

– Одной мне так показалось или Жорж диагностирует у вас антиконкурентную лихорадку? – выдувая облако пара от вейпа, подкралась неотразимая Лиза Бронс и, встретившись взглядом с Илайей, подмигнула ей.

– Если на мысль о лихорадке тебя натолкнул цвет моего кимоно, то знай, что это лишь жест доверия талантливому дизайнеру, – с достоинством ответила Ольга.

– Очевидно, что он имел в виду королеву бала, – вклинился широколицый бородач Макс Славин, выскочка-комментатор, недавно заявивший о себе в большом спорте и ещё не вполне отесавший свои перлы. Рост его популярности был во многом обусловлен бесхитростностью его реплик, приперченных их же безапелляционностью. – Миру Пандробанову. Приношу извинения дамам – видали, как они носы покривили: Мамзель Манн.

– Должна сказать, что мой интерес к ней определённо подогрелся, – призналась Лиза Бронс. – Просвещённые люди ничего особенного не ждали и опасались даже шансона, а тут чувствуется вкус и концепция.

– С нехилым размахом дамочка, – Макс Славин выставил руку назад. – Если она продолжит в том же духе, то в следующем году никакой интриги вокруг вашего вожделенного женского рейтинга не будет. Да и вообще! – он махнул рукой.

– Что – вообще? – невинно уточнил Шкодный Жорж, и его губы поскользнулись на мстительной ухмылке.

– Местный рейтинг давно принёс беспристрастность в жертву вежливости.

– Почему молчишь? Я же точно знаю, что ты с этим не согласна, – выждав секунду, обратился Анатолий к Лизе Бронс.

– Если начну спорить, не услышу много такого, о чём можно написать, – пожала плечами та.

– Что вы сказали о Мире Манн? – какой-то человек с фотоаппаратом фамильярно тронул Макса за руку.

– Ничего я не сказал. Жду не дождусь, как и вы, – отталкивая наглеца, брезгливо отчеканил тот. – Видали? Их там дюжина отрядов, дежурят на всех входах, поджидают, когда её привезут.

– Кто поджидает? – не понял Шкодный Жорж.

– Папарацци, – сказал Витас Блябов. – Объективы засунули под мышки, и ходят-курят, косят под гражданских.

– Именно, – поддакнул Макс Славин. – Внутри уже всё прочесали – не нашли и следа. Но я зуб даю, что её тут где-то прячут. В толпе даже, очень может быть.

– В толпе бы её заметили, – возразил Анатолий.

– Веско! – гоготнул Макс.

– Можно подумать – очередная грудастая краля, – брякнула фолловерша Ольги библиотечного вида. – Сколько чести!

– Меня уверяли, что рядом с нею Нефертити – кроткая простушка, – парировала Лиза Бронс.

– О, ну, кому как не вам, журналистам, знать, как сильно слухи склонны преувеличивать факты, – оскалился Шкодный Жорж. – Правда, госпожа Головей?

Ольга, до этого момента с усиленным вниманием следившая за фоновым представлением на сцене, принуждённо вздрогнула. Она проигнорировала вопрос Шкодного Жоржа и обратила расслабленно-нежный, похожий на вату, которою растушёвывают грифель, взгляд на Илайю.

– А отец не придёт? – обыденным тоном поинтересовалась она.

– Он же не любитель, – словно оправдываясь, сказала Илайя. – Подобных мероприятий.

Ольга снисходительно кивнула.

– Ну да, и Анну он, конечно, тоже не отпустил, – она одарила загадочным взглядом Анатолия и сделала движение, говорящее ему, что она желает переместиться, и когда он подхватил это движение, с царственным видом кивнула в знак прощания. – Приятного вечера.

С уходом Ольги рассосались и остальные. Одновременно объявили перерыв и музыканты, уступая место бархатному шуршанию человеческой болтовни.

– Кто бы мог подумать, что ты дочь светской львицы, – насмешливо шепнула Таня Илайе. – Чистокровная светская киса. Впрочем, притворяющаяся мышкой.

Илайя застыла в изумлённой растерянности от того, что колкость в духе тех, что сыпались градом в мире её матери, но всегда обходили её стороной, была теперь нацелена непосредственно на неё, словно она перестала быть неуязвимой.

– Нам надо подобраться ближе к сцене и выследить организаторов, – сказал ей на ухо Юлий.

– А пойдёмте к змеям! – взмолилась Таня. – Хоть подержимся за них. Может, разрешат запустить на пробу?

Тут Михаил решительно двинулся к опустевшей арене, вынуждая своих спутников последовать за ним. Лезть через барьер он, впрочем, не стал, и остался ждать у стрит бара, угостившись, заодно, мороженым. Запускать змеев в качестве тренировки оказалось нельзя, но пощупать леера и подержаться за стропы Тане удалось.

– Вы думаете участвовать? – спросила Илайя.

– Только не я, – сказал Юлий и отошёл куда-то.

Таня повернулась к Илайе и насмешливо подмигнула.