Читать книгу Надуйте наши души. Swell Our Souls - Ирина Ногина - Страница 7

Улица была такой узкой, что, расставив руки, можно было касаться салатовых стен домов по обе стороны от неё. Через каждые пару метров она была пересечена такими же узкими улицами с такими же ярко-салатовыми стенами. Илайя бежала по этой теснине, краем глаза замечая в переулках ленивые скопления мрачно одетой молодёжи. Вдруг улица свернула, и цвет стен сменился на фиолетовый. Повсюду витал запах кофе. С каждым шагом он становился всё сильнее. Ноги вели Илайю безо всякой цели, сбиваясь с направления чуть ли не на каждом перекрёстке, пока вдруг стены не раздвинулись и она не оказалась на пороге кухни. На столе стояла одна чашка, но исходящий от неё аромат был так крепок, словно по кухне протекала кофейная река.

Илайя вырвалась из сна в свою комнату, зацепив шлейф кофейного запаха. Он взметнулся к потолку и стал опускаться со скоростью одуванчикового хохолка. Илайя тихонько вышла в кухню. Там был Леонард. Она глянула на часы – десять утра.

– Ты дома?

Он улыбнулся.

– Сегодня выходной.

– Точно, – Илайя потёрла висок.

– Не выспалась? Тебя кофе разбудил? – он улыбнулся шире, когда она кивнула. – Как в давней рекламе. Хочешь?

Она покачала головой и села на стул.

– Я ещё не чистила зубы.

– Какие планы? – Леонард глотнул из чашки, хотя, судя по его жизнерадостному виду, бодрости ему хватало и без кофе.

– Море, – Илайя пожала плечами.

– Увидишься с Юлием?

– Мы не договаривались о встрече сегодня, – ощутив некоторое внутреннее напряжение, ответила Илайя.

– Он твой парень?

Илайя скрыла смущение смешком.

– Пап, вчера я видела его второй раз в жизни.

– Но он тебе нравится.

Илайя неопределённо мотнула головой.

– Он кажется умным и азартным. Много читает. Любит загадки. Играет в Когитатум. Знаешь такую игру?

– Не слышал, – Леонард оттопырил губу, потом посмотрел на неё со сдержанной нежностью. – Нечто новое для тебя, да, Илайя?

– Наверное. Я только не уверена, что открыта для нового – мне кажется, я чересчур консервативна.

– Думаю, тут за тебя говорит твоя склонность следовать привычным кредо. В данном случае – моим. Я бы не назвал тебя консервативной, – он сделал глоток и трогательно причмокнул губами. – Вчера что-то встревожило тебя.

Илайя возвела на него растерянный взгляд.

– Это потому что мы нарушили ваши планы? – Леонард посмотрел на неё с мягкой пристальностью, пытаясь измерить в уклончивых движениях её лица соотношение согласия и возражения. – А ведь я говорил Анне: не нужно звать вас домой.

Илайя с безмятежным недоумением стала водить глазами по потолку, как бы говоря, что вышло не так уж плохо, но губы её, растянутые в ровную улыбку, иной раз вздрагивали концами, как бы признавая, что не обошлось без некоторой неловкости.

Леонард сполоснул чашку, поставил её на подносе рядом с мойкой, вытер руки и, с мечтательной улыбкой повернувшись к Илайе, потянул за лацканы, поправляя пиджак.

– Будешь работать в выходной? – спросила она с состраданием.

– Не сегодня! – сверкнул глазами Леонард. – Сегодня Анна везёт меня на ярмарку ковров и текстиля! Пока она будет кормить свои дизайнерские идеи, я займусь бельгийским пивом и баварскими сосисками.

– Прячь лицо от солнца, а то оно у тебя совсем белое, а печёт уже прилично, – посоветовала Илайя.

Несколько минут после его ухода она продолжала сидеть в кухне, глубоко и мерно дыша, стараясь продохнуть себе ход сквозь мерзкую липкость пролитой ею неискренности. Её сердце сжалось до размеров каштана и кануло на дно живота, где не был слышен его стук – только тихонькая вибрация. Едва ли прежде хоть раз случалось, чтобы она была неискренна с отцом. Но могла ли она рассказать ему о спирали? Да и что она могла сказать, кроме как передать догадки и фантазии Юлия? А сам Юлий – вчера он целенаправленно уводил разговор с этой темы. Очевидно, что он не собирался делиться своими соображениями ни с кем, кроме неё самой. Отец спросил, нравится ли ей Юлий. Что должна была она ответить? Справедливо ли было считать, что некто, завладевший частью ей мыслей и поколебавший её извечный, почти что сакральный, покой, ей нравится?

По случаю выходного и тёплой погоды людей у моря прибыло. Пока это были местные жители – они держались с сонливым достоинством и лишенной жадности радостью. Некоторые прогуливались по набережной, многие загорали, кое-кто купался. При виде этой утренней идиллии она почувствовала слезоточивую жалость за тот груз, что лежал у неё на сердце, и острый стыд перед морем, шелестевшим справа. И над этими ощущениями, вызывая у Илайи одновременно и досаду, и смущение, и любопытство, возвышалась, как дирижёр над оркестром, смутная мысль о Юлии, и было в ней нечто ободряющее, сулящее столь увлекательную затею, что ей удастся вытеснить все тревоги.

– Илайя!

Это был он. Здесь, на пляже. Заметил издали, подбежал, замер в шаге. Глаза красные, еле-еле влажные, белки разбухли, тесно прижались к векам, стали похожи на толстяка на перине – хотели бы поворотиться, да собственная масса сковывает движения.

– Как хорошо, что я тебя встретил! А то уже начал думать, не померещилось ли мне всё это. Ты…

– Похоже на то, что ты совсем не спал.

– Поспал два часа, – Юлий строптиво мотнул головой, прогоняя тему. – Слушай, а ты правда политолог?

– Нет, конечно, – Илайя рассмеялась. – Анна пошутила.

– Я так сильно ей не понравился?

– Не думаю. Просто Анна такая.

– Вздорная?

– Озорная.

– Вы с ней ладите? В том смысле, что она, как никак, твоя мачеха.

Илайя с улыбкой пожала плечами.

– Отец-то твой гораздо деликатнее.

Илайя озадаченно посмотрела перед собой. Всё это время они машинально шли по берегу и дошли до пирса. Неясно было, куда им деваться дальше: то ли возвращаться, то ли обходить простенок между пляжами по пирсу.

– Куда мы теперь? – спросила Илайя.

– Да без разницы! – опомнился Юлий. – У тебя есть какие-то предпочтения? Ну, тогда просто идём вперёд – пляж длинный, нам хватит.

Илайя кивнула.

– Итак, ты не политолог. Не экономист. Кто же ты, Илайя Плеро́ва? – Юлий запрокинул голову и вскинул брови с ироническим подобострастием – Илайя уже заметила, что такое выражение было характерно для него в те моменты, когда он пытался сгладить свою хмурость.

– Я заканчиваю биологический факультет. Специальность – гидробиология и общая экология.

– Опыты, прикладные исследования, летние экспедиции?

– Научно-экспериментальные квесты, – кивнула Илайя.

– Стремление постичь устройство мира вдали от пыли библиотек и лабораторной затхлости. Право работать в непосредственном контакте с объектом исследования. Как раз по твоему вкусу – я успел заметить твою тягу к морю.

– Стремление к спокойной радости, которую оно мне внушает.

– В перспективе – работа на гидробиологической станции, программы обмена экспертами, научная степень, симпозиумы, международные исследовательские группы.

– Предел моих мечтаний. Пока же я вполне довольна своими практиками в ботаническом саду.

– Студенческие попойки? Шумные компании? Полуночные посиделки с подружками?

Илайя отрицательно покачала головой.

– Спортивные состязания? Научные конференции? Художественная самодеятельность?

Илайя снова покачала головой и улыбнулась. Юлий замолчал на несколько секунд и покосился на неё.

– А ты не очень разговорчивая.

– У тебя отлично получается говорить за меня.

– Я не сказал и не подумал, что это плохо. Скорее, странно. Обычно девушки более болтливы.

– Бывает, я много болтаю, – возразила Илайя.

– Любопытно, какие условия для этого требуются, – Юлий глянул на неё с притомленной иронией. – Встречаешься с кем-нибудь на курсе?

– У-у.

– Я мог и не задавать этот вопрос, чтобы быть уверенным в таком ответе, – ухмыльнулся Юлий не без лёгкого самодовольства. – Я бы даже посмел предположить, что отношения с мужчинами – где-то в финале списка твоих приоритетов.

– Ну… Если мужчина мне нравится – то отношения с ним точно не будут на последнем месте.

– Да? А часто случается, что мужчина тебе нравится?

– Довольно-таки. Правда, недолго, – смущённо призналась Илайя.

– И что? Ты заводила отношения со всеми, кто тебе нравился?

– Да, – прикинув, сказала она.

– И многие тебе… нравились?

– Ну, не знаю. Может быть, с десяток парней в разное время.

– Хочешь сказать, к своим двадцати годам ты успела десять раз влюбиться? Повстречаться с десятью парнями? – опешил Юлий.

– Я ведь говорила – это были короткие отношения. И, в основном, платонические. Интимная близость была у меня только с тремя. Но это, безусловно, самая ценная часть отношений между парнем и девушкой.

– Вряд ли хоть в одного из них ты была по-настоящему влюблена, раз они оставили тебя с таким выводом, – сказал Юлий с неожиданной злобой. – Ладно, это не имеет значения, – он показал пальцем на кофемобиль и, не меняя темпа, направился к нему. – Я хотел спросить, как ты пережила развод родителей.

– То, что они живут раздельно, было моей данностью, сколько я себя помню.

– То есть, это не стало психологической травмой.

– Нет, конечно. Никаких психологических травм.

Они как раз подошли к кофемобилю. Юлий спросил, что предпочитает Илайя, взял для себя американо, а для неё капучино.

– Вот что, Илайя, – Юлий размешал сахар и сделал подряд три больших глотка кофе, хмурясь от жара. – Я вознамерился узнать тебя поближе, но дальше односложных ответов на плоские вопросы мы не ушли. Если ты твёрдо уверена в отсутствии у тебя психологических травм и страхов, я хотел бы задать вопросы, которые заставят тебя задействовать фантазию.

– Это какая-то психология? – прищурилась Илай.

– Это намного интереснее, – Юлий показал пальцем вверх, в неопределённое место, и они двинули по набережной к лестнице, что должна была скоро появиться среди насаждений. Тон его голоса стал мягче и слаще, выдавая его предвкушение. – Я буду моделировать ситуации, а ты станешь их участницей.

– А ты?

– Я уже был участником этих ситуаций. Если пожелаешь, я озвучу свои ответы.

– Обязательно! Так будет честно.

– Тогда начнём. С простого – чтобы размяться. Итак, представь, что у тебя есть возможность совершить абсолютно безнаказанно абсолютно любой поступок, и при этом держать под контролем его последствия (ты можешь влиять как на само их наступление или не наступление, так и на их масштаб). Что ты совершишь?

– Ну… – Илайя завертела головой, словно отвергая приходящие на ум варианты. – Допустим, я снесу вот этот дом, – выпалила она, наконец, показав на современную многоэтажку на самом краю мыса, венчающего пляжи южного залива. А ещё лучше – все вон те дома, которые заступают на набережную.

– Могу я поинтересоваться, зачем?

– Без них, мне кажется, сильно выиграет панорама.

– Ты снесёшь эти дома. Завтра построят новые. Не разумнее ли было бы совсем запретить застройку прибрежной полосы, скажем, решением полномочного органа?

– Пожалуй… Я не самый искусный стратег, – засмеялась Илайя. – Но мне не хотелось бы что-то запрещать. Нельзя ли принять решение не о запрете застройки, а об освобождении набережной от любых повинностей перед людьми?

– Всё, что угодно, Илайя! А теперь представь, что поступок, который ты совершишь, останется по-прежнему безнаказанным, но последствия не будут тебе подконтрольны. Дома исчезнут, вид набережной преобразится, но люди потеряют жильё, а компании – инвестиции. Ты по-прежнему готова принять такое решение? Или поступок, который ты совершишь, изменится?

– Нет! – воскликнула Илайя. – То есть – да! В смысле – пусть стоят себе дома. Не так уж они портят вид. Я должна подумать, что бы такое устроить, чтобы обойтись без нехороших последствий. Например, я бы прекратила производство пакетов из полиэтилена. И ещё убрала бы рекламу отовсюду в городе. Ты скажешь, что это тоже повлечёт какие-то убытки, но… – Илайя растерянно покачала головой.

– Стремление к всеобщему благу – извечная ловушка дьявола для человеческой добродетели, – сказал Юлий, на секунду остановившись у лестницы, чтобы убедиться, что Илайя готова следовать за ним вверх. – Как насчёт того, чтобы позволить себе пожелать чего-то лично для себя? Смелее, Илайя.

– Ну, тогда… Я бы отменила все отчества. Люди обращались бы друг к другу только по имени. Вечно путаюсь с этими овичами и овнами, – добавила она, смеясь.

– Отвечая на этот вопрос, человек указывает на ту социальную норму, которую подсознательно готов нарушить, а значит, с большой вероятностью рано или поздно нарушит. Ты ответила мне, Илайя, но в мыслях ты будешь возвращаться к этому вопросу и однажды, возможно, твой ответ изменится, – загадочно сказал Юлий. – Если это произойдёт, скажешь его мне?

– Конечно. А что ответил ты?

– А я, Илайя, совершенно уверен в том, что сделал бы: я взломал бы доступ в базы данных американской, израильской, немецкой, русской, японской и китайской спецслужб, синергировал бы их на некоем глобальном сервере, обеспечивающем мой единоличный и неограниченный доступ через мультиалгоритменную поисковую систему, – тут Юлий замолчал. Преодолев очередной пролёт, он перемахнул через перила лестницы и оказался на уступе склона. Затем помог перебраться Илайе и, придерживая её за руку, повёл по кривой тропинке вдоль склона, пока не достиг места, где прореха между деревьями позволяла им любоваться морем и где прохожие не могли стать свидетелями из разговора. Здесь Юлий снял рубашку, завязанную у него на поясе, постелил на траву для Илайи, сам сел рядом в траву.

– Продолжаем, – он нетерпеливо кашлянул, когда она, умостившись, повернулась к нему. – Теперь задача посложнее. Нужно выбрать двух персонажей – из кино или литературы, можно исторических личностей – которые максимально соответствуют тебе. Один персонаж положительный. Другой отрицательный. Двух людей, с кем ты себя ассоциируешь.

Илайя ровно вздохнула, выдохнула через нос, на несколько секунд закрыла глаза.

– Хорошо… Пусть мой положительный персонаж – мойра Клото. А отрицательный – старик из сказки о рыбаке и рыбке.

– Интересно. Чем они тебе близки?

– Клото занята прядением. Спокойным сосредоточенным трудом без динамики, без начала и без конца. Она не озабочена размышлениями, не обременена выбором, не отвлечена мечтами. Она точно знает, в чём её предназначение, скрупулёзно и беспристрастно выполняет свою работу, – Илайя говорила неторопливо, повествовательным тоном. – Таким мог бы быть и старик, удящий рыбу, но он вынужден оставить своё дело и, потакая слабостям окружающих его душ, стать безвольным посредником в чужом противостоянии.

– А теперь, Илайя, представь, что Клото и Старик встречаются. В какой обстановке? Что происходит между ними?

– Старик засыпает на берегу моря, – Илайя продолжала с закрытыми глазами. – И во сне видит Клото. Он просит её замотать ему уши нитью, чтобы он не мог слышать чужих просьб и приказов и не мешал совершаться судьбе других людей и мог всецело предаться своему занятию. А Клото отвечает ему: если я замотаю твои уши, ты перестанешь слышать чаек, что возвещают приход рыбы, будят тебя и развлекают, пока ты бодрствуешь, но чужие просьбы громче криков чаек, и ты будешь слышать их глазами. Если тогда ты попросишь меня замотать твои веки, ты лишишься зрения, не увидишь ни моря, ни дельфиньих стай, не будешь знать, в какое место лучше всего забросить невод, но чужие просьбы и приказы ты научишься слышать руками. Если я замотаю твои руки, ты больше не сможешь ловить рыбу, но чужие приказы будут достигать тебя через сердце. И сказав так, Клото уходит. А старик просыпается от криков чаек и видит перед собой синее море, гладкое, как зеркало, – Илайя открыла глаза.

– Потрясающе, – пробормотал Юлий. – А что, если мы возьмём Клото и Старика и поместим их в другую обстановку. Например, на порог Комнаты в Зоне Сталкера или в карьер с Золотым шаром в Зоне Стругацких. Я бы предпочёл Комнату – её отличие от Золотого шара в том, что она исполняет только сокровенные желания, исходящие из глубины души, а не срывающиеся с губ. Итак, Клото и Старик на пороге Комнаты. Она готова исполнить искреннее желание одного из них. Что они будут делать и кто из них, в конце концов, войдёт в Комнату?

– Клото и Старик в растерянности замирают на пороге Комнаты. Ни один из них не готов ни войти, ни пропустить вперёд другого. Тогда они решают бросить жребий. Клото отрывает кусочек нити, а Старик вынимает из кармана старое грузило. Они продевают нить в отверстие для лески и подвешивают, как маятник, над дверью в Комнату. Затем они становятся рядом, но не друг против друга, и произносят молитвы, чтобы через жребий им явилась господня воля. Они толкают дверь в Комнату, и от возникшего сквозняка маятник начинает качаться в сторону Клото. Но Клото не входит в Комнату, потому что у неё нет никаких желаний. И Старик не входит в комнату, потому что не имеет права – не он избран жребием. И оба уходят – как герои Тарковского, но вовсе не потому, что в них нет веры, а напротив – потому что исполнены веры и желают подчиниться той воле, что направила жребий на Клото, предвидя, что она не войдёт, и отвела жребий от Старика, лишив его права войти, и, таким образом, предостерегла их обоих от входа в Комнату.

Юлий смотрел на неё во все глаза.

– Я впечатлён, – сказал он. – Ответ на этот вопрос отражает внутренний конфликт и степень его остроты. Моделировать ситуации, в которой оказываются альтер эго, можно бесконечно, любуясь всё новыми и новыми гранями их взаимодействия.

– И что означают мои ответы?

– Как минимум, они означают, что у тебя великолепно развито образное мышление и высокая внушаемость. Не припомню, чтобы кто-то с такой грациозностью передвигался по своим мирам.

– Да, чувствую, я уже вошла во вкус.

– Я могу продолжать?

– Сначала расскажи мне о своих персонажах.

– Я назвал агента Дейла Купера из Твин Пикса и Джесси Пинкмана из сериала «Во все тяжкие» – смотрела? – Юлий вздохнул, когда Илайя отрицательно покачала головой. – Агент Купер – талантливый детектив, который находит нетривиальные выходы с помощью безупречных аналитических способностей и тонкого чувства сверхъестественного. Джесси Пинкман – торчок и раздолбай, который постоянно тупит и портачит в самый ответственный момент. Они были монтажниками, чинили проводку на шпиле Бурдж-Халифа, высочайшего небоскрёба в мире. Пинкман был под кайфом. Когда они закончили работу, он догнался очередной дозой метамфетамина, оступился, сорвался с башни и повис на страховочном тросе. Купер схватил его за руку, не решаясь скинуть с небоскрёба (проклятая нравственность) и не в силах затянуть обратно. Видимо, так до сих пор и держит, – Юлий пожал плечами. – Это было давно. Я был увлечён кино. Наверное, сейчас я нашёл бы героев пообъёмнее, но не так скоро, как ты.

Завороженный ужасом взгляд Илайи взметнулся вбок, словно она смотрела на Бурдж Халифа и Джесси Пинкмана, свисающего с его шпиля.

– Вот такой вопрос: если бы тебе представилась возможность заполучить сейчас то, чего ты желаешь больше всего на свете, что бы ты готова была отдать взамен?

Илайя мигнула, спускаясь с небоскрёба, и проследила за стайкой воробьёв, проскакавших в полуметре у них под ногами.

– Непростой вопрос…

– Я так и не нашёл ответа на него, – запальчиво признался Юлий. – Больше всего на свете я желал истину. Но когда я сказал это, человек, задающий мне эти вопросы, спросила, готов ли я отдать за истину свою руку или глаз, и я понял, что нет. На фоне таких конкретных потерь истина показалась мне чересчур абстрактной. И я опасаюсь, что до тех пор, пока я не полюблю её, абстрактную, до такой степени, что готов буду принести за неё в жертву любой из своих членов, она не дастся мне в руки.

Илайя выпрямила ноги и, плотно прижав руки к туловищу, упёрла их в землю. Её чуть приподнятый профиль заострился, приобрёл некую направленность, словно художник заштриховал его восходящими лучами.

– Больше всего на свете я желала бы быть свободной, – сказала она. – Что я могу отдать за это? Не знаю. Может быть, вот это сойдёт? – она вытянула перед собой ладонь и опустила взгляд на спираль, а через минуту тронула за плечо ошеломлённого Юлия. – Остались ещё вопросы?

– Много. Эти вопросы тяжело обхватить все разом. Впрочем, я задам ещё один, – Юлий помрачнел, погружаясь в себя. – Однажды утром ты просыпаешься в своей постели. В открытое окно светит холодное солнце, и воздух разреженный, как в горах. Ты открываешь дверь, выходишь из дома и оказываешься в смутно знакомом месте. И замечаешь человека (или ребёнка), в котором узнаёшь саму себя. И ты вспоминаешь и место, и момент времени – это момент, предшествующий совершению тобой поступка, который ты считаешь главной ошибкой в своей жизни. Опиши свои действия.

Илайя надолго замолчала. Её взгляд прочертил рассеянную траекторию между деревьями внизу.

– Ты не можешь найти ошибку. Это потому что их слишком много или потому что нет ни одной?

– Одну, я, пожалуй, знаю! Я в доме матери. Она спрашивает, не возражаю ли я, если плотник не будет врезать замок в дверь моей комнаты. Я не смогла ей возразить… И, стоя там сейчас, я по-прежнему молчу… – Илайя встретила потускневший взгляд Юлия. – А где оказался ты в тот день, когда в окно светило холодное солнце?

Юлий обречённо моргнул, отвернул лицо, скатил взгляд по склону.

– Я нахожусь в доме, где много людей и громко играет музыка. Все на веселе. Это ребята с курса и другие студенты. Я вижу девушку. На ней открытое жёлтое платье. У неё мягкие рыжие волосы, выразительное лицо. Она танцует со старшекурсником – редким мудилой. Заметив меня, она улыбается и сильнее прижимается к нему. Я наблюдаю за ней с минуту, а потом разворачиваюсь и ухожу. В этот момент я думаю о том, что она не испытывает к нему чувств. Своим взглядом, своей дразнящей усмешкой она требует, чтобы я вырвал её из его объятий. И может быть, именно так я и должен был поступить. Но я ушёл. Я не знаю, было ли это ошибкой. Но моё подсознание твердит, что было, потому что всякий раз, возвращаясь к этому вопросу, я оказываюсь в том доме. Но так и не пытаюсь сделать то, чего она жаждет: подойти, схватить её за руку, рвануть к себе и напомнить ей о том, что она моя. Сегодня я спрашиваю себя снова, что бы я сделал. И вдруг понимаю, что всё это уже ни имеет никакого смысла. Я больше не хочу возвращаться в эту комнату, видеть её, мечтать о том, как меняю всё, – Юлий завозился, вытаскивая телефон – что-то пришло ему, он прочёл. – Я вдруг понял, что… – пробормотал Юлий, всё ещё глядя в экран, а потом посмотрел на Илаю, и взгляд его прояснился. – Ты, спираль, Асседия – всё это неслучайно. Мне нужно время, чтобы всё это увязать. И много, много данных. Но… Илайя, сейчас я должен идти домой. Сегодня ночью через своих коллег в Пекинском университете я отправил запрос на «Религиозную отметину» в Национальную библиотеку Китая. Они что-то прислали на мою домашнюю почту.

Илайя встала, догадавшись, что от того, чтобы немедленно вскочить, его удерживает только потрёпанная тактичность, подобрала его рубашку, отряхнула и протянула ему. Юлий тут же встал, взял рубашку, но медлил уйти, хотя его едва ли не трясло от нетерпеливого возбуждения.

– Когда ты сегодня сказал об истине, мне стало понятнее, почему ты так сильно увлёкся этим, – сказала Илайя.

– Глупо отрицать! Всю жизнь я ищу какую-то опору. Я исчерпал множество смыслов, которых иным хватает на целую жизнь. Я разочаровывался в убеждениях, которые уходили к другим, готовым внимать им с эйфорией. Я читал без конца. Мёртвой хваткой цеплялся за всякий шанс выйти из этого замкнутого круга повторяющихся находок и разочарований. Я знал, я знаю и теперь, что слишком ещё слаб духом для чего-то стоящего, но я не переставал тренировать ум. И… Господи, можно ли меня упрекнуть? Я действую, как умею!

– Ты веришь, что это может стать вознаграждением за твою страсть?

– Я не знаю, Илайя! Я знаю только, что всё остальное вдруг потеряло смысл рядом с этими новыми вопросами, – вдруг он схватил её за руку. – Сегодня в девять вечера. В колокольне. Ты встретишься со мной?

– Да, – она смотрела на него с ласковым любопытством. – Только я тебя прошу – постарайся хоть немного поспать.

– Обещаю! – исступлённо воскликнул он и поцеловал её руку, прежде чем отпустить. – Обещаю постараться!

Контуры колокольни чертились в скудных, похожих на смог, россыпях света, доставшихся ей, словно пожертвование, от фонаря на шоссе.

Сердце Илайи ёкнуло отголоском того странного ощущения, что охватило её в Асседии. Оно не было похоже на привычный для неё страх перед стихией, который она испытывала всякий раз, бросаясь в океан или подставляясь ветру, – сладостный ужас покорности благоволящему ей могуществу. Это был новый, еле улавливаемый на запредельной частоте и смешанный со стыдом, страх перед силой, с которою чуждые ей миры грозили отреагировать на непрошенное внимание, на нежелательное для них вмешательство. По степени этого страха Илайя различала вокруг себя пока не опасность, но недовольство.

Она подступила к конфузливо высящейся перед ней башне и не могла понять, на кого та похожа больше: то ли на блаженную сиротку, то ли на коварную юродивую. Входная арка была давно разлучена с дверью. Шагнув внутрь, Илайя наткнулась на балку и шаркнула тишину. Эхо не отозвалось – улетучилось отсюда вместе с крышей.

– Илайя?!

Голос Юлия прозвучал откуда-то сверху, и, задрав голову, Илайя заметила лестницу, идущую вдоль стен и упирающуюся в площадку на высоте примерно трёх метров. Там в глубине, под стеной, что-то светило.

– Смотри под ноги, тут куча мусора. А лучше подожди, – Юлий показался на лестнице, сбежал вниз и подал ей руку. – Я устроился на втором этаже – тут меньше мусора, – он подвёл её к внушительному светильнику у подножья двух раскладных кресел. – И захватил для нас стулья.

– Прекрасно, – Илайя с наслаждением уселась в кресло, осматриваясь. – Светодиодный фонарь?

– Газовый. У него свет мягче.

– Как у луны, – мечтательно сказала Илайя, глянув в небо, а потом осеклась, уставившись на Юлия.

Он стоял перед ней неподвижно, расправив плечи, лишь сбоку задетый светом, загадочный, мрачно-величественный, и смотрел на неё с каким-то чуть ли не священным ужасом и, в то же время, с торжественно-возбуждённым нетерпением.

– Где твои книги? – насторожилась Илайя.

Юлий покачал головой.

– Планшет?

Юлий кивнул, качнулся и, наконец, сдвинулся с места, чтобы сесть в своё кресло. Планшет уже был у него в руках.

– Ты помнишь, Илайя, в чём ценность «Религиозной отметины»?

– Эта книга упоминается как самый свежий источник более-менее подробного описания спирали?

– Да. И статья о спирали в этой книге написана от первого лица.

– Да, мы читали об этом.

– Как я сказал тебе, я запросил в китайской библиотеке электронный экземпляр «Религиозной отметины», в идеале – на русском или английском языке, но если нет перевода – то и оригинал сойдёт. Так вот, оказывается, эта книга имеет гриф «строго секретно». К счастью, когда я писал коллегам, мне хватило чутья указать, что меня интересует не столько вся книга, сколько глава об энергетической спирали, а моим коллегам хватило предусмотрительности пойти чуть дальше моей прямой просьбы, и, не сумев раздобыть нам «Религиозную отметину», они прислали «Записки Ци Зео» – это источник, цитируемый в нашей статье про спираль, – Юлий вытянул планшет и потряс им. – У нас в руках дневник обладателя энергетической спирали, жившего в Цисяне больше ста лет тому назад, – Юлий сглотнул, осознавая собственные слова. – Специально для меня переведённый на русский язык. Конечно, это далеко не вся его жизнь и даже не сколько-нибудь значительный её отрезок, а только несколько записей, которые я успел выучить наизусть, но то, что я здесь нашёл, Илайя… – он включил экран и протянул ей.

– «… из дальнего конца неба наплывает тёплый хрустящий туман ци, и окутывает меня, и внутри него сыпется снег и летят водные брызги и взметаются искры костра, и глаза находят путь через него. А ноги ступают по лестницам белоснежной пагоды, что выше гималаев, а усталости нет, и оказываются у цели. Уши слышат чудесную мелодию, забытую много лет назад. Перелетаю со звезды на звезду, убегаю от стаи волков по зимнему лесу, проплываю над рисовым полем, подобным океану, упираюсь руками в две соседние горы, раскачиваюсь, взвиваюсь ввысь, и на берегу зеркального озера обретаю себя. Я вижу всё, что делается, на поверхности озера. Всё, что совершается от моего слова или дыхания или от дрожания века или от одной только мысли. Учитель объяснил мне: ветер знает все мои языки. Я созерцаю в покое, как он дует коридорами моих письмен и пустотами моих дорог, следует за моим танцем, повторяет мои жесты, воплощается призванными мною образами, отзывается на невысказанную потребность усилиться, расшириться или прекратиться вовсе. И после Учитель рассказывает мне о том, как ветер дул в тех местах, где находился он, и смотрит, знаю ли я заранее, что он скажет. Он проверяет, видел ли я в точности то, что происходило, и уследил ли за мельчайшим движением ветра. Он следит, чтобы я оставался в покое и сохранял контроль…» – Илайя оторвала взгляд от экрана. – Он говорит об управлении ветром?

Юлий жёг её напряжённо-испытующим взглядом.

– Прошлой ночью я обратился к своему другу геофизику, Косте, и попросил его пофантазировать на тему того, как мог бы действовать механизм искусственного управления ветром, если бы имелся источник достаточной энергии, – сказал он. – Сегодня вечером мы встретились, чтобы обсудить это, и Костя сказал, что теоретически может представить себе, что воздушные массы приходят в движение и ускоряются под действием источника некоей энергии, передающего им импульс силы, который равен произведению силы на время, в течение которого она действует. В процессе естественного ветрообразования в качестве движущей выступает сила, с которой атмосферный фронт давит на воздушные массы, вытесняя их в область более низкого давления. В процессе искусственного ветрообразования механизм остаётся, меняется лишь источник силы. Это можно сравнить с работой гигантского вентилятора, имеющего множество режимов мощности, который врубается в космическую розетку и начинает вертеться с той или иной скоростью.

– Ты хочешь сказать, что обладатель спирали…

– Ты, Илайя…

– Я… являюсь этим вентилятором? Или этой розеткой?

– Нет. Ты – его вилка. Ключ, соединяющий вентилятор с источником энергии.

– А сам источник?

Юлий развёл руками и, глянув вверх, покачал головой.

– И как этот ключ работает?

– Если верить Ци Зео, то, очевидно, через ассоциации.

Илайя вздохнула, дважды кивнула и замолчала, растворив взгляд в окружающем сумраке. Веки одеревенели, смыкать их стало почти больно и хотелось закрыть глаза. Она с усилием сглотнула слюну.

– А откуда берутся эти ассоциации? – спросила она, чтобы что-то сказать.

– Сегодня я наблюдал, как рождаются твои ассоциации. Сходу, без потуг, гибкие, красочные, сюжетные. Что произойдёт, если взять время, сконцентрироваться на конкретном условии, что произойдёт под гипнозом – нелепо отгадывать, это можно узнать только путём пробы.

Илайя секунду покосилась на него и снова вывела взгляд из фокуса. Всё вокруг, включая её члены, потяжелело, как древесина, набравшаяся влаги. Она чувствовала себя пригвождённой к креслу, словно на неё возложили неподъёмное бремя. И сердце накрыла невнятная притупленная тоска, которая приходит к человеку, осознающему, что нечто дорогое в его жизни уже никогда не будет прежним. Внезапное воспоминание об Асседии вызвало у неё грусть, а давешний страх перед колокольней показался наивным.

– Ты не уверена, хочешь ли погружаться в это? – догадался Юлий.

– Я просто не понимаю, что всё это значит. И почему именно я.

Юлий встал с кресла и присел на корточки возле неё.

– Вопросов так много, и мы оба понимаем, что пока бессмысленно их задавать. Тем более, главные… Я вижу, что ты растеряна и полна сомнений, – он взял её руки, свисающие с подлокотников, и аккуратно стянул на колени. – Надо принять решение, просто, интуитивно, без вопросов, двигаться дальше или забыть всё, как сон.

– Сон… – повторила Илайя. Ей вдруг показалось, что она в заточении на далёкой планете и понятия не имеет, как выбраться. Она не верила себе, что может просто встать и уйти отсюда и через каких-нибудь десять минут вернуться домой.

– Ты же будешь рядом? Ты поможешь мне? – спросила она неизвестно у кого.

Юлий лишь крепче сжал её руки.