Читать книгу 6 ЛИТО - Коллектив авторов - Страница 3

Мы не умрем, пока, шепча и плача,

он топчется за дверью. Ничего,

что вынуждена вымокшая дача

выслушивать все жалобы его.

Мы будем жить, пока, у нас воруя

бесценный день, нас держат взаперти.

Мы не умрем сегодня, говорю я,

поскольку время замерло в пути,

поскольку мир, прислушиваясь, замер,

забыв себя, остановив свое

сердцебиенье, мокрыми глазами

разглядывая мокрое белье,

которое забыли на веревке…

Весь в капельках, велосипед блестит.

Застыло всё. Но после остановки

еще быстрее время полетит.

И старые часы, опережая

ход времени, торопятся туда,

где наша жизнь проходит, как чужая,

и где другая капает вода,

где серебристой галочкой нечетко

на небе нарисован самолет,

где поезда стучат свою чечетку

и смерть, как ливень, по земле идет.

Уходит день за дальние поля,

вдали блестит моей звезды осколок.

Жизнь просится быть начатой с нуля,

и выхожу один я на проселок,

жуя ежевечерний бутерброд

рефлексии под ветра злую фугу,

и думаю, что я иду вперед,

иду вперед, а сам хожу по кругу.

А если так – то лучше не спеша

наговориться с грустною моею

душою, хоть слова «моя душа»

в который раз произнести не смею.

Душа моя – такая уж моя?

Не видно мне, о Господи, не ясно,

где Ты кончаешься, где начинаюсь я…

Мне спрашивать об этом ежечасно,

и мне нести ответственность – за нас,

за нас с Тобой, поскольку Ты в ответе

за эти сумерки, за этот поздний час,

за эту тишину и звезды эти,

за тень мою, что с темнотой ночной

уже слилась… И если я заплачу,

заплачешь Ты – Тот, кто рискнул со мной

и разделил со мною неудачу.

Нет, наверное, рай – это все-таки город, не сад.

Что нам делать в саду, где унылые сливы висят?

На посмертный гамак променять эту улицу? Нет уж!

Я в кафе на углу буду вечность свою коротать,

пригубив капучино, я с шелестом нежным листать

буду нашу земную – смешную словесную ветошь.

Если можно все книги с собой невозбранно в багаж

запихнуть, отбывая в последний и главный вояж,

если можно однажды обнять собеседников милых,

если с ними вдоль этих домов бесконечно идти,

в сувенирные лавки вторгаясь гурьбой по пути,

я поверю, что смерть – это только трава на могилах.

Какое безумье – на дачу зимой

приехать и в сумрак уткнуться немой

(как рано темнеет, однако).

Какое кощунство – войти в этот дом,

обложенный снегом и скованный льдом,

и сесть посреди полумрака

в доспехах из пуха и ваты – смотреть

на весь этот ужас и думать, что смерть

имеет фамильное сходство

с зимою (так страшен нетающий снег

на этих ботинках) – вот тут человек

теряет свое превосходство

над миром прирученным, дачным – таким,

каким он придуман тобой, городским

мечтателем, севшим в июле

на стул со стаканчиком морса в руке…

Но кто этот умник, в январской тоске

сидящий на этом же стуле?

Усильем воображенья,

на пыльный взглянув макет,

ты всё приведешь в движенье —

и вот Петербурга нет.

А есть – городок у дальней

границы, за коей – сплошь

леса. Городка печальней,

наверное, не найдешь.

Кто в кирху идет молиться,

кто в лавку зеленщика.

В музейном тепле томится

пластмассовая река,

и в домик из пенопласта

спешит молодой герой —

его голова вихраста,

и шляпа его с дырой.

Еще не чудак Евгений,

но кто-то похожий – кто ж?

Его ты от наводнений

грядущих убережешь,

оставив навечно в этом

игрушечном далеке

овеянным невским ветром,

с любовным письмом в руке.