Читать книгу Крик журавлей в тумане - - Страница 12

Схватки начались рано утром, в тот момент, когда Надя готовилась мыть полы в больничке. Она, как обычно, сходила к колодцу, принесла ведро воды и, ставя его на пол, почувствовала резкую боль внизу живота. Охнув, она согнулась пополам и сползла по стене на пол, теряя сознание.

Очнувшись, Надя увидела прямо над собой озабоченное лицо Сергея Михайловича. Она лежала на кровати, и вокруг нее суетились две фельдшерицы.

– Не надо, не беспокойтесь, я сейчас вымою полы, – прошептала она и попыталась подняться, но новый приступ боли заставил обо всем забыть.

«Отрицательных обстоятельств много… Да, не так уж тут все и хорошо, – подумал Сергей Михайлович, обследовав Надю. – Анатомически узкий подростковый таз, родовая деятельность слабая. Зря я все-таки отдал ее Рубман, надо было самому заниматься».

– Совсем плохо? – заметила одна из фельдшериц озабоченность Сергея.

– Неважно. Вторая степень сужения таза, но плод не крупный. Придется нам с вами, девочки, рожать. Для начала проведем стимуляцию родовой деятельности, а там видно будет. Только осторожно, чтобы без разрывов обойтись.

Сергей Михайлович отдал необходимые распоряжения и вышел на крылечко. У него еще было время для перекура. Лагерь уже проснулся. «Мамок» повели в дом малютки на первое кормление. Охранники бесстыдно оглаживали их по бедрам, проводя, согласно инструкции, досмотр выходящих. Одна из «мамок», здоровая, крепкая тетка, родившая три месяца назад двойню, посмеивалась над молоденьким, розовощеким парнишкой, прибывшим в лагерь совсем недавно. Парень утопал в шинели, выданной явно не по его размеру. Он неуклюже облапил тетку и, покраснев, сказал:

– Проходите.

– Экий ты быстрый, ищи как положено, а то вдруг я в каком потайном месте финочку спрятала. Дядя начальник ругаться будет.

Увидев, что парень заполыхал от стыда, она вошла в раж:

– Давай, нажимай смелее, чай, не щупал еще бабьего богатства, так приходи вечером ко мне в барак, я тебя молочком покормлю.

Она ласково погладила парнишку по щеке и тут же свалилась кулем ему под ноги: подошедший сзади сержант пнул ее ногой в спину.

– Отставить разговоры! – грубо рявкнул он, стоя над барахтавшейся у его ног женщиной.

– Что, страшно тебе, начальник, от разговоров наших? Такой большой и важный, и боишься! – поднимаясь, сказала тетка.

Сильным ударом он снова сбил ее с ног и начал избивать. Женщина, прикрыв голову руками, молча кувыркалась по стылой земле. Проходящие мимо «мамки» старались не смотреть на избиение своей товарки и торопились поскорее пройти через КПП. Вдоволь натешившись, сержант последним ударом ноги превратил лицо «мамки» в единое кровавое месиво и, брезгливо поморщившись, отошел от лежащего на земле тела.

– Вот так учить их надо, чтоб язык свой поганый не высовывали, – сказал он солдату. – Эту никуда сегодня не выпускать, не сдохнут ее выродки без жратвы, товарки подкормят, а тебе за жалостливость – три наряда вне очереди. Выполнять.

– Есть! – салютнул паренек.

Женщина с трудом поднялась с земли и, пошатываясь, побрела в сторону барака.

Сергей Михайлович вернулся в больницу.

Надя старалась не кричать, но у нее это плохо получалось.

– А ты не тешпи, ты кшичи, Надейка, – уговаривала ее маленькая, сухонькая и абсолютно беззубая санитарка Машенька, – мы тута пшивычные, ты нас не стесняйся.

– Я не стесняюсь, – попыталась улыбнуться Надя, сжимаясь от нового приступа боли, – ой, мамочка!

Обработав руки легким хлорированным раствором, Сергей Михайлович подошел к Наде.

– Сейчас посмотрим, что там наша детка у мамы в животике поделывает, – подбадривая Надю, он осмотрел ее. – Все у нас прекрасно, уже и воды отошли, сейчас богатыря родим.

Крыленко улыбался, и Наде от его улыбки становилось легче. Она верила в то, что, пока он рядом, с ней ничего плохого не случится. Он обязательно поможет ей, надо только сначала потерпеть немного, а потом все останется позади. Этот ненавистный ребенок исчезнет навсегда из ее тела, а потом и из ее жизни.

Надя уже давно решила отказаться от ребенка сразу же после его появления на свет. Она не хотела его видеть, кормить, она вообще не хотела ничего знать о том человеке, который всегда будет напоминать о Зотове.

Время шло, а боль не только не исчезала, но и усиливалась. Сергей Михайлович старался казаться веселым, но глаза выдавали его озабоченность. День подошел к концу, уступая место тревожным сумеркам, обещающим трудную ночь.

– Я не могу больше, – не выдержала Надя, – я целый день мучаюсь, у меня все болит. Утром вы сказали, что все пройдет быстро, надо лишь немного потерпеть. Я старалась, терпела, но уже вечер. Я хочу поскорее. Мне больно. Мама, мамочка!

– Тешпи, тешпи, Надейка, ну еще немножешко, – Машенька гладила ее по голове и смотрела на Крыленко, как бы упрекая его в том, что Надя мучается.

– Не смотри ты на меня, – не выдержал Сергей, – она должна сама родить, а мы ей поможем, когда придет время. Надо только потерпеть. Операцию делать нельзя. Малокровна еще для того, чтобы резать ее. Так что будем надеяться и помогать.

Говоря так, он успокаивал не столько Машеньку, сколько себя самого. На самом деле Надино состояние беспокоило довольно сильно. Перебирая мысленно акушерские свои познания, он постоянно возвращался к одним и тем же фразам: «при общесуженном плоском тазе – разгибание головки, асинклитическое вставление, замедленное прохождение».

– Ну что ж, девочки, – преувеличенно бодро обратился он к фельдшерицам, – пора рожать. Готовьте наше знаменитое полотенце, будем выдавливать.

Медсестры встали по разные стороны от роженицы, положили под грудь полотенце, и это было последнее, что она запомнила. Потом Надя провалилась в густую вязкую темноту, из глубины которой навстречу неслись всего два понятных слова:

– Дыши, тужься… дыши, тужься.

Когда и эти слова стали пропадать в туманной дали, монотонные команды разорвал чей-то громкий крик. Однако она все еще продолжала старательно дышать и тужиться.

– Все, мамаша, расслабьтесь и отдыхайте, – весело сказал ей Сергей Михайлович. – Смотрите, какой у вас есть теперь сын-красавец, – он поднес к ее лицу крошечного, громко орущего человечка.

Не взглянув на него, Надя закрыла глаза и сразу же погрузилась в безмятежный сон человека, счастливо избавившегося от своей непосильной ноши.

Утром, уже сдав дежурство, Сергей Михайлович зашел к Наде. Она все еще спала. Лицо ее раскраснелось, пышные волосы, разметавшиеся по подушке, золотились в свете солнечных лучей. Она была прекрасна в своем безмятежном сне, и, уходя, он думал о том, как безжалостно расправляется колючая проволока с человеческой красотой, пряча в бесформенные лагерные клети чудесных маленьких женщин.

– Я же говорила ему, что зря беспокоится, проблем не будет, а если бы и были, то лично я бы не заплакала, – хмыкнула вполголоса Софья Марковна Рубман во время обхода.

– Чего сказали? – засуетилась присутствующая тут же нянечка Машенька.

– Да это я для себя, не для тебя сказала.

– Ладно, ладно, – услужливо закивала Машенька. – Сыношек у ей, у Надейки нашей. Аккушат ночью сеходня нашодился. Тшудно шел. Да у Михалича руки золотые…

– Хватит, – перебила ее Рубман, – и без тебя все знаю. Иди в соседнюю палату. Там судно убрать надо за лежачей.

– Иду, бегом бегу, – засуетилась Машенька.

Рубман, задержавшись в послеродовой еще немного, посмотрела на спящую. Красивая. Только что-то уж слишком раскраснелась. Может, жар?

Она хотела подойти к Наде, но быстро передумала. В палате Воросинская была одна, кровать ее стояла возле окна. Рубман подошла к окну и открыла форточку. И вышла.