Читать книгу Счастливый Цезарь - - Страница 15

Еще заступить не успел, как появился очередной Проситель. Пришел он откуда-то совсем сбоку, по совсем нехоженой тропке: даже удивился Андрей Петрович. Ну а как глянул на Просителя – диву дался: перед ним стоял живой Цезарь! В иные времена и внимания не обратил бы, а тут при обострившемся новом зрении своем, когда все вокруг он совсем в ином, нежели ранее, видел свете – его так и резануло, и вмиг распознал он пришельца. “Чего ему от меня надо?” – подумал Андрей Петрович взволнованно.

Проситель посмотрел на Андрея Петровича как на пустое место и молча сунул ему бумагу. “Правильно он на меня посмотрел, – горько-униженно подумал чиновник. – Пустое место я и есть!”

В бумаге значилась просьба Иной Жизни.

Андрей Петрович дальше и читать не стал. Отодвинул бумагу и на Просителя стал смотреть, а потом и говорит:

– Не понимаю, – говорит Андрей Петрович, – как такой человек, как вы, могли ко мне попасть? Я Цезарями не заведую, за ними отдельное ведется наблюдение.

В глазах у Просителя так и прыгнуло удивленное чувство:

– Господи! – воскликнул он. – Наконец-то хоть один меня признал! А то ведь все за безумца считают. А скажи я кому, что я – Цезарь, сразу в дурдом упекут… Да! Я – Цезарь. Это правда. А здесь брожу в загробье вашем.

– Какое это загробье, у нас это жизнью называется, – искренне возразил Андрей Петрович.

– Для вас жизнь. А для меня – Загробье. Я свою жизнь, настоящую, отчетливо помню. Здесь ее нет.

– Но и полей Элевсинских тоже нет, – защищался как мог Андрей Петрович.

– Их и не должно быть. Мы с тобой, Чиновник, в Аиде, в Аду – не в райском забвении.

– Да, – согласился Андрей Петрович. – Жизнь – несладкая. За что только нам такое наказание – вот в чем вопрос?

– Не знаю, – честно признался Цезарь. – Знаю только, что большей убогости и уродства и представить нельзя…

– Бывает много хуже, – усмехнулся чиновник.

– По качеству жизни – вряд ли. По мере страданий – разумеется, страдания – пропасть без дна. А вот убогость здесь достигнута предельная… – тут чувство надежды озарило все черты Цезаря. – Слушай, Страж, помоги мне отсюда выбраться, из этой убогой, нелепой вязкой гадости, которую все эти рабы называют жизнью. За что меня сюда засунули, за какие, я спрашиваю, грехи?!

– Получается и я из рабов, – обиделся Андрей Петрович. Что же ты, Цезарь, перед рабом просьбою унижаешься?

– Ты своих возможностей даже и не ведаешь, Чиновник. Потому что не ведаешь про Себя. Да захоти ты, пожелай только – такое можно натворить! Впрочем, как ты можешь взять и Захотеть! У магистратов всех столетий один сюжет: тянуть, брать взятки, подличать или подсиживать собратьев… – чиновные дела. А своеволить – дудки! Разве поставила бы жизнь тебя на это место, если бы ты знал про себя?!

Хотел было обидеться Андрей Петрович за чиновный сюжет, но передумал. “Ведь правду говорит, – подумал он, припомнив вмиг свою чиновную жизнь.

– Я хочу, – сказал он, – очень хочу от смерти спастись, и кое-что я про себя уже ведаю, – добавил Андрей Петрович грустно. – Ладно. Если это – Ад, кто же я такой, на самом деле?

– Ты – загробный Магистрат, вроде Радаманта, только мелкого ранга, – не моргнув глазом, сказал Цезарь. – Воистину, себя ты не ведаешь, раз боишься умереть…

– Это брат Миноса, что ли? – проявил знания Андрей Петрович.

– Он самый, однако, Минос судит, а Радамант, как ты, на пересылке загробной судьбы жребии сортирует.

– Выходит тут еще не Ад, а что-то вроде предвариловки и доследования, если судейскими пользоваться словами. Чем же я могу тебе помочь? – сильно задумался Андрей Петрович. – Я ведь ничего не могу, на самом деле.

– Как же ты тогда узнал меня? – поразился Цезарь. – Так не бывает: если узнал – значит, можешь! Мы с тобой раньше не встречались… Я бы вспомнил…

– У меня только сегодня открылось новое зрение, – застеснялся Андрей Петрович.

– Вот оно что… – задумался посетитель. – Себя ты, выходит, только рассматривать начал.

– Вот ты говоришь “загробье”. И я – Радамант, то есть мертвец уже! Откуда страх смерти тогда? Если уже все свершилось?

– А что может быть ужасней, чем вдруг очнуться мертвым среди таких же мертвых, их липких чужих кошмаров, благих намерений и правдолюбия бездушных тел? Отсюда и страх – разоблачение истины такой жизни – очень страшит.

– Да, – согласился Андрей Петрович, – я сам заметил, не любят большинство про смерть толковать.

– Естественно, в доме повешенного о веревке не говорят.

– Где же не повешенные? Люди, настоящие, как их сыскать?

– А что им тут делать? – засмеялся Цезарь. – Для жизни – жизнь. Для мертвых – загробье.

– А ты, как же ты попал сюда, Цезарь?

– Не ведаю я, Магистрат. Знаю лишь одно – втолкнули незаслуженно и заперли дверь! Отопри мне, Страж, засовы!

– Хочешь я тебя в Италию отправлю или Британию? – предложил Андрей Петрович. – Я это могу сделать, хотя, конечно, и нарушая…

– Сошел ты Страж с ума! Тут мертвые только правят, а в нонешней Британии или Италии – они ведь Царствуют! Не смены географии, иной прошу я жизни, досрочно!

– Отсюда досрочного нет освобождения, – тихо сказал Андрей Петрович. – Все пожизненное отбывают заключение, и я не слыхал, чтобы кто-то выбрался раньше иль был помилован.

– Ты не знаешь, Чиновник, – еще как выбирались!

– Я не слыхал, – сказал Андрей Петрович. – Если по-человечески рассуждать, то нет другого пути отсюда, как только через смерть. Люди надеются на знание, конечно, в Науку верят, что приоткроет Наука запертые врата, но это все лишь в виде надежды. Я сам ищу спасения, – добавил, понизив голос, Андрей Петрович.

Поглядел на него Цезарь.

– Не мне тебе про спасение рассказывать, – произнес он загадочные слова, – когда ты у самой главной возможности поставлен.

– Какой такой возможности? – совершенно искренне был поражен его словами Андрей Петрович.

– Это ты сам должен открыть для себя. Там, где твоя Смерть – наша жизнь только начинается! Ты сейчас мне помоги. Не можешь спасти меня – не надо! Отправь меня опять туда, где я был Цезарь! Где мне не надо больше таить свою природу, и нужен я другим. Здесь, в этом проклятом закутке времен, я и высунуться не смею наружу – сгноят в палате умалишенных! “Почему это вы себя Цезарем считаете, а нас, получается, – презираете?” – так мне совсем недавно одна дамочка сказала. Вы понимаете, что то, как вы себя ведете – это плевок в лицо всем окружающим? – горько улыбнулся Цезарь.

– Там все будет так, как уже было и пережито! – воскликнул Андрей Петрович.

– Пусть! все лучше, чем это прозябание! – тут Цезарь-Проситель наклонился к Андрею Петровичу и сообщил: – В нашей жизни мы все время одно и тоже переживаем. Не в новизне суть, а в качестве. И потом, разве сравниться Путеводителю с желанным местом? Тут главное доехать, а читать про станцию можно сколько хочешь… Да только и тут мы не ищем новых мест, а выбираем любимые одни и те же пенаты…

– Как хочешь! – сказал Андрей Петрович. – Это я могу для тебя сделать. А только опять ведь сюда, боюсь, тебе придется возвратиться… – вдруг осенило его.

– Кто знает, – улыбнулся хитро Цезарь. – К тому времени ты, может, чуть переменишься и выпустишь меня из Проклятого Круга.

Поднялся Андрей Петрович из-за стола, повел рукой и очертил квадрат, и тут же открылся проход. Махнул на прощанье рукой и ушел туда Цезарь.

* * *

Сильно подивился тому, что он сотворил, Андрей Петрович. “Как это я сделал? – спрашивал он себя снова и снова и даже рукой водил, очерчивая в очередной раз маленькие воротца, однако второй раз и третий никакого прохода не открылось. Стал думать Андрей Петрович, что ему это все приснилось или привиделось. И от таких мыслей сильно он хмурился. Тут в отдалении показались возвращающиеся Борцы за Права Человека. Вид у них был сильно помятый и не такой настойчивый, как прежде. Двоих недоставало.

– Где же ваши два товарища? – полюбопытствовал Андрей Петрович.

– Они до Конца пошли, – мрачно ответил один из Борцов.

– Вот видите, – сказал Андрей Петрович. – А вы мне не верили. Это еще хорошо, что вы возвратились. В иные времена, когда ужасов не напускали, а попросту всех приканчивали, кто туда шел (он махнул рукой в направлении, откуда возвратились борцы), так легко вы не отделались бы…

– А ты, чиновник, – антисемит. К инакомыслящим плохо относишься, – стал соблазнять его один из борцов.

– Я к арабам ничего не имею, – не поддался Андрей Петрович.

– При чем тут арабы? – искренне подивился защитник людей.

– Так они же семиты, и религия и язык у них почти те же, что у евреев.

– Вот оно что, – присвистнули борцы за права, – грамотный ты, однако. Зря только – к нам нельзя так относиться.

– Да никак я к вам не отношусь! – в сердцах воскликнул Андрей Петрович. – Вам и невдомек, что имеются люди не хуже вас, которые к вам никак не относятся. Вы бы попросили, не выделяя себя – другое, может, дело вышло бы… – тут Андрей Петрович задумался на миг и сказал: – Вон туда идите, – и, как будто осененный вдруг знанием, махнул рукой. И открылась дорожка поганая, узенькая дорожка, так что и ступать на нее было противно.

– Разве это путь к тому, за что мы боремся? – воскликнули Борцы.

На что им Андрей Петрович из Священного Писания цитаткой ответил:

– Входите узкими вратами, широкий путь ведет к погибели… – сказал он.

Трое борцов посовещались и ушли по тропке, которая тут же за ними и провалилась. Двое других остались, но с ними общаться Андрей Петрович не стал. Вмиг отгородился толстой стеной и уже совсем приготовился к тому, чтоб в себе до конца дня от всех затвориться, как вернулся смешной мужичок.

– Ты прав был, Чиновник! Зря я тебе, дурак, не поверил! – объявил мужичок добродушно.

– Ну вот видишь, сказал ему на это Андрей Петрович, отворяя ему дверь, которую уже приготовился захлопнуть.

Мужичок с любопытством оглядывался.

– Пустовато ты живешь, я смотрю, – сказал он, наконец. – Слушай, Чиновник, а мой двигатель ты все-таки недооценил! – прищурился.

– Ты из горла пил когда-нибудь? – усмехнулся Андрей Петрович.

– Хе! – так и фыркнул в ответ мужичок, мол, о чем ты спрашиваешь?

– Так вот и представь себе, ты в бутылку дунул – она у тебя из руки выскользнет?

Мужичок сосредоточился и, по-видимому, очень явственно представил.

– Даа… – сказал он и стал чесать затылок. – Ошибочка вышла! Надо же как неловко получилось! Недодумал! Ну ты меня извини, – повинился он перед Андреем Петровичем. – Я ж отпуск специально взял для этого дела. Надо же! – и снова представил…

– Закон Паскаля – по всем направлениям жмут одинаково внутри жидкости. Это не то что в жизни, где только сверху вниз и нажимают, – добросердечно торжествовал Андрей Петрович.

– С меня причитается, – мужичок стал приглашать.

– Ну что ты! С какой стати… – стал отнекиваться Андрей Петрович.

– Нет, брат, ты меня просветил, я и ставлю! – мужичок был тверд.

– Да мы и не найдем нигде в это время, два часа отстоишь за бутылкой.

– Зачем бутылкой, посидим как положено.

– Посидишь, когда все забито…

– А у меня свояк кооперативный кабак открыл! – объявил изобретатель. – Нам толкаться не к лицу.

И Андрей Петрович сдался.