Читать книгу Счастливый Цезарь - - Страница 16

В уюте кооперативного кабачка, после расслабляющего действия пшеничной и нежной закуски, которая состояла из языка, домашнего приготовления, селедочки с отварным горячим картофелем и отварной осетринки с хреном (тут же и капуста собственного засола белела свежее снега и хрустела сочностью немыслимой и недостижимой для общественного производства) Андрей Петрович вдруг расцвел душой и по-детски расхвастался перед изобретателем.

– Ты знаешь, какие люди мимо меня проходят, и какими мне приходится, порой, вершить судьбами? – стал объяснять он почтительно слушавшему его мужичку. – Вот как думаешь, кто у меня сегодня перед тобой был? И выдержав молчание: Сам Кай Юлий Цезарь!

– Нуу! это ты малость перегнул! – не поверил изобретатель. – Чего ему тут в нашей жизни делать?

– Вот в том все и дело! Ты сообразительный! – похвалил Андрей Петрович собеседника. – Нечего. Нечего ему тут делать! – крикнул Андрей Петрович. – Он и просил меня, отпусти, мол, меня, Страж, отсюда к иной жизни! А как я его могу отпустить, если у нас у всех заключение пожизненное?!

– Это верно! – согласился изобретатель. – Посожены крепко, на всю катушку мотаем срок.

– Я ему и объясняю, а он говорит, ты, мол, своих возможностей не ведаешь! Это я своих возможностей не знаю, так надо понимать… Ты, говорит, только захоти и пожелай – все исполнится…

– Ох и заливаешь ты, Чиновник! – искренне восхитился мужичок, на что Андрей Петрович так же искренне обиделся:

– Дубина стоеросовая, – сказал он сердито. – Настоящий Цезарь был. У меня ведь, – тут он наклонился к мужичку и шепнул, – зрение, Зрение! особое на такие дела! Другое дело, что со стороны иному, да и вообще мало кому видно, что он – Цезарь! И объявить нельзя – вот в чем беда! Попробуй ты, объяви себя Кулибиным или Пржевальским – в дурдом повяжут!

– Это верно, я много натерпелся пока даже за свой двигатель стоял и боролся! А тут все равно что царем обзовешь себя – не любят люди возвышения.

– В этом все дело! Никакого возвышения не любят, а если оно настоящее – конец! Все как один уничтожать станут! Мол, чем ты лучше меня и по какому праву ты – Цезарь, а я – гов-о?

– Ну и что ты с ним сделал, с Цезарем-то? – вернул мужичок разговор в нужное место.

– Я его в древнюю евойную эпоху отправил, где он не как в нашей жизни – фиалкой в проруби болтается, а всамделишный Цезарь и есть!

– От даешь! – так и зашелся от восторга мужичок. – Здорово!

– А ты не веришь мне, – сказал Андрей Петрович. – И зря!

– Чего ж ты меня не отправил куда-нибудь, где и я повыше окажусь ростом? А, Чиновник, отправь меня тоже? – стал просить мужичок. – Неужели тебе твое зрение во мне никого не обнаруживает, может, из какой будущей эпохи, а!?

– В будущее не пробовал заглядывать, – совсем расхвастался пьяный Андрей Петрович, – а в отношении иной в тебе личности, скажем, князя или чего ты там хочешь – не вижу я никого! Ты не обижайся, потому что ты – Человек! Это в наше время так редко, верь мне, что выше любого князя возвышается! Ты не знаешь, какие на свете водятся уроды!

– Я знаю, – сказал мужичок, – а обидно, что человек ты, скажем, и все тут, и нет никакой в тебе тайны эпохи!

– Я бы и себя отправил, так со мной еще хуже, – стал жаловаться Андрей Петрович. – Ты хоть человек, а меня – вовсе нет! Пустое я, брат, место! Вон, когда я тебя сегодня допустил до себя, даже ты сразу обратил внимание, пустовато, говоришь.

– Я не в этом смысле, – стал утешать его изобретатель.

– Не надо! – остановил его Андрей Петрович. – Я лучше знаю. Пустое! И самое страшное, что не у кого спросить! А так, конечно, если бы я знал, что я, к примеру, Ломоносов, я, может, тоже себя втихаря переправил. Здесь другое страшно, – сказал он, снова понижая голос до шепота. – Куда ни отправишь, назад все равно вернут, опять в то же место!

– Значит, надо в будущее стремиться! – догадался мужичок.

– В том и дело… – смолк Андрей Петрович, раздумывая над будущим.

– Это конечно, если не знаешь себя, то лучше с места не трогаться, – подсказал мужичок. – Однако так чтобы пусто совсем было – не верю я в такое. Свято место не пустует. Так что смотри, как бы не заняли… – стал советовать он Андрею Петровичу стеречься от захватчиков.

– Кому я нужен!? – горько сказал в ответ Андрей Петрович, и тут, как обнаружилось вскоре, он был не прав.

Последнее, что запомнил Андрей Петрович, это то, как они пили за здоровье Цезаря и за Рим. При этом кричали, что Москва – это третий Рим, а четвертому не быти! В этом к ним присоединился хозяин кооператива и еще какие-то люди.

Славное вышло застолье, хотя и оскорбительным казалось Андрею Петровичу недоверие собутыльников в отношении Цезаря и его, Андрея Петровича, возможностей.

– Тут все дело в нашем взгляде на себя и других! – кричал он возбужденно. – Как вы понять того не можете?!

Тут ему предложили испытание, скажем, обратить свой взгляд на хозяина. Андрей Петрович посмотрел и хоть пьяный был, а поостерегся. И под всеобщий хохот заявил, что не видит он ничего особенного. “Ничего особенного не видит! Да он – чудовище!” – закричали все вокруг и подняли Андрея Петровича на смех. Ну а после ему всякое зрение совсем отказало, хотя и временно, разумеется, как все в этой жизни. Когда же вернулось к нему зрение на миг, то увидел он картину странную. Будто Сам он располагался на высоте фонаря уличного, а под ним, на голом и жестком асфальте лежало тело, которое, это Андрей Петрович сразу почувствовал, принадлежало ему. Его это было тело. Однако по поводу этому он, в том виде, в каком он был вывешен над улицей, никакого беспокойства или еще какого неприятного чувства не испытывал. Смотрел он просто на распростертую под ним фигуру в пятне фонарного света и ни о чем в особенности не думал. Знал только, что пока вот так он смотрит, вывесившись над собой, никто, ни одна живая душа, к нему, к евойному телу не подойдет. Знание это было хотя и новое – очень точное. “Лежал, окутан мглой!” – такая вертелась в нем фраза, и он понимал, что это относится к теперешнему положению. Что пока он вот так на себя распростертого глядит – никто его не видит. Знал он и другое, что стоит ему соединиться опять с этим телом своим, как тут же его заметят и подойдут, другие люди, которых он тоже не видел сейчас. Впрочем, совсем ему возвращаться и не хотелось. Так чудно было здесь, хотя и на небольшой высоте, пропускать сквозь себя жизнь, не задерживая ничего. В это самое мгновение он и увидел ее, Богиню. Легко так, едва ступая, она приближалась к распростертой фигуре на асфальте, и он понял, что она его Увидела. Так он весь и потянулся к ней и в тот же миг очнулся. Поднял с трудом голову. Молодая проститутка, скверно накрашенная и пьяная, поднимала его за голову и бормотала: “Ну, пошли! Вставай, дурак! Сейчас милиция приедет…” Тут Андрей Петрович снова свой взгляд на окружающий мир утратил, и теперь уже надолго, до утра, хотя тело его послушно двигалось и последовало туда, куда направляли его нежные женские руки.