Читать книгу Обыкновенная жизнь. Роман - - Страница 10

Восток разгорается всё больше. Солнышко весёлой розовой полосой отделяет на горизонте землю от неба. Поглядывают туда крестьяне – хорошей погоде радуются. Черемшанка негромко звучит петушиным пением, гусиными вскриками с речной заводи, плеском, когда птицы плюхаются в неё, собачьим брехом, мычанием, скрипом и хлопаньем калиток. День всё больше входит в трудовое русло, заполняется обычной жизненной маетой, на которую люди тратят все свои силы, чтобы соответствовать природному расписанию, несмотря ни на какие перипетии. Весь их опыт диктует, что иначе и быть не может. «Помирать собирайся, а рожь сей», – учит крестьянская мудрость.

Знакомая мужская фигура, в кепке и тёмной рубахе на выпуск, появляется из одной избы и двигается посредине главной улицы навстречу Никите Лукичу, не размахивая руками. Это братка Михаил.

– Здоров, Никита! – протягивает первым руку младший.

А тот, переложив хомут подмышку, правой любовно трясёт его шершавую хваталку:

– Будь и ты здрав, Миха! Куда?

Михаил младше Никиты на десять лет. Чуть ниже его ростом, плечами круче, волосом тоже сед, лицом тёмен от солнца, бритый. Всё крепко в его внешности, тяжёлый подбородок, мощная шея. В отличие от брата в глаза собеседнику глядит редко да и собеседников не ищет. Молчун. Так их и различают. Кто ссылается на Калачёвых, обязательно уточняет – «Молчун» или «Запалючий». На этот раз братишка смотрит на Никиту буром:

– В коровник колхозный. Скотничать. И Нинка моя туда же рано убежала, доить. Всякий день плачет по Жданке нашей, уж месяц как. Тебе одну коровёнку оставили, знамо, из-за детишек. А у меня… не семеро по лавкам, забрали единственную, —произносит медленно, с нескрываемой досадой.

Он живёт со своей завистливой и тщеславной женой Нинкой и любимым поздним ребёнком – сыном «Димитрием» – так супружница выговаривает имечко отпрыска. Чадородием не страдающая, она наделена чрезмерной сварливостью да болтливостью – редким в Черемшанке женским качеством. Никого мимо себя не пропустит без «комментариев». Только сам Михаил и может урезонить жену. А Никита за лучшее почитает с ней не связываться. Умную женщину можно и послушать, а эту… А ведь мог и высмеять так, что надула бы губки-то. Но нет! В своё семейное – разлад не вноси! И, вообще, он чаще в свой адрес что-нибудь ляпнет, насмешит до колик. Про других чего распространяться? Не умно.

Там, где появится Никита, мужики, глядишь, скучкуются. Прибаутки из него, как из рога изобилия, сыплются. Это свойство у одних вызывает восхищение, других люто раздражает, так что и ему, Запалючему, косточки перемывают.

– А я – на конюшню, брат. Карька – там, так что и сбрую – туда. Вот иду, кумекаю: имущества сдал немало, а другой – ничего, и теперь мы одинаковые. Это если взять и молоко водою разбавить – такая и есть среда общая. А трудиться теперь, как я должен в том разбавленном молоке?

Молчун хмыкнул и отозвался необычной для него, длинной речью, какую мог только перед братом отчебучить:

– Слышь, Никита, Сидел я на том собрании, где председатель про колхоз сказки рассказывал. Помнишь, какие вопросы задавал: кто строить, ремонтировать будет, печи класть, кто умеет то или другое делать, спрашивал. Часто на тебя пальцем мужики показывали. А ты, чё молчал? Я-то по привычке. А ты? Заездит тебя колхоз, вот что я думаю. А на тебя взгляну, как глухой пенёк, сидишь. Я бы на твоём месте…

– Посмотрим, как оно будет. Жить, брат, надо, ребятишек – вон у меня сколько!

– Да. Вперёд дорогу калачёвскому роду ты мостишь.

– Бог знает, как оно будет! А вдруг твой Димитрий бесчисленному потомству начало положит? Слыхал – на шофёра учиться хочет?

– Мечтает. Рад буду на старости лет горох перед собой видеть. Сколько сил ты на них, ребятишек своих, тратишь! И даётся тебе, Запалючему! Хочу только предупредить: завистники у тебя есть. Молчу, а слышу и вижу. Знаю.

– У всех они есть. Зато я им не завидую. Приходи вечерком, потолкуем.

– Приду, брат. Прояснишь что. Вот я и дальше терпеть буду. Вот скажи, как это так?! От Колчака да от чехов землю свою защитили. А теперь её у нас отбирают. Ты тогда правый был в который раз по жизни, если считать от переезда нашего из-под Курска на Алтай, что в партизаны всех наших позвал. И сейчас я за тобой готов, и Тихон за тобой пойдёт.

– Трудно мне это на себя брать. Твоего терпения бы чуток! Хотя твоё терпение – жены заслуга, – хохотнул старший, – У неё, что на уме, то и на языке.

– Думаешь, несуразное орёт? А она хитра и зла бывает. Тебе только сказать могу.

– Не трожь лиха, пущай сидит тихо, – без насмешки обронил Никита, приподняв видавшую виды шляпу в знак прощания.

– Вот-вот, – не поспорил Молчун.

Братья направились в разные стороны, В голове Михаила крутились надоедливые мысли. Отстояли землю. Обжились чуток. И вот обобществляют её, землицу-то… Как оно будет? В колхоз-то вступили, а кое-где и бунты поднимают.