Читать книгу Обыкновенная жизнь. Роман - - Страница 8

А Никита Калачёв нехотя тащит хомут в колхоз. На душе муторно, ведь долгожданное благополучие отдаёт своими руками. Мечтал за зиму обновить всю упряжь и начал с него, с хомута. Кожи купил на обшивку, потник приготовил. Клещи, решил, будут берёзовые. Заказ сделал шорнику из соседнего села – мастеру доверил. Сбрую наметил сшить сам. Терпеливо ждал радости, что весной нарядит Карьку во всё новое. Потратил 10 рублей, весь заработок за сложенную печь-боярыню в доме Гороховых. Хомут-то справил, а прочее задуманное, так и не осуществил. Изрядные помехи возникли – государственное переустройство началось. От перемен не отвертеться! Время несётся, а жизнь, с одной стороны, бушует, а с другой, в семье, в доме, – стоит как вкопанная. Усложнилась. Началось обобществление – то есть организация крестьянских коллективных хозяйств советской властью, сокращённо – колхозов. Коллективное объединение из самых бедных уже создано в Черемшанке, но председателем назначен человек временный, не из своих, из другой деревни.

Много слухов ходит о раскулачивании, которого боятся – вдруг сошлют в самые дальние медвежьи углы России, и – кукуй. Вот и вступают в «артель», так называют люди деревенские крестьянские объединения. Их село в этом деле среди отстающих по двум причинам: далеко от райцентра расположено и невелико – дворов семьдесят всего.

Первого марта в Черемшанку из Питера рабочий с семьёй приехал. Удивились деревенские: «С какого квасу явился? Неужто сам в их глухомани жить захотел?»

Поселили его в оставшемся без присмотра белогвардейском доме, слева от усадьбы Калачёвых, расположившейся в середине короткой улицы, спускающейся к Черемшанке, к тому месту, где табун перегоняют через речку на пастбище. Никите и невдомёк было, какую роль сыграет приезжий в его судьбе. Помогал ему по-соседски, как положено. Огород перед посадкой тальником оплёл, заметив в этом деле полное неумение горожанина. Молоденькую дочку нового соседа, которую учительницей в школу взяли, подбадривал:

– Не тушуйся, девонька! Детей учить надо. Взрослые и то ликбезы проходят.

А жена у соседа тоже образованная, но в школу не согласилась. Библиотеку начала собирать, взрослых учить грамоте.

До приезда питерских в деревенской четырёхклассной школе была одна учительница. На дальнейшую учёбу детишек везли в другое село. Двое из Никитиных сыновей, Егор и Антон, окончили по семь классов, для чего в Баево, у Николая, его двоюродного брата, по три года жили. А дома бы учились – какая красота! Теперь вот ещё грамотная добавилась, глядишь, семилетку откроют. Сам-то Никита случайно читать и писать выучился, у попа тамошнего, где жили. Тот заметил любознательного и возился с ним по охоте, ни копья не взял за обучение. Хоть и малая грамотёшка, а всё-таки пользу давала – Святое Писание сам читал. Никита убеждён, что его пацанам грамота тоже пригодится. Старший сын, моряк Володя, тоже учён, потому и во флот попал.

С появлением питерского в деревне участились сходки да собрания. В них участвовали агитаторы из Баева, а то аж из Барнаула. Орали, спорили на этих сборищах в конторе до хрипоты. Никите, как и многим, непонятно, как можно нерадивых с работящими объединить. Да кто ж из них, из организаторов городских, поймёт крестьянскую жизнь, крестьянского труда не нюхавши.

Черемшанка издавна не едина, староверческая (коренная) и православная (приезжая). Люди до революции отличались ещё по трудолюбию, умениям, а семьи – по числу едоков да по земельному наделу. Но крепких хозяйств и четверти не насчитывалось. Скотины раньше поболе держали. Было у иных и по две коровёнки, как у Калачёвых, но это же на сколько душ. Лошадные тоже имелись. Но теперь полно безлошадных.

Как только смута поднялась, так всё искорёжила, что жить удавалось, разве себя забывши. В 20 годах мужчины уходили в партизаны, чтобы защитить свою землю от Колчака да чехов. За то белые деревню сожгли, пришлось заново строиться. Старая улица только на песках уцелела. И вот снова пертурбация…

Сосед питерский тихонько обосновывался по май месяц. И тут очередной уполномоченный предложил его в председатели. Вот те на – руководить приехал! Голосовали «за» – «грамотный», «партейный».

А скрытный какой Семён Кузьмич Зубов оказался! На таком условии и приехал: «Сначала разберусь, что да как. Смогу ли? Боязно браться за то, чего не делал». К тому же случалось: ликвидировали партийных организаторов весьма жестоко.

До вступления в должность приезжий вёл с крестьянином-соседом разговоры бытовые, домашние. А тут начал всё чаще затевать после собраний, когда возвращались ночью домой, речи о планах партии. Никита и не подозревал, что у кого-то насчёт человека планы могут быть. Какие планы? Некому их, кроме самого мужика, строить. Нет, зудит и зудит Зубов. На том в пух и прах разругались однажды.

– Ну и ну, – сказал Семён Кузьмич, – тёмный ты мужик, хотя кое в чём и соображаешь.

– Ты что ли светлый?

– Я – рабочий! А кто революцию сделал? Кто мир от монархии освободил? Бога ещё вспомни! Он помог тебе? – придрался он, да так сердито пообещал: – Мы вас и от этой зависимости спасём!

Но мужик в карман за словом не полез:

– А я, хоть и маловато, да собственным умом всё ж таки маракую. Бог землю сотворил. От земли я и живу! Он мне не мешал. А ты хочешь и землёй, и мной распоряжаться? И от этого мне счастье будет? Умный выискался! Ещё и на весь мир замахнулся!

– Ещё раз тебе говорю: я – питерский рабочий и большевик. Руки видишь? – Сунул прямо в лицо такие же, как у крестьян, грабары. – Вот этими руками жизнь свою строю, а не уповаю. Кто из нас быстрее до счастья дойдёт? И не один я, а с партией!

– Ишь ты! С партией! Начальников всё больше – работников всё меньше! Да как вы можете скопом моё счастье углядеть?! С какого панталыку? Откуда оно возьмётся? Как солнышко, выглянет и спрячется. А нам, мужикам, без бесперечь лямку тянуть надо, чтобы жить. Другого способа нет и не будет.

Ничего не ответил питерский. Сверкнули очами друг на друга соседи и пошли рядом, но с тех пор как будто и не сближались.

Объявились две правды. И вот ходят порознь.

Но Семён Кузьмич убедился, что деревню из ямы вытаскивать надо и что деревенские мужики – те же труженики. И сосед его Калачёв такой.

Никиту подтолкнули вступить в колхоз не агитаторы, а произошедшие перемены да сомнение, как жить, да вера в способность народа объединяться в противостоянии бедам. Думал, думал и вступил.

Примечание

Либез – ликвидация безграмотности, процесс борьбы с неграмотностью населения после революции.

Большевики —