Читать книгу Обыкновенная жизнь. Роман - - Страница 5

А в 1931 году обыкновенную жизнь взламывала новая эпоха, хотя она, по инерции, катилась привычным маршрутом, ещё не задевая молодь преждевременными тревогами. Такой она была в то утро.

– Кто же это набедокурил в огороде у нас? Лихоманка, его забери. Послушай, Никиша, прямо душа не на месте. Кто-то выкатал у нас огуречную грядку, что у самой воды-то посадила. Радовалась, радовалась. У всех целы, а наши, завидные, в потник укатаны, – делилась с мужем вполголоса расстроенная происшествием Мария, обойдя и заботливым взглядом окинув своё деревенское хозяйство, занося утренний надой от бурёнки Красавы в просторную кухню, с окнами напротив русской печи. Эти слова на лету поймал всем своим существом проснувшийся от тёплого мамкиного голоса Коляша. Сердчишко у него так и запрыгало в груди, как заяц.

– Кто? Кто? Срамец какой-нибудь усмотрел да объелся поди первой зелени. Кто животом будет маяться, тот и разбойничал, – отозвался басом Никита Лукич, вытирая усы и бороду ручищей, – сокрушил ранний утренний голод парным молоком. Осенил себя крестом на пустой иконный угол, поднимаясь со скамьи, крякнул, недовольный зиянием, и вышел вон.

И тут десятилетний, крепкий, расторопный Коляша или Колян, так и так звали его дома, почувствовал, как нутро потянуло до ветру. Выскользнул из-под тонкого одеяльца, нечаянно толкнул и разбудил младшего хлипкого шестилетнего братишку Ваньку.

– Ты куда? Я с тобой! – поднялась его лохматая головёнка под ворчание старшего.

– Вот хвост. Без тебя не погулять, не посрать! – огрызнулся шёпотом тот, влезая в штаны. Пацаны спрыгнули с палатей, выскочили на улицу и побежали за сарай, в укромное место, где устроились рядком. А Никита Лукич зашёл под навес забрать новый хомут, который вслед за Карькой, уведённым вчера на колхозный двор, приказано добровольно принудительно сдать сегодня. Жалко. Да на что он – без коня? Снимая с крюка овеществлённую мечту, услышал характерный треск, какой бывает от поноса, и тут же сложил его с причитаниями Марии:

– А, ну, пострелята, отстреляетесь – и ко мне, бегом!

Спустя некоторое время, подскочили с невинными рожицами двое из шести сынков в холщовых штанах и рубашонках навыпуск:

– Чё, батя? – замерли пострелята.

– А вот чё, раструбит твою трубит! – замахнулся бичиком, висевшим рядом со старой сбруей на стене, – Вот вам первые огурчики, засранцы. Мать кажилится на огороде, а вы? Оголодали, стервецы?

Стеганул по земле несильно рядом с ногами, попал чуток одному и второму. Взвыли коротенько. Колян подумал:

«Ну, и хорошо, что так! И хорошо, что ничего объяснять не надо. Умный батька сразу догадался».

Его удивляла отцовская способность ясно понимать любое событие, как будто не существует вопросов – одни ответы. «Это я перепутал грядки и вместо чужой свою обработал», – мелькнула догадка.

Катались по ней в темноте с Ванькой, и попавшие под бока ещё мелковатые огурчики собирали в полы рубах, а потом ели вдвоём добычу и договорились никому не рассказывать. Доверяли брат брату, как себе.

– Идите в избу. Матери сами доложите. А я спрошу потом.

Почёсывая ноги в местах, огретых бичом, опустив глаза в пол, бочком приблизились к суду.

– Молочка? – спросила протяжно мать, поворачиваясь на шорох от стола, с которого сметала крошки.

– Мам, – распустил младший губёнки, – ма-ам, – повторил ещё жальче, от мамкиного заботливого вопроса.

– Что стряслося? – встревожилась Мария, которой, будто по проводу передалось волнение сынов.

Колян, понимая, что он виноват больше и что братишка вразумительного не скажет, затараторил:

– Батя послал. Велел сказать, что это мы… огурцы, ну, съели…

– Это опупыши -то, по-вашему, огурцы?! – снова всколыхнул детские душонки мамкин голос на высокой ноте.

– Это я перепутал, – чуть скукожился Колян от её взгляда и тут же выпрямился, не давая себе потерять решимость.

Мать опустилась на табуретку.

– Как? Как это пришло в твою умную голову?

– Пришло как-то. Не знаю, – шмыгнул носом.

– Мы не будем больше. Батька побил уже, – примирительно вставил словечко младший, обратив внимание матери на свершившееся возмездие.

– Вижу, вижу. Да что ж вы у меня такие глупенькие? – почти запричитала Мария. – Чтоб духу вашего без разрешения там не было! Посмейте только ногой ступить или заглянуть – я быстро помощника кликну, – ткнула в матицу, где на двух гвоздях лежал припасённый ею жидкий прутик для острастки потомства.

У Кольки ещё легче стало на душе, после того как он поймал сбой в материнской логике – сначала говорит «умную твою голову» и тут же « глупенькими» обзывает, значит, простит.

– Может, нам их полить, огурцы? – спросил тут же с надеждой.

– Да уж как-нибудь без вас, чертенят, обойдёмся! Антон с Егором управятся.

В люльке завозился самый младший – Гришаня, мать бросилась в спальню через горницу:

– Ешьте вон, да телка уведите пастись.

Пацаны кинулись исполнять, не притронувшись к еде.

К столу уже мостились ночевавшие на сеновале старшие: Антон – красивый, коренастый, темноволосый подросток, годков шестнадцати, и Егорка, помладше – высокий, как отец, но светло-русый – в мать. Они только что плескались на улице у рукомойника, переговариваясь крепнущими мужскими голосами и были свидетелями отцовского наказания.

Большое семейство Калачёвых постепенно включалось в привычную, летнюю дневную жизнь.

Не было дома только Володи, сына Никиты от первой жены, который служил по призыву в Морфлоте Красной Армии. Служба предстояла долгая по сроку – четыре года.