Читать книгу Сны Лавритонии - - Страница 12

Старуха сидела в кресле напротив остывшей печи. В доме царил пронизывающий холод, как в покинутом жилище, где давно не разжигали огня. На окнах серебрился тонкий слой инея, стекло дребезжало при каждом порыве ветра. Занавески, задубевшие от холода, висели неподвижно.

Каждую осень Плим с матерью промазывали щели оконных рам пчелиным воском, так что зимой в их доме не сквозило, а печь ласково гудела ночами, наполняя комнаты мягким теплом. Здесь же всё звенело от мороза, было глухо и неприветливо. Хозяйка была самой сутью этого холода. Старуха наблюдала за Плимом через зеркало. Она медленно скребла узловатыми пальцами по подлокотнику кресла, оставляя неглубокие борозды.

Плим не собирался первым начинать разговор. “Ты меня пригласила – ты и говори.” Но старуха тоже молчала. Она намеренно тянула паузу, давила на него тишиной, давая понять, кто здесь хозяин. Это был не просто молчание – это был приказ: смотри, жди, подчиняйся. Наконец она заговорила.

– Тебя вчера искали.

Дровосек кивнул. Время изображать удивление ещё не пришло.

– С собаками. Чуть было не поднялись на холм. Были так близко.

Плим едва не ляпнул, уж не сам ли бургомистр возглавил поиски, но вовремя осёкся. Скорее всего, старуха уже догадалась, что он слышит дриаду. В конце концов, он сам проговорился об этом на лестнице, когда упомянул пение. Мысль эта его не радовала.

Плим попробовал успокоить себя: «Ну и что? Я ведь не сказал, что слышал слова. Только звук, мелодию, дребезжащий напев… Или нет? Я мог сказать больше?» В голове всё путалось. Он слишком сильно приложился тогда об стену, и теперь не мог быть ни в чём уверен.

– Ты помнишь, что сказал мне там, на лестнице? – кресло повернулось вместе со старухой.

Теперь, когда их взгляды встретились напрямую, а не через отражение в зеркале, у Плима появилось чувство, что его пришпилили булавкой, как мотылька к дощечке. Её водянистые глаза с жёлтыми прожилками смотрели прямо в его мозг.

– О, крутящееся кресло, – Плим напрягся, но заставил себя говорить ровно. – Очень удобно. Да, я помню. Помню, что позволил себе одно неосторожное слово – «ведьма». Признаю, был неправ. Готов принести искренние извинения и отправиться домой. Кстати, ущерб за разбитую лампу можешь вычесть из стоимости дров.

Старуха перестала скрести подлокотник. Плим заметил на её руках струпья – белёсые, потрескавшиеся, словно хлопья высохшего крахмала. Что это? Что-то вроде линьки после превращений?

– Забудем про «ведьму». Я не в обиде. – Её голос был бесцветным. – Но ты сказал, что слышал слова песни.

Плима будто обдало кипятком. Он действительно так сказал? В памяти всплыло удивление дриады: «Никто не может слышать моего пения! Ты особенный». Но он ведь слышал. Не просто мелодию – слова. Неужели в этом всё дело? Неужели именно поэтому он стоит сейчас здесь, под этим ледяным взглядом, пытаясь оправдаться? В чём?

«Не наделай глупостей», – предупреждала его дриада. Хотел бы он знать, что теперь считается глупостью, а что – здравым смыслом. Может, самым благоразумным решением будет треснуть старуху чугунком по голове? Хотя нет, тогда следующим пунктом плана придётся шагнуть в «крепкие объятия» каменного великана. Выход только один. Изображать удивление и всё отрицать, даже если уже сболтнул лишнего.

– Да, припоминаю. Я слышал что-то похожее на пение. Думаю, это было простое завывание ветра в тростнике.

Он изобразил простодушную наивность, широко раскрыв глаза. Такой святой невинностью он легко очаровывал девушек в деревне. А старуха… Чем она не девушка?

Но нет. Не прокатило. Она ему не поверила – это было видно не только по глазам, но и по напряжённой неподвижности, по тому, как её пальцы сново начали царапать подлокотник. По тонкому, медленному кивку, в котором не было ни капли согласия.

– Эту ночь ты провёл рядом с ней. Теперь ты знаешь, кто пел.

Старуха задумчиво оттопырила нижнюю губу и причмокнула.

– Странно, что её голос пробился наружу. Но ещё страннее, что его слышишь ты.

– Что слышу? – Плим вскинул брови.

– Не прикидывайся, дровосек, – её губы сжались в тонкую полоску. – Это быстро выведет меня из терпения.

– О, если вы про ту женщину из подземелья, у которой я пытался узнать дорогу наверх, так она же немая. Сколько я ни пробовал её разговорить… – он состроил удивлённую гримасу, с нажимом выговаривая слова, словно сам не верил в свою удачу. – Постойте… Не может быть! Если вы говорите, что она поёт, значит… значит, она не немая?!

В ту же секунду он понял, что перегнул. Плохая шутка. Очень плохая. Вот та самая глупость, о которой его предупреждала дриада. Пока ещё не поздно, нужно выправлять ситуацию.

– Послушай, дровосек, – голос старухи предупредительно заскрежетал. – Ты уже однажды испытал моё терпение. В этот раз последствия будут иными.

Она оставла на дереве свежие борозды.

– Я могу убить тебя. А могу оставить в живых.

Плим молча наблюдал, как древесные стружки медленно осыпаются на пол.

– Для своей же пользы просто ответь, что ты слышал?

– И ты меня сразу отпустишь?

На лице старухи мелькнуло что-то среднее между сожалением и презрением.

– Можешь даже забрать свою телегу.

– Ну да, ну да, именно в этом и клялась кошка мышке, – Плим скривил губы. – И какой же из ответов ты сочтёшь за правду? Что-то мне подсказывает, что моя судьба уже решена. Поэтому скажу, как есть. Я не слышал никаких песен. Но, признаюсь, мне хочется жить. Несмотря на мой, скажем так, неуживчивый характер, у меня есть качества, которые могут оказаться полезными. Возможно, даже тебе. Так что, прежде чем убивать меня, подумай, как их использовать.

– И что же это за способности? Дай догадаюсь… О, ты умеешь рубить деревья!

– А разве этого мало? – Плим поднял брови. – Я заметил, что та женщина… Кстати, кто она? Да неважно. Она нуждается в подпитке от деревьев. Но, прости, что это за чахлые кусты, которые ей таскают тролли? С такой кормёжкой она долго не протянет. Ей нужны настоящие берёзы, налитые соком.

Плим замолчал. Внутренне он уже хлопал себе по плечу: «Молодец! Ты её убедил. Ты смог уйти от ответа и выторговать свою жизнь.» Но старуха продолжала смотреть на него. Уже не с тем ненасытным голодом, как прежде, но всё ещё с хищной внимательностью.

– У тебя хорошо подвешен язык, – протянула она, – но ты предложил мне то, что я и так собиралась у тебя забрать. Дриаде, а именно так зовётся это существо, действительно нужны деревья, но не их сок. Она вытягивает из них жизнь, чтобы поддерживать свою. Ты прав в одном: твоя судьба уже предрешена. Поэтому запомни – с этого дня, чтобы оставаться живым, ты должен быть мёртвым. Мёртвым для всех, кого любишь, и для всех, кто любит тебя. Я рада, что мы так быстро нашли общий язык. Других мне приходилось ломать куда дольше. Но если я узнаю, что ты меня дурачишь… Я превращу твою жизнь в бесконечную цепь сожалений. И самым горьким из них будет то, что сегодня ты сам попросил меня оставить тебя в живых.

*****

Рисунки аккуратной стопкой лежали на столе. Чем дольше Тереция смотрела на портрет человека, похожего на Плима, тем сильнее убеждалась: это не может быть совпадением. С Плимом случилось что-то плохое. Он нуждается в помощи. Рисунки пугали и давали надежду одновременно. Их правдоподобность внушала трепет: кто-то знал эту историю задолго до неё.

За всю ночь Тереция так и не сомкнула глаз, пытаясь сложить разрозненные фрагменты в единую картину. Но каждый раз, когда она думала, что приблизилась к разгадке, в мозаике возникали новые пробелы. Она снова и снова возвращалась мыслями к Лысой горе. Едва не срывалась, готовая бежать к отцу за помощью. Один его приказ – и поиски начались бы заново. Но всякий раз её останавливала мысль: у отца может быть секрет.

Бомби рассказывал ей о странном случае прошлой весной. О ночном госте от короля. О том, как отец внезапно уехал и вернулся только под утро. О его странном недомогании, о бессонных ночах, когда он в бреду повторял название этой самой горы.

Тереция уже знала: у людей, занимающих высокий пост, всегда есть тайны – капканы, скрытые под слоем осенней листвы. Наступишь – и уже несвободен. Если Лысая гора – один из таких капканов, обращение к отцу скорее навредит Плиму, чем поможет. После вчерашнего переполоха отец станет только внимательнее. Нужно подождать. Набраться терпения. Как бы ни хотелось прямо сейчас сорваться и бежать в лес. Лучшее, что она может сделать – это молчать.

Тереция спустилась к завтраку. Вся семья уже сидела за столом. Бургомистр был нарочито весел и изо всех сил старался создать видимость, что ничего серьёзного не произошло. Мать Тереции несколько раз пыталась завести разговор о пропавшем Плиме, но отец каждый раз незаметно, но настойчиво уводил беседу в другое русло.

– Дался тебе этот дровосек, – наконец не выдержал он. – Ну пропал человек. Я же сделал всё возможное, чтобы его найти.

– Просто я не могу понять, что могло случиться, – не сдавалась Лукада. – Бедная его мать! Если бы мой ребёнок пропал, я бы с ног сбилась. Но что может сделать пожилая женщина одна?

Тереция услышала о Малярии и вдруг осознала: а что, если та, не получив помощи, сама ушла в лес на поиски сына? Едва эта мысль возникла, как Лукада тут же высказала её вслух.

– Может быть, она сейчас сама ищет сына в лесу?

– Не ищет! – отрезал бургомистр.

– Почему ты так уверен?

– Лукада, у нас что, нет больше других разговоров? – он начинал терять терпение. – Не ищет, потому что я велел присмотреть за ней. И ещё помочь.

– Кто за ней присматривает? – спросила Тереция, стараясь, чтобы её голос звучал спокойно.

– Какая разница? Главное, что она не пойдёт в лес, а будет сидеть дома у печки, – он бросил Лукаде укоризненный взгляд. – Вот видишь, твой нездоровый интерес к чужим делам передаётся детям. Лучше позаботься о хозяйстве. Пусть кухарки приготовят на ужин перепелов.

Из-под стола раздался голос:

– И велите, чтоб сильно не зажаривали. Тогда косточки остаются сочными.

Бургомистр уже открыл рот, чтобы напомнить псу про правило № 17, но вовремя передумал. Сейчас участие Бомби было ему на руку. «Болтай что хочешь, лишь бы отвлёк разговор от дровосека».

Пёс почувствовал, как толстые пальцы почесали его за ухом. Подзадоренный расположением хозяина, он решил воспользоваться моментом и пожаловаться на беспорядки в псарне. Он хоть и представитель древнего рода говорящих кунов, но ведь не может спокойно наблюдать, как угнетают его бессловесных сородичей!

– Вот! С этим нужно разобраться. И прямо сейчас! – бургомистр вытер рот салфеткой и встал из-за стола.

Бомби чуть не захлебнулся слюной. К нему в коем-то веке прислушались.

*****

Дриада была права. Плим был не просто удивлён – он был ошарашен.

После разговора со старухой Обалдуй вернул его в пещеру, а затем повёл по подземному тоннелю, туда, куда до этого отправилась дриада. Факелы на стенах горели тускло, отбрасывая дрожащие тени. Шахта уходила вниз, переходя из одной сводчатой пустоты в другую. Под ногами то и дело попадались озерца с чёрной, густой жидкостью. В сводах пещер торчали хаотичные нагромождения камней, будто кто-то безжалостно выдирал глыбы из недр горы.

Где-то впереди лязгал металл. Звук эхом катился по подземелью. Плим перешагнул через ручей, текущий по неровному полу. С каждым шагом глухие удары становились всё отчётливее. Вскоре он увидел их…

Гроты были заполнены каменными изваяниями, выстроенными в идеальные ряды. По двадцать, тридцать фигур в каждой шеренге. «Так, наверное, выглядит королевская гвардия перед битвой», – подумал он.

Но это были не солдаты. Перед ним возвышались чудовища – точь-в-точь такие, как то, что скрывалось под обликом старухи. Горгульи – легендарные крылатые убийцы, о которых в Лавритонии рассказывали лишь в старых сказках. Мощные, жуткие, почти ростом с Обалдуя.

Что-то в их застывших позах, в тенях, ложившихся на каменные лица, вызывало глухое беспокойство. Эти создания будто ждали. Плим почувствовал, как тяжелеет воздух. Он попытался вдохнуть глубже, но грудь сдавило спазмом.

Вскоре они миновали последний проход, и перед Плимом открылась пещера невероятных размеров. Сотни факелов заливали её дрожащим светом. Куда ни глянь – повсюду кипела работа. Тролли вытёсывали из бесформенных глыб крылатых чудовищ. Одни грубо обтёсывали камень, другие поливали заготовки водой, третьи свозили в кучи обломки породы, а кто-то уже шлифовал хищные морды, когтистые лапы и костяные крылья.

Плим отступил назад. Двое троллей толкали телегу с очередным «творением». Колёса жалобно скрипели, а каменное чудовище, сгорбившись, замерло на корточках, вперив мёртвый взгляд в потолок. Телега проследовала дальше и исчезла в тоннеле.

Поодаль, отдельно от прочих, стояла металлическая клетка. Внутри – одно из законченных изваяний. Чуть дальше, у каменной стены, сидела дриада. Она видела Плима, но не обращалась к нему мыслями. В голове стояла тишина. Ни вопросов, ни объяснений. Только глухое предчувствие, что худшее ещё впереди.

Обалдуй толкнул дровосека вперёд.

– Давай! Покорми её.

– Что? – Плим моргнул, будто ослышался. – Покормить? Её?

Это был какой-то нелепый, безумный приказ. Он собирался рубить деревья, да, но… не кормить дриаду, как животное!

– Мы ведь договорились, что я буду…

Обалдуй толкнул его сильнее.

– Покорми её! – рявкнул он, и в этом голосе не было ни терпения, ни объяснений.

Плим посмотрел на измождённое лицо дриады. Да, она определённо питалась соком деревьев, и сейчас её сила была на исходе. Он взял одну из берёзок. «Чахлая поросль, а не дерево», – подумал он, и по примеру того, что уже видел, поставил берёзу за спиной дриады. Она посмотрела на дровосека, и в его голове прозвучал вопрос:

– Тебя старуха тоже сломила? Что ты должен делать? Рубить деревья или просто быть моим надсмотрщиком?

Плим не нашёл, что ответить на этот то ли упрёк, то ли досаду. Он взял её волосы и прижал к стволу. Ему подумалось: «Вот так родители кормят своих детей – с ложечки, чтобы они не обляпались». Нелепо всё это выглядело, но, может быть, так же нелепо в её глазах выглядел и он, когда приступал к своей человеческой трапезе.

– Мы сделаны из разного теста, так не лучше ли просто забыть о различиях и помочь друг другу? – мысленно обратился он к дриаде.

Ничего не происходило. Волосы продолжали свисать с руки, как водоросли. Обалдуй подошёл сзади и влепил подзатыльник. В голове зазвенело, Плим стиснул зубы.

– Что, не получается сработаться? – прогудел великан. – Если она не станет питаться, виноват будешь ты. Если сдохнет – за ней пойдёшь и ты.

– Пожалуйста… – сказал Плим вслух, глядя на дриаду, а мысленно добавил: «Я буду рубить для тебя деревья. Настоящие. Не этот сухостой. Я не сломлен, просто нам нужно время».

Дриада продолжала смотреть на него так, словно изучала. Несколько секунд ничего не происходило. Потом её волосы шевельнулись, медленно потянулись к стволу, оплели его и, словно сотни игл, впились в кору. Она закрыла глаза. Бледность на лице понемногу сходила.

– Спасибо, – тихо выдохнул Плим.

Теперь ему предстояло играть в двойную игру: говорить одно – думать другое. Вслух – для Обалдуя, мысленно – для дриады. Всё равно что жонглировать, мчась вниз по крутому склону. Ошибка будет стоить слишком дорого. Придётся оттачивать навыки.

Дерево застонало, по белому стволу поползли тонкие трещины. На поверхность выступил прозрачные капли сока. Дриада быстро набирала силу.

Обалдуй одобрительно кивнул.

– А теперь она должна кое-что сделать, – сказал он.

Он окликнул одного из троллей и отдал приказ. Плим не уловил смысла, но тролль взвизгнул от радости, потёр ладони и умчался. Через минуту вернулся, волоча под мышкой каменную глыбу. Бухнул её к ногам дриады и тут же отпрыгнул – с выражением восторженного ожидания.

Камень оказался нелепым изваянием – нечто среднее между козлом и поросёнком, с кривыми ногами и вытянутой мордой.

– Вели ей оживить это, – великан смотрел на Плима так, будто речь шла о самой обыденной просьбе.

– Хорошо… – пробормотал дровосек. Всё это напоминало дурной сон. Но разве он здесь устанавливал правила? Он посмотрел на дриаду:

– Пожалуйста… оживи это творение криворукого тролля.

Дриада перевела взгляд на камень и отрицательно покачала головой.

Плим схлопотал очередной подзатыльник. В глазах зарябило, вспыхнули красные мурашки. Это был не просто шлепок «ну-ка, малыш, не безобразничай». Боль взорвалась в затылке, словно туда прилетел булыжник величиной с кулак.

– Прошу тебя, сделай то, что просят эти господа, пока мою голову не раскололи как орех, – выдавил Плим вслух, надеясь, что Обалдуй оценит его старания.

Дриада не шевелилась, но и не отводила взгляд.

Снова удар. В этот раз прямо над бровью. На лбу раскрылась глубокая рана, и по лицу побежала тёплая струйка крови. Плим не выдержал. Размахнулся со всей силы и ударил кулаком в каменную грудь Обалдуя. Как и следовало ожидать, без толку – рука онемела, боль отозвалась в локте. Всё равно что бить скалу.

– Я не стану об этом просить! – твёрдо произнёс он. Голос звенел от напряжения. – Мы договорились, что я рублю деревья. А заставлять женщину со странностями творить ещё большую странность – не по моей части.

Удар в голову.

– Не делает она – виноват ты! – спокойно сказал Обалдуй.

– Нет! – Плим скрестил руки на груди.

Удар в живот. Дровосек сложился пополам, задыхаясь от боли. Вокруг собрались зрители. Тролли толкали друг друга локтями, ухмылялись, предвкушая продолжение. Плим рывком поднялся и бросился на голема, обхватил его ногу, пытаясь опрокинуть. Тролли загоготали. Обалдуй даже не шелохнулся. Тяжёлая рука подняла Плима и швырнула в сторону. Он пролетел по воздуху, врезался плечом в камень и осел на пол. В глазах потемнело. Он уже не знал, говорит ли вслух или умоляет дриаду внутренним голосом. Один глаз заплыл. Тролли зашлись в восторженном улюлюканье:

– Абун! Абун! Абун!

Плим опёрся на руки, медленно пополз обратно к изваянию. Под дружные вопли он, конечно, попросит дриаду оживить безумное творение.

– Прошу, если тебе не дорога твоя жизнь…

Но добавить «…подумай обо мне» он не смел. Это было не по-мужски.

И вдруг Плим понял: какая разница? Оживит она эту каменную глыбу или нет? Убьют его сейчас или просто покалечат? Всё это была одна шайка – тролли, голем, дриада, горгулья. Все заодно! Они просто нашли себе развлечение. Жалкий спектакль, где он – игрушка в чужих руках. Он умоляет дриаду сделать невозможное, и все знают, что она не сможет. Но именно этого они и хотят. Чем больше бесполезных попыток, тем громче смех, тем сильнее удары, тем веселее зрителям.

– Посмотрите, какое зрелище! Дровосек так напуган, что просит невозможного. Ха-ха-ха! Умоляет оживить непонятно что, непонятно как!

Плим почувствовал, как проваливается в темноту. Он уже никого ни о чём не просил. Он снова был мальчиком на берегу реки, смотрел на звёзды, показывал на одну из них и спрашивал отца:

– И всё-таки КТО Я?

Река отражала лунную дорожку. Позади возвышалась гора. Он чувствовал спиной, как внутри её пещер пробуждается что-то страшное.

– Оглянись, – раздался голос.

Мальчик повернул голову. Из самого центра горы в небо выстрелил снаряд. Он взвился над верхушками деревьев и застыл на фоне белой, как молоко, луны. Затем снаряд раскрылся, точно плащ фокусника. Плим увидел лапы, безобразную голову, оскаленную пасть. Чудовище. Оно расправило крылья и полетело в сторону деревни.

Мальчик хотел вскочить и бежать, но землю сотрясло. Гора вздрогнула, из её глубин раздался хохот – низкий, протяжный, будто сами недра смеялись тысячью глоток. Один за другим из её нутра вылетали маслянистые снаряды. В воздухе они разрывались, превращаясь в фурий, и расползались по небу, как саранча, движимая волей полководца.

– Ты этого хочешь? – снова прозвучал голос дриады. – Я могу сделать то, о чём меня просят. Ты перестанешь страдать. Но завтра узнаешь цену – это будет твоя деревня. Ты сможешь жить с этим?

И вот он снова взрослый. Не мальчик, а мужчина. Стоит у той же реки, смотрит на звёзды и огни деревни, раскинувшейся на берегу. Чудовища исчезли, как дым. Воздух вновь стал чистым.

Плим молчал. Он знал, чего ждёт от него дриада: Не подчинюсь. Буду бороться. Готов рискнуть всем. Но если он скажет это, пути назад уже не будет. Он сам похоронит надежду – на возвращение, на свободу, на жизнь. А вдруг всё это – лишь её обман, наваждение, чтобы вынудить его сделать выбор? Где граница между правдой и иллюзией? И кто решает, что из этого настоящее? А что, если она права? Может, чтобы найти в себе силы бороться, мне действительно нужно ответить на этот вопрос: Кто я? Но зачем ей это? К чему она ведёт? Что ей нужно? Я дровосек. И не собираюсь быть героем.

Он бы ещё долго кружил в поисках ответа, если бы не пронзительные вопли. Плим приоткрыл здоровый глаз. Пещера сотрясалась от бешеного гвалта. Тролли, охваченные азартом, носились за рогатым поросёнком. Животное на длинных, волосатых ногах металось по пещере – скакало, спотыкалось, ударялось о стены, отчаянно уворачиваясь от преследователей.

Дриада всё так же стояла, привязанная к высохшей берёзе, с закрытыми глазами. Камень – нелепое изваяние, брошенное троллем к её ногам, – исчез. А по пещере, безобразно блея и хрюкая, металось существо, которому не место в природе.