Читать книгу Сны Лавритонии - - Страница 6

Растерянным взглядом Плим провожал убегающую Терецию. Он всё ещё сжимал в руке гладкий голыш, но тот вдруг стал мокрым и холодным. Странное, неприятное ощущение пробежало по пальцам, словно камень начал таять. Яркое солнце, зелёный лес, лёгкое бирюзовое платье Тереции – всё рассыпа́лось, дробилось на чёрные крупинки и разлеталось в воздухе, как облако мошкары. Глухая боль подбиралась к затылку. Его мутило, а по телу пробегал озноб.

Гул – исходящий то ли из головы, то ли снаружи. Назойливый звук капели. Кап-кап-кап. А вместе с ним – едкий, отвратительный смрад, как из бочки с протухшей водой. Где-то рядом звучали странные булькающие голоса. Не открывая глаз, Плим попробовал пошевелиться.

БАХ! Боль всё-таки достигла затылка. Он вскрикнул и попытался схватиться за голову, но руки не шевельнулись. В ушах звякнул металл, а запястья резанула острая кромка железа. Цепи?..

Стиснув зубы, он заставил себя разлепить налитые свинцом веки. Чернота. Тяжёлая, давящая, подпирающая каменный свод. Высоко, в этой черноте зияло отверстие. Оттуда внутрь влетал снег – кружился в бледном свете и медленно оседал рядом с ним. Сыро и мёртво. По стенам стекали капли мутной воды, собираясь на полу в фосфоресцирующие лужицы с ядовитым отблеском. Гулкое кап-кап-кап отбивало монотонный ритм. Ярмарка. Колодец. Лес. Всё исчезло.

“Я проснулся? Или наоборот – провалился глубже?”

В эту минуту Плим всё вспомнил. Там, за толщей каменного свода, не было никакой весны. Зима уже вступила в свои права, и эти снежинки под потолком были вестниками разгулявшейся наверху метели. Тёплый ярмарочный день… всего лишь сон. Он вспомнил, как этим утром проснулся и выглянул в окно. Луна висела в небе, озаряя мир бледным призрачным светом. Земля была покрыта инеем – колючим белым бархатом, скрипящим под ногами…

Память возвращалась – вместе с ней приходил страх. Он вспомнил дом – тёплый воздух избы, запах сажи и смолы, въевшийся в бревенчатые стены. Вспомнил, как утром наспех закинул в рот остатки вчерашнего ужина, наскоро натянул одежду и вышел в сарай. И вот теперь он здесь – скованный, окружённый мраком и ужасом перед тем, что ждёт впереди.

Плим приподнял голову и огляделся. Это была пещера – огромный зал с теряющимися во мраке стенами, пропитанный удушливой вонью и влажным теплом от множества костров. Стены подрагивали в неверном свете. Вокруг костров сгрудились сгорбленные, бесформенные фигуры – пещерные тролли. Бугристая кожа, провисшие животы, огромные лапы, свисающие по бокам, как мешки. Плим видел таких в Зрелищном саду Короля Прохламона, когда позапрошлой осенью ходил с друзьями на праздник Больших костров. Там этих тварей держали в глубоких ямах, надёжно защищённых от губительного для них солнечного света. Здесь же они были свободны.

Тролли переговаривались на своём гортанном наречии – будто полоскали горло собственным обедом. Толкаясь локтями, они лениво мешали зловонную жижу в закопчённых котлах. Вонь стояла нестерпимая – точь-в-точь, как у кожевника Ларса-Сыромята в те дни, когда он вываривал шкуры.

К горлу ещё сильнее подкатила тошнота – не только от запаха, но скорее от внезапной догадки: он здесь не просто пленник. Возможно, он – один из ингредиентов для этого зловонного блюда.

– Эй, вы, мешки с помоями! – приподнимаясь на локтях, крикнул Плим в сторону троллей, и в эту минуту увидел её…

Женщина стояла, прислонившись к тонкому деревцу – почти сливаясь с ним. Фиолетовые глаза были устремлены прямо на него, смотрели не мигая, с ровным, спокойным любопытством. Он на миг забыл о боли, цепях и троллях – и даже не задумался о том, что пещера вовсе не место для дерева. Что-то в её взгляде сбивало с толку. Остатки сна Плима вспыхнули в этих странных глазах: Тереция в красных сапожках, бегущая к опушке весеннего леса… И этот взгляд – бездонный, затягивающий… Будто она не просто смотрела, а знала.

От её руки тянулась цепь, обвивая ствол дерева. Она не была такой тяжёлой и грубой, как та, что сковывала Плима, но всё же оставалась цепью. Даже в тусклом свете пещеры было видно: женщина истощена, измождена, но не сломлена. В её взгляде не было ни мольбы, ни отчаяния, ни покорности. Только спокойствие. И любопытство.

«Что он здесь делает?»

Странно. Она не произнесла ни слова – не дрогнули даже потрескавшиеся губы. Но Плим отчётливо услышал голос – чёткий, спокойный: «Что он здесь делает?» Услышал… как? В голове?

«Кто он такой?» – снова прозвучал голос, будто бы из пустоты.

– Я Плим, дровосек из деревни… – ответил он, оглядываясь с лёгким замешательством.

Женщина вздрогнула. В её фиолетовых глазах мелькнуло удивление, почти испуг.

– Ты меня слышишь? – спросила она. Губы при этом остались неподвижны.

Плим вытаращил глаза.

– Слышу! Но… как ты это делаешь?!

– Стой! Не говори. Просто думай, – раздалось в голове. Голос звучал так ясно, словно кто-то шептал прямо в ухо.

– Думать? Ну хорошо… – Плим покорно кивнул и зажмурился, чтобы сосредоточиться. Лоб покрылся складками, а лицо налилось краской.

«Я тебя слышу», – мысленно выдавил он, чувствуя себя полным дураком. «А ты меня слышишь?»

Он открыл глаза и выдохнул, словно только что поднял одной рукой бревно.

– Прекрасно слышу. Чуть не оглохла, – в голосе прозвучала насмешка.

Плим подпрыгнул, цепи громко звякнули:

– Вот это да! Я могу…

Женщина бросила резкий взгляд в сторону троллей и приложила палец к губам.

«Да, да. Можешь. Но не ори, как взбалмошенный индюк», – отозвался голос в голове.

– Постараюсь, – мысленно откликнулся Плим. – Хотя, признаться, мозги мои нечасто участвуют в беседе…

Он чуть повеселел и отправил следующее мысленное сообщение – теперь осторожно, не выталкивая мысль, а отпуская, как дым из трубы.

«Меня зовут Плим. Я живу здесь недалеко – в деревне.»

– Это мне уже известно. Видела твой сон.

Плим хлопнул глазами.

– Сон? – он заморгал ещё быстрее. – С каждой минутой всё интереснее. Но как? Кто ты такая? И почему меня слышишь?

– Меня интересуют те же вопросы. Как ты можешь меня слышать?

– Не знаю, головешки мне за пазуху… но твой голос звучит так же отчётливо, как отрыжки этих кривомордых увальней, – он мотнул головой в сторону троллей.

Женщина чуть приподняла брови, похожие на зелёные колоски ячменя.

– Ты… необычный, – задумчиво протянула она. – Никто не может слышать голос дриады.

– Так ты… – Плим замер, вспоминая рассказы матери о женщинах, чьё пение и красота сводят людей с ума. – Значит, это тебя я слышал там, наверху?

Женщина не ответила, только продолжала изучать его взглядом – пытливо, пристально, словно разбирала по кусочкам.

– Мать рассказывала мне про таких, как ты, – продолжил он. – Она говорила, что дриады умеют заползать людям в головы своими песнями, и после этого у них… ну… крыша едет. Как же ты говоришь, что никто вас не слышит?

– Звуки, дровосек. Особенные вибрации. Их распознаёт мозг, но не ухо человека. Когда наши песни проникают в разум, людей охватывают видения, тоска, беспричинная грусть. Всплывают воспоминания, которые они годами прятали, лишь бы не тащить за собой шлейф боли. Но ты… ты слышишь не только звуки. Ты слышишь слова.

Женщина сузила глаза.

– Кто ты такой, Плим? Я не про дровосека. Не про сына своей матери. Не про парня, который боится признаться Тереции в любви. Всё это – роли, маски, которыми вы, люди, прикрываетесь в суете повседневности. Меня интересует нечто большее. Кто ты на самом деле?

Плим фыркнул и закатил глаза к потолку.

– Слушай, красавица… честно, ты меня удивила. Но, если по-простому – плевать, как ты залезла ко мне в голову и что там нашла. Меня сейчас волнует только одно: как отсюда выбраться?

Он мотнул головой в сторону троллей.

– Ты тут, похоже, давно, так что давай, объясни, что происходит, и будем думать, как вместе уносить ноги.

Глаза дриады вспыхнули голубовато-огненным светом – в их ледяной глубине на миг промелькнуло пламя.

– И этот вопрос задаёт мужчина? Н-е-е-ет… Это говорит глупый мальчишка, уверенный, что влип в какую-то мелкую передрягу. Трус, у которого духу не хватит принять мысль о потере своего уютного мирка. Юнец, теряющий дар речи при виде напыщенного сановника. И этот герой собирается сбежать?! Вернуться в свою деревню и снова жить безмятежно? Тот, кто будет молча рубить дрова, даже когда его Терецию сосватают за придворного конюха. Что ж… беги! Попробуй снять цепи и пройти, не расставшись с головой, мимо этих падальщиков и продажного каменного прихвостня старухи. Ты ещё не знаком с громилой Обалдуем? Погоди, познакомишься. Нет, дровосек, тебе не уйти отсюда…

– Ничего себе! – Плим вытаращил глаза и присвистнул. – Да ты, оказывается, сама справедливая ярость. Просвети меня, на всякий случай: ты, часом, не ядовитое создание?

Дриада не удостоила его сарказм ответом.

– Разберись: кто ты? И, быть может… хотя вряд ли, ты сумеешь хотя бы добежать до тех ступеней, по которым тебя сюда спустили.

В негодовании она дёрнула головой, и Плим увидел, что её волосы… Вплетены? Нет. Они пронизывали, проникали, сжимали, обвивали ствол дерева, которое на глазах становилось сухим и безжизненным.

– Эй-эй, кошка бешеная! Успокойся! – Плим даже не заметил, как выкрикнул это вслух.

Один из троллей, сгорбленный и кривоногий, резко обернулся. Его бесформенная туша отделилась от собратьев и заковыляла в сторону дровосека.

– Чио ты аошь?

Плим обернулся.

– Я тебя не понимаю, повтори, а то квакаешь, будто жаба с похмелья.

– ЧИ-О ТЫ А-ОШЬ?

– Чего я ору?

– Да, чио ты аошь?

– Ясно. В следующий раз лучше говори подмышками.

Тролль зарычал, брызжа слюной, и с размаху отвесил Плиму увесистую оплеуху.

– Стой… – прошипел Плим, скривившись от боли. – Смотри… Что с ней?

Он ткнул пальцем в сторону дриады. Женщина обмякла, её тело повисло, словно кукла на нитях, а высохшее дерево, к которому её приковали, казалось, вот-вот рассыплется в труху.

Тролль обернулся и уставился туда, куда показывал дровосек. Он что-то крикнул (а может, просто рыгнул). В ответ другой тролль, сидевший у костра, огрызнулся, нехотя поднялся и направился к противоположной стене пещеры. Только сейчас Плим заметил нагромождение вывернутых с корнем чахлых берёз. К одной из таких, теперь уже высохшей, была прикована дриада. Второй тролль небрежно выдернул из кучи новое дерево и с силой швырнул его в их сторону. Оно пронеслось со свистом и рухнуло рядом с женщиной. Тролль размотал цепь и грубо оторвал дриаду от высохшего ствола. В древесине остались обрывки её зелёных волос. Он отбросил мёртвое дерево в сторону, а на его место, между двумя валунами, воткнул новое – без листьев, но живое.

– Так вот чем ты питаешься?! – пронеслась в голове у Плима мысль, обращённая к дриаде. Ответа не последовало. Она не шевелилась, казалось, была без сознания.

Тролль вытер свисающую с носа соплю и вернулся к булькающему вареву. Плим снова почувствовал отвратительный запах и подумал о том, что не ел с прошлого утра, если не считать небольшого перекуса в лесу. В ответ на эту мысль желудок отозвался урчанием.

Между тем с дриадой что-то происходило. Не сказать, что она приходила в сознание – её голова всё ещё безвольно покоилась на груди, – но вот волосы… Они вдруг затрепетали, как осока, потревоженная лёгким ветером, затем вытянулись и начали врастать в дерево. Пальцы дёрнулись, и Плим заметил на них острые, как бритва, когти. Они впились в ствол берёзы, прокалывая кору, пока на белой поверхности не выступил прозрачный сок. На лице появился слабый румянец, грудь дрогнула и помутневшие глаза дриады распахнулись.

Она даже не взглянула в его сторону, будто презирала. И тут случилось то, чего при данных обстоятельствах Плим ожидал меньше всего. Дриада запела. О, что это была за песня! Она стонала, тосковала, рыдала, как пастушья жалейка. В ней звучало всё – унылое завывание ветра, крик ночной птицы, тишина звёзд, скрип мельничного жёрнова, падение невесомых частиц смолотого зерна. И всё это – с отчётливостью капель, падающих в безмолвной пустоте. Эта мелодия навевала блаженство и в то же время терзала, пробуждая в душе Плима что-то давно забытое – тёплые, ускользнувшие воспоминания и глухую боль о потерянном.

Серебром искрятся черепицы крыш.

Спит холодный город, спит и мой малыш.

Путь к горе далёкой снегом заметён…

В бедную дриаду был Король влюблён.

Спи, не бойся, крошка, баю-баю-бай,

Под моей защитой глазки закрывай.

Ты оставил звёзды – беззаветный кров,

Здесь же всё иначе – мир людей суров.

Долгая дорога впереди лежит.

Песнь дриады бедной пусть тебя хранит.

Спи, не бойся, крошка, баю-баю-бай,

Под моей защитой глазки закрывай.

Обещаний пылких не сдержал Король.

Отнят у дриады сын её родной.

Ныне ж из темницы, от цепей стальных,

Песнь мою услышишь в снах своих цветных.

Спи, не бойся, крошка, баю-баю-бай,

Под моей защитой глазки закрывай…