Читать книгу Пленница Северных земель. Замуж за волка - Группа авторов - Страница 3

Сон не приходил. Его место занял озноб – пронизывающий, беспощадный, проникающий в самое нутро. Лира сидела, прижавшись спиной к каменной стене, завернувшись в свой тонкий, промокший плащ. Длинная цепь лежала рядом, как спящая змея. Каждые несколько минут она просыпалась от стука собственных зубов или от того, что тело само собой пыталось сжаться в комок, чтобы сохранить жалкие остатки тепла.

Так прошла ночь – в дремоте, перемежающейся ледяными провалами в бодрствование.

Первые лучи рассвета не принесли тепла. Они вползли в нишу косыми, бледными лезвиями, высветив детали её каменной тюрьмы: заиндевевшие стены, грязную солому, её собственные бледные, почти синие пальцы, цепляющиеся за плащ. И решётку. Всегда – решётку.

Снаружи лагерь просыпался. Звуки были другими – не ночными шорохами и голосами, а чёткими, деловитыми. Глухой стук топоров по дереву. Резкий, отрывистый смех. Рык какой-то команды. И запахи. Дым теперь пах не просто деревом, а чем-то сытным – варёным мясом и кореньями. Этот запах, такой обыденный и такой недостижимый, заставил её желудок сжаться от спазма голода.

Лира медленно поднялась на ноги. Кости ныли, рана в боку пульсировала тупой болью. Она подошла к решётке, ухватилась за холодные прутья.

При свете дня Логово Волка предстало перед ней во всей своей, отрицаемой ею ранее, сложности.

Это не было скопищем шалашей. Это был посёлок, выросший из леса и скал. Длинные дома – «гридхоллы», как она позже узнала их название, – были встроены в сам ландшафт. Их покатые крыши из плах и дёрна сливались со склонами холма, делая поселение почти невидимым с воздуха. Между домами бежали аккуратно утоптанные тропы, посыпанные пеплом, чтобы не скользить.

Люди – нет, вирдиры – занимались повседневными делами. Женщины в толстых шерстяных платьях развешивали на верёвках шкуры, выбивая из них лёд. Дети, завёрнутые в меха с головы до пят, гоняли по улице деревянный шар, и их крики были такими же звонкими, как и у южных детей. Мужчины чинили оружие, сидя на бревнах у костров. Всё это было поразительно нормально. Ужасающе нормально. Где же дикари, пожирающие сырое мясо? Где хаос и грязь?

Её взгляд привлекло движение у длинного дома в центре поселения. Из двери вышел Рорк. Без доспехов, в простой тунике из грубой ткани и меховых штанах. Он что-то говорил другому вирдиру, жестикулируя в сторону леса. Он выглядел… обычным. Хозяином, обсуждающим дела. Исчезла та аура неумолимой силы, что окружала его в бою. Теперь он казался просто большим, сильным мужчиной с жёстким лицом. И от этого было ещё страшнее.

Внезапно тень упала на решётку. Лира отпрянула.

Перед её клеткой стояла женщина. Та самая, седая старуха с лицом, как потрескавшаяся кора. В руках она держала деревянную миску и глиняную кружку. Её глаза, цвета старого льда, безразлично скользнули по Лире.

– Есть, – бросила она на ломаном языке Юга и просунула миску между прутьев, поставив её на небольшой выступ внутри клетки.

В миске дымилась похлёбка – густая, с кусками тёмного мяса, ячменем и кореньями. В кружке парилась вода, пахнущая хвоей и чем-то горьковатым, возможно, ивой.

Лира не двинулась. Гордость, подкреплённая подозрением, сжала её горло. «Не тронь их пищу. Это может быть отравлено или осквернено».

Старуха фыркнула, поняв её колебание.

– Голод – плохой советчик, девочка. А смерть от глупости – позорная. Ешь. Хейдра не тратит яд на тех, кого и так сломит зима.

Она назвала своё имя. Хейдра. И, повернувшись, ушла, не оглядываясь.

Лира посмотрела на похлёбку. Парок поднимался, неся тот самый сытный, манящий запах. Слюна предательски наполнила рот. Её тело, измученное холодом, болью и боем, требовало пищи. Разум кричал об опасности. Но Хейдра была права. Слабость уже подтачивала её. Ещё день в таком холоду без еды – и она станет совершенно беспомощной.

Скрежеща зубами от унижения, она взяла миску. Дерево было тёплым. Она поднесла её ко рту, отхлебнула осторожно.

Вкус был… простым, землистым, солёным. Невероятно вкусным. Она ела жадно, почти не жуя, чувствуя, как тепло разливается по желудку, даря призрачное, но такое желанное ощущение жизни. Вода с горьковатым привкусом оказалась не отравой, а чем-то вроде укрепляющего отвара. Он немного притупил боль.

Пока она ела, мимо клетки прошли двое вирдирских детей, мальчик и девочка лет семи. Они остановились и уставились на неё широкими глазами. Не со страхом. С любопытством, с каким рассматривают диковинного зверя в клетке.

– Смотри, Эрвиг, у неё волосы как спелая пшеница, – сказала девочка на их языке. Лира с удивлением поняла несколько слов. Её обучение языкам врага было поверхностным, но базовые понятия она уловила.

– А глаза как небо перед бурей, – ответил мальчик. – Интересно, она кусается?

Он сделал шаг ближе, и Лира невольно отодвинулась к стене, опустошённая миска в руках. Её движение, полное животного страха, заставило детей вздрогнуть. Но не от страха. На их лицах появилось… недоумение. И что-то похожее на жалость.

– Не бойся, – тихо сказала девочка уже на понятном языке, явно стараясь. – Мы… не тронем.

В этот момент появилась их мать, крупная женщина с охапкой дров. Она бросила быстрый, строгий взгляд на детей, потом на Лиру. В её глазах не было ненависти. Была усталая осторожность и отстранённость.

– Прочь отсюда, – сказала она детям. – Нечего глазеть на чужую боль. Она не для ваших игр.

Она увела детей, бросив на Лиру последний взгляд – не врага врагу, а хозяин – потенциально опасному, но сейчас безвредному существу.

Лира опустила голову. Жалость детей и безразличие взрослой женщины жгли её сильнее, чем открытая враждебность. Она была для них не противником. Не угрозой. Она была предметом. Диковинкой. Проблемой. Её ярость, её гордость, её титулы – всё это ничего не значило в этом мире из дерева, снега и суровых законов выживания.

Она поставила пустую миску на выступ. Тепло от еды внутри быстро рассеивалось, сменяясь привычным леденящим оцепенением.

И тут она увидела его снова. Рорк. Он закончил беседу и теперь шёл прямо к её клетке. Его шаги были мерными, взгляд направлен на неё. В руках он нёс не миску с едой, а свёрток из грубой ткани и кожаный бурдюк.

Он подошёл к решётке, не говоря ни слова, откинул засов и вошёл внутрь. Его массивная фигура заполнила собой всё пространство ниши, сделала воздух гуще. Лира инстинктивно вжалась в стену.

Рорк бросил свёрток к её ногам.

– Переоденься. Твоя южная броня сгодится только для того, чтобы превратить тебя в ледышку.

Потом он протянул бурдюк:

– Жир тюленя. Втирай в кожу, особенно в руки и лицо. Если обморозишься, пальцы отвалятся. Мне не нужен бесполезный калека.

Его слова были грубы, но в них не было желания причинить боль. Это была инструкция по содержанию имущества. Как ухаживать за лошадью, чтобы она не пала.

Лира посмотрела на свёрток, потом на него. Гордость снова подняла голову.

– Я не намерена носить ваши шкуры.

Рорк наклонил голову. В его жёлтых глазах мелькнуло что-то похожее на усталое раздражение.

– Намерения здесь ничего не решают. Либо ты это сделаешь, либо через сутки твоё тело будет таким же твёрдым, как эта скала. Выбор за тобой, южанка. Но знай – мёртвая пленница не имеет ценности. Её просто выбросят в ущелье на съедение воронам.

Он повернулся, чтобы уйти, но на пороге остановился, не оглядываясь.

– И не думай, что этот жест – доброта. Ты часть расчёта. Пока ты жива, у твоего короля есть шанс заплатить выкуп или предложить обмен. Мёртвая ты – просто испорченное мясо и напрасная трата сил моих воинов.

Он вышел, снова защёлкнув решётку.

Лира осталась одна с подарками своего тюремщика. Она долго смотрела на свёрток. Потом, дрожа от холода и чего-то большего, чем холод, развязала верёвки.

Внутри лежали штаны и куртка из плотного, мягкого лосиного меха, вывернутого внутрь, и тёплые сапоги из оленьей кожи, набитые сухой травой. Простая, но искусно сшитая одежда. Одежда врага.

Она посмотрела на свою мокрую, заиндевевшую кольчугу, на тонкий, порванный плащ. На свои синеватые пальцы.

Рорк был прав. Выбора у неё не было.

Скрежеща зубами, её дыхание превращалось в белые клубы ярости, Лира начала снимать с себя доспехи граньского стража – символ её чести, её принадлежности, её прошлой жизни. Одно за другим, тяжёлые, холодные части падали на солому. Она осталась в тонкой рубахе, от которой мурашки побежали по всему телу.

Затем она взяла меховую одежду. Она пахла дымом, кожей и чужим, диким запахом. Надевая её, она чувствовала, как грубый мех прикасается к коже, как тепло начинает медленно, нехотя, возвращаться в её конечности. Это было невыносимое, сладкое предательство собственного тела, которое с благодарностью принимало тепло.

Она натянула сапоги. Они были немного велики, но невероятно тёплые.

Потом она взяла бурдюк с жиром. Отвратительный, животный запах ударил в нос. Она зажмурилась и начала втирать густую, холодную массу в лицо, в руки. Это было последнее унижение.

Закончив, она села на солому, завернувшись в меховую куртку. Она была тёплой. Чёрт возьми, она была тёплой.

Снаружи продолжалась жизнь Логова Волка. Слышался лай собак, крики детей, стук инструментов. Лира сидела в своей новой, тёплой, чужой шкуре и смотрела сквозь решётку на этот чужой, живущий своей жизнью мир. Ярость никуда не делась. Она просто осела где-то глубоко внутри, став холоднее и твёрже, превратившись из пламени в ледяной клинок.

– Хорошо, – подумала она, глядя на свои руки, пахнущие тюленьим жиром. – Вы надели на меня свою шкуру. Вы думаете, что приручили. Но я не ваша. Я просто изучаю вас. И когда-нибудь, оборотни… когда-нибудь я использую это ваше тепло, чтобы сжечь ваше логово дотла.

Но в глубине души, под слоями ненависти и страха, шевельнулся крошечный, опасный вопрос: а что, если они вовсе не те монстры, какими их рисовали её учебники? Что, если всё, что она знала о них, – ложь?

Она тут же прогнала эту мысль, как предательскую слабость. И уткнулась лицом в мех, который пах теперь и тюленем, и ею самой. Пленницей в волчьей шкуре.