Читать книгу Кладоискатель. Роман - Леонид Лернер - Страница 6

В конце июня Гольдин сбежал от родителей в пустующую квартиру знакомых – неухоженную и нелегальную: владелец умер, а наследники скрыли факт «изменения гражданского состояния» и теперь ожесточённо спорили, кого бы туда прописать задним числом и как потом поделить имущество. В обмен на бесплатное проживание Миша следил за почтой и объяснял любопытным старушкам, что «дядя Саша уехал на лечение в Кисловодск», а он присматривает за кошкой. Кошка была совсем старая, почти ничего не ела и, кажется, догадывалась о преступном сговоре наследников: она начинала шипеть, если кто-нибудь из них наведывался за очередным венским стулом или хрустальным графинчиком. На Мишу животное никак не реагировало, принимая, очевидно, за нового хозяина. Но самому Гольдину соучастие в афере с недвижимостью уже через неделю стало казаться чрезвычайно опасной глупостью. Он сильно нервничал и всякий раз зависал у Новикова, если старик, проболтав о кладах до полуночи, предлагал ему «поспать на диванчике». Гольдин согласился охранять нехорошую квартиру «месяца три-четыре, до окончательного решения денежных споров». К концу этого срока он надеялся переехать на «базу».

Новиков никогда не рассказывал о себе. Лишь однажды, как бы между прочим, обмолвился, что историей занимается лет тридцать, а до этого был геологом. Почему бросил? От скуки. Хотя история ещё скучнее: открытия здесь не делают, а изобретают.

– Шило на мыло променяли…

– Если на поверхности. А стоит чуть в сторону уйти от традиционной науки, связать её с практикой…

– Поэтому и кладоискательство?

– Не только клады искать можно… Тех же людей…

– Простите, но это уже не история, а спиритический сеанс…

Старик пожал плечами.

Когда через пару дней Миша попробовал уточнить детали его жизненного пути, Новиков ехидно спросил:

– Зачем тебе?

– Расширить представление…

– Я же тебя не спрашиваю.

Сергей Владимирович, действительно, не лез в Мишино прошлое.

– То, что было – ничего не изменит сегодня.

– Может, я стану к вам по-другому относиться…

– Вдвойне неправильно. Тогдашние поступки касаются других людей и других ситуаций, их нельзя втиснуть в теперешние рамки.

Внезапно он закрыл для обсуждения тему Места. Миша был удивлён и обескуражен: его в кои-то веки зацепило.

– Мои догадки невнятные и приблизительные, – сухо ответил старик, когда Миша «возмутился». – Не хочу сеять заблуждения. Если прояснится – ты первый узнаешь.

А на следующий день Новиков ошарашил Гольдина заявлением:

– Попробую снова объяснить тебе Метод. Точнее – технологию отслеживания критических моментов в биографиях богатых людей.

Он тотчас принялся рисовать в блокноте схемы «прерывания соответствия», нагромоздил ряды разноцветных стрелок, кружочков и крестиков – то есть мгновенно закамуфлировал «элементарную», по его словам, логическую цепочку.

– С теорией кладов теснейшим образом связана проблема «скачков во времени». Парадокс, но сокровища в самом деле совершают такой скачок, и он имеет для будущего такое же большое значение, как и для прошлого. Сам подумай: если значительная сумма изымается из оборота, это катастрофически сказывается на будущем социального кластера, семьи. Через двести-триста лет, с обнаружением клада, происходит ещё одно нарушение баланса: кто-то резко богатеет, перепрыгивая через ступеньку. Если, допустим, за всем этим стоит Провидение, то ценностям, которые Чигасов закопал на окраине Звенигорода, было изначально установлено послужить именно нам с тобой, а не купцу или его детям. И купец выступил в роли посредника. И наша задача – вычислять посредников, угадывать момент скачка во времени…

Потом Сергей Владимирович заговорил о смысле такого переноса. Если всё дело во вмешательстве сверхъестественных сил, размышлял он, зачем доверять сокровища земле, а не вручить богатство адресату, минуя промежуточные стадии хранения? Или баланс не нарушается, а, наоборот, создаётся? Эдакий неприкосновенный запас, который в определённый момент вновь запускается в игру. Только со смертью хозяина клад по-настоящему становится кладом, до тех пор это – просто склад. Одна из функций клада – наказание, то есть сама ситуация, приводящая к устройству тайника, когда человек вынужден прятать своё имущество, возникает отнюдь неспроста. Тайники делают в «чёрный день» или на «чёрный день», и большая их часть раскрывается в урочный час закладчиками. А долгие годы лежать под спудом обречены сокровища невезучих…

– Что есть конечная причина сокрытия кладов – вопрос философский, из области телеологии… – подвёл итог непонятному Новиков. – Но я убеждён, что результат – факт нахождения тем-то и тогда-то конкретного клада – оказывает вполне объективное воздействие на процесс в целом.

В течение недели они ежедневно ездили в Алексеевскую рощу и долго бродили там, не думая о дорожках и ориентирах. Новиков выбирал поваленное дерево, садился и начинал чертить на земле невообразимые фигуры, втыкал палочки, обводил шишки кругами, зарывал листья и камни в маленькие ямки. Всё это символизировало процессы и механизмы, о которых он докладывал. Рассказать об этих вещах ещё более популярно и наглядно было бы невозможно: Сергей Владимирович достиг предела упрощения. И в какой-то момент осознал, что, разложенные на азбучные истины, его теории теряют всякий смысл. Сделав это открытие, Новиков загрустил, и они довольно долго шли молча.

– Это – знак, – старик опустился на пенёк, не обращая внимания на копошащихся в нём муравьев. – Вероятно, всякая теория такого рода – предмет индивидуального пользования. Как личную вещь нежелательно передавать другому, так и мой Метод не предназначен для постороннего.

Передохнув в полной тишине, двинулись дальше.

– Я начинаю понимать, как это глупо – сообщать кому-то даже не теории, а гипотезы. Получается, что я рассказываю тебе об опытах, мною ещё не произведённых… Конечно, кое-чего я наэкспериментировал – и удачно – но до хорошего автоматизма и полной уверенности пока очень и очень далеко.

Они вышли на солнечную полянку. Новиков замедлил шаг и огляделся по сторонам.

– Хм, кстати, вот что я подумал…

Сергей Владимирович так и не окончил фразу; он приблизился к высокому сухому дереву и посмотрел вверх:

– Там дятел. Вторая толстая ветка, у самого основания.

Несколько минут они наблюдали за красноголовой птицей.

– Так что за мысль, Сергей Владимирович?

Мише надоело стоять с задранной головой, тем более, что дятел достучался-таки до мягкого слоя, и теперь вниз вовсю сыпалась труха.

– Да, я хотел сказать про путь знания… – Сергей Владимирович опять замер. – Пойдём, а то поздно уже…

Снова шли молча. Потом Новиков заговорил:

– Где-то я прочёл… Не могу вспомнить, у кого… Путь знания заключает в себе три стадии: пассивность, страстность и покой. И на нашем с тобой примере это проявляется со всей очевидностью. Вот уже три месяца я страстно втолковываю тебе Метод. Это знание предполагает особенный алгоритм восприятия. Ты вроде бы увлечён нашим делом, но прогрессирующее непонимание есть отражение пассивности. Бездействуешь, так, покачиваешься слегка, топчешься у двери. А я эту дверь держу для тебя открытой…

– Я хотел бы оказаться… на той стороне.

Новиков быстро-быстро закивал головой. Он, видимо, собирался что-то сказать, но Миша опередил его:

– А неспособность в эту дверь войти, пассивность по-вашему, объясняется тем, что я не могу поверить в реальность вашего Метода…

– Вот и получается, что ты изображаешь внимание, какие-то вопросы задаёшь – всё для отвода глаз и моего успокоения, – Сергей Владимирович говорил это с улыбкой, и отнюдь не грустной, как того, казалось бы, требовала ситуация.

– Похоже, так оно и есть, – Гольдину стало неловко.

– А мне не нужны фальшивые поддакивания! Да, я опять прихожу к заключению, что нерационально… втюхивать гипотезы.

Новиков дёрнул его за рукав и показал кончиком палки на огромный гриб:

– В следующий раз обязательно возьмём корзинки.

– Это мухомор…

– Да? – старик наклонился. – Действительно. Удивительное существо…

На пригородный автобус они обычно садились около озера, и сейчас до них уже доносились голоса купальщиков. Сергей Владимирович ускорил шаг.

– Лет тридцать назад я кладами увлёкся. По крупицам правду собирал, зёрнышко к зёрнышку… И пробил эту стену, проник куда-то, меня словно бы признали…

Миша подозревал, что речь идёт о какой-то важной метафоре.

– Я, наверное, тоже хочу пробить стену.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся Новиков.

Несмотря на конец дня, на пляже было много народу: загорелые мужики играли в мяч, кто-то жарил мясо, в маленьком кафе громыхала музыка.

Уже в автобусе старик шепнул Гольдину:

– Рано или поздно увлечение превращается в миссию…

В автобусе галдели дачники, и Миша не был уверен, что правильно разобрал слова. Но переспросить не решился.

Новиков умел находить не только сокровища, но и людей. В нужный момент у него появились Гольдин и Саша. Потом он притянул к себе Соню. И каждый был чем-то полезен Сергею Владимировичу. Но следующий «гость» в одночасье нарушил гармонию в их «малой группе»: Катя раздражала Соню, откровенно доставала Рудакова и навязчиво симпатизировала Мише. Новиков наблюдал и не вмешивался.

Гольдин несколько раз возмутился, и после очередного «вежливого демарша» Сергей Владимирович заявил, что «никакого злого умысла здесь нет», а с девушкой он две недели назад «случайно познакомился около „Книжной находки“ на Арбате». Три «хиппушки» якобы «давали спектакль» вокруг раскрытого пошире футляра от гитары. Новиков засмотрелся, и тотчас перед ним возникла одна из артисток: «Зачем вы меня преследуете?» – «Я вас не преследую» – «Почему?» – «Ну… потому что не хочу» – «А жаль…»

История звучала глупо, Сергей Владимирович это и сам видел, но никак не оправдывался. Просто сказал, что Катя «прицепилась и никак не отваливается»:

– Что-то ей, видимо, надо… А лишних людей вокруг меня нет. Потерпим какое-то время.

Но терпеть Гольдину уже надоело: девушка являлась каждый день около полудня, терроризировала разговорами о любимых книгах и музыке, уговаривала сходить с ней на «приятный концерт». Заглядывала в глаза. А однажды, ни с того ни с сего, провела своим пальцем по его щеке. Каждый вечер Миша старался уйти от Новикова незаметно, чтобы Катя не увязалась за ним.

Наконец, Гольдин прямо спросил старика:

– Почему вы её терпите?

– Я не могу прогнать Катю. Зачем-то ведь она появилась?

– Зачем?

– Тебе интересно моё мнение? – Новиков криво усмехнулся. – Так вот, сам ещё будешь за ней бегать!

Катя, действительно, была очень привлекательна. «Если бы не дикость и взгляд сумасшедший, – признавался себе Миша, – я бы сказал, что она мне нравится. Почти как Соня». Отношения с Соней, впрочем, никак не развивались.

Раз в две недели «коллеги» Новикова встречались у него дома. Всего таких «собраний» Миша запомнил три или четыре. Говорили о пустяках, смеялись над анекдотами Рудакова. Пропустив рюмку водки, Саша закидывал идею «продать ещё чего-нибудь из Акуловского», а Новиков морщился: «пока не время, а если деньги нужны – знаешь, где лежат».

Катя обычно сидела не за столом, а в кресле у окна и пыталась спровоцировать Гольдина на выступление, то и дело восклицая: «А что Миша думает по этому поводу?» Новиков несколько секунд вопросительно смотрел на Мишу, потом спохватывался, понимая, что это очередная «шуточка», и продолжал свою речь. Соня недовольно фыркала, Саша качал головой, Гольдину хотелось подойти и щелкнуть Катю по носу. Судя по всему, этого она и добивалась. Катя всегда приходила к Новикову в разодранных на коленках джинсах, сидела, широко расставив ноги, держала в одной руке кружку с чаем, другой крутила прядь волос. Иногда Миша против воли засматривался на девушку. И Соня это видела.

Последний раз в полном составе собрались в десятых числах августа. Ужин начался спокойно. Катя отказалась от салата и сразу накинулась на шоколадные конфеты.

Новиков вещал о наступлении холодов, о вынужденной, «где-нибудь с конца октября», передышке в охоте на клады. Которых, кстати, у него на примете – как минимум – три! Или же надо раздобыть специальную бумагу, позволяющую вести археологические, реставрационные («Или хотя бы ремонтные», – вставил Саша) работы в подвальных помещениях и домах под снос.

Но когда Соня разливала чай по чашкам, а Миша резал торт, Новиков, как бы невзначай, ошеломил всех заявлением:

– Через неделю мы с Мишей отправляемся в экспедицию на Южный Урал, в Белорецк.

Сообщив эту новость, Сергей Владимирович выдержал театральную паузу. Он собирался сказать что-то ещё, но не успел. Катя, не меняя позы и глядя на Гольдина, выпалила:

– Я хочу поехать с вами.

Миша заметил, как у Сергея Владимировича чуть дернулась верхняя губа.

– Катенька, к сожалению, нет. У нас с Мишей там особо важное дело, касающееся исключительно нас двоих.

Упоминание о «деле для двоих» заинтересовало Рудакова. Он, вероятно, решил, что Новиков затевает какие-то предприятия втайне от него. Саша изобразил на лице крайнее недоумение. Миша с готовностью ответил ему тем же: развёл руками, давая понять, что «дело» для него – такая же новость.

– Если не возьмёте меня с собой, я просто поеду в том же поезде. Или на электричках.

– Вот, точно! – неожиданный поворот развеселил Сашу. – Я голосую за электричку.

– Ментам слова не давали, – огрызнулась Катя.

Саша перестал улыбаться, поднялся со своего места и подошёл к девушке.

– Давай-ка выйдем в коридор.

Катя сжала губы и отвернулась. Она опять взглянула на Гольдина.

Рудаков подождал несколько секунд, потом больно схватил девушку за руку. Катя попробовала вырваться, из глаз у неё брызнули слезы.

– Отпусти, скотина, – Катя принялась колотить по Сашиному плечу свободной рукой.

– Ты, милая, оставила бы свои уличные словечки, – наконец, Саше удалось отцепить её от кресла.

– Саша, Саша, так нельзя! – Сергей Владимирович, побледневший и растерянный, опередил их и встал в дверном проёме. – Умоляю, не ссорьтесь…

Рудаков поднял руки вверх.

– А вас, Старикан Стариканыч, я не просила заступаться, – процедила Катя, зыркнув на Гольдина. – Эх ты, Миша.

Она с лёгкостью подвинула Новикова, открыла замок и выскользнула из квартиры.

– Ну, как же так… – Сергей Владимирович топтался у порога, переводя взгляд с Гольдина на Рудакова и обратно. – Надо её вернуть… Миша, сделай что-нибудь…

– Да зачем она вам? Дура какая-то… – неожиданно громко крикнула Соня.

– Ну, Сонечка, как ты можешь так говорить!

Гольдин встал и, чертыхаясь, побрёл к выходу. Щёки у Сони пылали от гнева.

Катя шла по лестнице и рыдала. Услышав, что Гольдин зовёт её, села на ступеньку и закрыла лицо руками.

– Я не виновата, что такая. Этот Новиков… зачем он меня около себя держит? – Катя потянула Мишу за край рубашки, и тот опустился рядом.

– А разве держит? Ты сама приходишь и уходишь… И ведёшь себя по-идиотски. Саша и Соня… реагируют на твои… шалости.

– Какие шалости?! Мне хочется помогать вам. Мне ничего от вас не нужно. Зачем я время трачу на ваши тупые сборища? – Катя говорила резко, но при этом всё сильнее прижималась к Мишиному плечу. Она снова заплакала.

– Ну, всё, хватит, Сергей Владимирович ждёт. Да, то, что я здесь – ничего не значит…

– Значит. Для меня многое значит, – Катя вытерла слезы чистым носовым платком.

– Нет, не значит, – к сожалению, Миша сам прекрасно понимал, что значит, но ему совсем не хотелось это признавать.

– Если я говорю, если я хочу – значит… значит, – она улыбнулась.

Когда они вернулись, Соня посмотрела на Гольдина как на врага. Саша ласково попросил у Кати прощения. Та, не поднимая глаз, буркнула: «Велкам». Новиков беззвучно хлопнул в ладони.

Больше в этот день ничего не обсуждали. Быстро допили чай и разошлись.

– Завтра, всё завтра, – сказал Сергей Владимирович. – Но ты не волнуйся. Занятное будет путешествие. И с Местом связано…

На следующий день, в полдень, открыв своим ключом дверь в квартиру Сергея Владимировича, Миша лицом к лицу столкнулся с Катей. Она засмеялась:

– Сюрприз! Ты не удивляйся, меня Сергей Владимирович пригласил обсудить кое-какие вопросы…

«Сейчас она очень милая, – Гольдин разволновался при виде девушки. – Но какие вопросы и сюрпризы?»

– Насчёт Кати… – Сергей Владимирович выглянул из кабинета. – Это моя идея…

В некотором замешательстве Гольдин надел тапочки и проследовал за Новиковым в гостиную. Старик указал ему на кресло, а сам прошёл дальше, в кухню. И Катя туда же.

Миша был на сто процентов уверен, что после давешнего Катя здесь не появится. Всё-таки глупо из-за одного человека, самого бесполезного, компанию рушить… А ведь именно вчера вечером, лёжа в постели, Гольдин думал о Кате. И дело не в разговоре на лестнице… От Сони он, конечно, не отказывался, убеждая себя, что «она больше подходит».

Наконец, Сергей Владимирович вернулся в гостиную. Один, без Кати. Сел за стол напротив Гольдина. В руке он держал карандаш, время от времени начиная выстукивать какую-то мелодию.

«Замыслил что-то… – Миша молча смотрел на старика. – Одно хорошо: теперь уж точно выяснится, почему он Катю до сих пор не прогнал».

– Катя там обед готовит… Не уверен, что выйдет… съедобное… – Новиков, видимо, пошутил.

«Странный он сегодня, – Миша беззвучно усмехнулся в ответ. – Что-то хочет сказать, но не говорит».

– Я её специально отослал… Кое-что важное намерен сообщить.

– О поездке? А то вчера – как снег на голову. Саша, по-моему, обиделся, что без него… И ещё: у меня бабушка родилась как раз где-то там, около Белорецка, и прадед жил в этом городишке чуть ли не до пятидесятых. Она мне в детстве всякие сказки рассказывала – Бажова и собственного сочинения. Но туда мы не собрались, да и родственников тамошних она не жаловала, а, может, их и нет вовсе… Книжка про Соснина – тоже от неё. Совпадение?

– Совпадение, да, наблюдается, – Новиков вяло отреагировал на «сенсацию». – Разговор не о поездке. Хотя косвенно имеет к ней отношение… Речь, скорее, о путешествиях в другие… хм… исторические эпохи… Точнее, о возможности испытать чувство ментального единения с людьми… других исторических эпох. Это, понятно, из области психологии… или психоделики. Такое единение возникает на весьма, так сказать, отдалённом уровне погружения в собственное сознание… Когда человек как бы выходит за пределы своего Я, опустошает личную память…

«Кастанедовщина какая-то… – подумал Миша. – И перебивать неловко».

– Это требует неимоверных усилий и огромного опыта… Можно научиться сопереживать определённому, заранее тобой выбранному человеку…

Он покосился на Гольдина.

– Ты присоединяешься к чужому сознанию. Но не растворяешься в нём полностью. Действуя в его рамках, не имея возможности влиять на ход событий, которые разворачиваются вокруг твоего персонажа, ты, тем не менее, способен выступать в роли зрителя, что-то запоминать…

– Всё готово… – вклинилась девушка.

– Катя… – Новиков дёрнул головой. – Очень хорошо. А то я заболтался…

Гольдин терялся в догадках: «К чему всё это? Время убить? Предисловие? Едва ли я сюрприз проморгал».

Кате не пришлось стряпать: пельмени магазинные, суп вчерашний, Сонин. Десять минут на всё про всё. «Опять уловки». Но сил выяснять и допытываться не было, Мишу клонило в сон, хотя этой ночью он прекрасно выспался. За обедом Новиков и Катя живо беседовали и даже шутили. Сергей Владимирович снова был нормальный.

После чая Новиков пригласил Гольдина «продолжить». Когда вставали из-за стола, Катя состроила ему смешную рожицу.

В кабинете было душно. На стенах, как обычно, висели, накладываясь одна на другую, многочисленные схемы. Они очень походили на рисунки, с помощью которых Новиков объяснял Метод: от безумного хоровода линий и фигур рябило в глазах, а написанные шариковой ручкой заметки покрывали каждый сантиметр свободного пространства, перебегая с одного листа на другой во всех направлениях. Сергей Владимирович выкатил кресло в центр.

– Устраивайся поудобнее.

Сам он присел на край стула. И замолчал. Похоже, Новиков ждал от Миши умных вопросов, но их не было, поэтому Гольдин рассматривал схемы. Старик откашлялся и заговорил о том, как много лет назад обнаружил в архиве список «Немой строки» – известного «путеводителя по кладам» – с указанием «точных» мест и специальных ритуалов. И Новиков совершил пару вылазок в деревеньки и урочища, которые можно было идентифицировать. Везде пусто. Правда, в одном из мест он сильно перепугался из-за царившей вокруг атмосферы, там как будто крутились вихри, слышались непонятные свистящие звуки. Приближаясь к заветному пункту, он поймал себя на мысли, что не просто идёт, а пробирается, затрачивая огромные силы. Новиков остановился в десятке метров, попытался что-либо разглядеть в развалинах избы, заметил, что всё там заросло, место, очевидно, нетронутое. Однако и сам не отважился идти дальше.

В архиве Новиков продолжал изучать «Немую строку», анализируя хитросплетения фактов и невразумительные сочетания букв. Однажды он задремал, склонившись над рукописью. И, должно быть, на самом деле уснул. Новикова никто не потревожил, так как сидел он в самом дальнем углу читального зала, отгороженный от посетителей стопкой книг. Когда он, наконец, очнулся и открыл глаза, то уперся взглядом в написанное. Несколько секунд машинально «загружал» текст в сознание. И вдруг всё отчётливо увидел. Сначала, как некий человек водит заострённым пером по бумаге. Затем возник разноголосый хор старцев, мальчишек, монахов, бородатых мужиков с лопатами, баб с лучинами и веретенами. Каждый из рассказчиков норовил выступить вперёд и громче других поведать свой кусочек заветного знания о кладе. Потом он словно бы провалился в звенящую галлюцинацию и стал подглядывать, как устраиваются тайники и запечатываются клады. Картинки были неясные, скрытые пеленой, иногда быстро таяли, намекая то ли на незначительность сокровищ, то ли на их полное отсутствие, которое нельзя проигнорировать по причине когда-то рождённого мифа, снискавшего множество сторонников, так что нереальное обросло верой. Шум постепенно усиливался, образы наслаивались, и в конце концов Новикова мягко вытолкнуло в привычный мир. Он ещё раз проснулся, уже за столом с книгами. И первое, что он испытал после возвращения, был беспричинный страх…

– Без преодоления страха, особенно того, что возникает из-за глупости, незнания и нежелания допустить в свою картину мира новые линии и краски, – старик чеканил каждое слово, – без преодоления такого страха ничего не получится.

Гольдин украдкой посмотрел на часы. Половина пятого. Значит, он слушает отковения уже три с половиной часа. Но «информации» хватило бы минут на десять плотного рассказа: остальное улетучилось, погрузилось очень глубоко или же его просто не было. «Или это сон».

Сергей Владимирович тронул его за плечо.

– Суета окружающего мира разлагает чистое впечатление. А без него не постигнешь истинное отражение прошлого. Вопрос в том, как эти «впечатления» заарканить.

Лично для себя Новиков изобрёл нетривиальный способ: он до крайности изнурял себя сном. Именно длительным сном, а не бессонницей, которая, как он установил, толкала исследователя в пропасть безмыслия. Сверхдозы сна, напротив, «иссушали» сознание и обостряли мгновенное восприятие. Проснувшись и наведя «резкость», он созерцал всё с чрезвычайной ясностью. Сначала «прорывы» возникали случайно, а в дальнейшем Сергей Владимирович стал практиковать «внезапные пробуждения в соответствующей обстановке». Самым сложным в опустошении и обретении «чистого впечатления» было тотчас после пробуждения, когда мысли блуждают бесцельно, прилипая к первому попавшемуся предмету или явлению, правильно сфокусировать сознание. Поэтому Сергей Владимирович подвешивал плакатик с нужным словом так, чтобы упереться в него взглядом в момент отступления сна.

Новиков встал и, сетуя, что в комнате «нечем дышать», открыл форточку.

Он высунулся в дверь и крикнул Кате, чтобы та поставила чайник. «Уже кипит», – весёлым голосом сообщила девушка. «И нам пора, – улыбнулся Сергей Владимирович. – Не кипеть, конечно… А перекусить».

Поза, в которой Гольдин провёл несколько часов без всякого движения, вдруг показалась ему чертовски неудобной. Он пошевелился, и тысячи иголок впились в тело, от самых пальцев ног волна прокатилась к голове. Когда покалывание стихло, он погрузился в ватную тишину и внезапно вспомнил одно любопытное событие, произошедшее года два назад, когда они с одноклассником-искусствоведом путешествовали по Ивановской области. До конечной точки маршрута – якобы уникальной усадьбы, которая сказочно выглядит зимой – добирались почти сутки: поезд, автобус и пять километров пешком через поле и лес. И, наконец, форсировали речушку, почему-то не замерзавшую в феврале.

Там было очень много белого снега и солнца. Почти всё время Гольдин шёл сощурившись, каждые пять-десять секунд разлепляя веки, чтобы скорректировать ближайшие шаги, и снова брёл в темноте. Скатившись на лыжах с высокого берега, Миша сел в сугроб у самой кромки воды и мгновенное «вывалился»: исчезли все шумы – речка, ветер, работающий в деревне дизель. Он сидел с широко раскрытыми глазами, но яркий свет мягко и медленно струился вокруг, а его волокна словно пронизывали Гольдина. Ничего не двигалось. И возникло ощущение величайшего блаженства и полного покоя. Гольдину показалось, что он может шагнуть куда угодно, в том числе и в «другое время», но так сильно испугался этой возможности, что призвал все силы для скорейшего возвращения в «настоящее». И стягивание – именно стягивание, потому что на несколько мгновений он как бы растёкся, утратил границы тела —свершилось в ту же секунду.

– О чём это ты так увлечённо думаешь? – голос Сергея Владимировича вывел Мишу из мечтательной полудрёмы.

– Да всё в порядке… Никак в толк не возьму, какое отношение вся эта… беседа имеет к нашей поездке.

– Косвенное – уж точно имеет.