Читать книгу Отрицательные линии: Стихотворения и поэмы - Лев Тарасов - Страница 18

Мой Врубель, высказать тебе смогу ли

Всю горечь, что вольна сорваться с горьких губ.

Роится, разлетается, как мыслей улей,

Моё весёлое и звонкое – Могу!..

С утра гремлю заслонкой. Занят делом.

Заспан.

Наткнусь на заступ. Кто-то свет мне застит,

Глаза заслонит, спросит: Любит ли вас Пан?

Звучит свирель, и я опять во власти

Ночных напевов. Но подступит счастье

И полоснёт по горлу острой бритвой,

Или укажет кратко: Вскройте вены!..

О, нет! В своей я смерти не виновен,

Ещё пиджак мой кровью не закапан,

И ворон не кричит над отчей кровлей.

Все черви выпадут. Вся масть.

Взирает молча голый череп.

Живу давно с бубновой дамой

У самой городской черты.

Меня страшит десятка пик,

Восьмёрка треф. Судьба гадалка

Посмотрит скорбными глазами

В пустые, тёмные глазницы.

Мне самого себя не жалко.

Я ваш покорный, скромный ученик,

И не могу никак остановиться.

Вдруг сорвалось, нахлынуло Ночное.

Пахнуло степью. Гулко ржали кони.

К траве припал и долго бился инок,

И у него прорезывались рожки.

Узорны были травы. Плыли зори.

Цветы, как факелы, дымились и чадили,

Вытягивались тонкими свечами.

Не знаю сам, что сталося со мною.

Я звал любовь, покуда бредил Врубель,

И в зале было чадно от сирени

В цвету. Тут жизнь его пошла на убыль.

Забила Лебедь белая крылами.

Всегда так было. И всегда так будет.

Надеюсь, мне не изменяет память.

Что не существенно, то пресущественно

быть может.

Испепелён и переполнен пеплом страсти

Он и главу свою посыпал пеплом синим…

– Усталый друг наш духом изнеможет –

Так говорил изнемогавшему от власти –

– Его тревоги, как рукою снимем,

Он будет волен властвовать над плотью.

А мы встречать его готовились по платью.

Над мороком, широким взмахом крыл

Простёрт, он бронзу шумно отряхает.

Под тяжким взмахом крыл покорный засыпает.

Кто тайну тяжкую безумцу приоткрыл?

Его глаза расширены от боли

Он видит мир, как на ладони: горы

И реки синие венозных жил….

Ещё недавно он спокойно жил,

Ещё вчера он слушал разговоры

Своих друзей и не был вовсе болен.

Его болезнь!? Что может быть любезней

И обязательней для всякого поэта? –

Как хорошо переболеть любовью вечной

И знать, что будет сниться Беатриче.

Нам радостны воспоминанья детства!

Он, голову склонив и обхватив колени.

Провис в пространстве неподвижной глыбой.

– Когда бы встретиться с тобой могли бы

Мы скоро… – Запеклися губы.

Всё ж не из камня он. Однако точит камень

Седое время, обдувает ветер…

Друг, погоди, ты будешь снова с нами…

Как с ладони сдуну пустынь песок,

То пустынножителя в руках расцветёт посох.

Богом данное – древо зелёное.

В тех лесах избуду мои многие радости,

Во грехах погрязший в младости.

От гордыни мира скрытый,

Приму схиму в ските.

О, порывы благие, вы не вечно спите!..

Наяву я прозрел древо зелёное.

Так поёт душа, любовью дыша,

Для блага жива – благовестница –

Благолепная духу лествица.

От небес до земли настилается,

По ней ангел господень насылается.

А вокруг леса, где певчих птиц голоса,

Где дух медвян от душистых трав,

Где до смертного часа человек здрав,

От мира ограждён, к небесам вознесён.

Спаси, Господи, люди твоя!..

Так вот, когда остался я один

И сразу стал ненужным и ничтожным,

Вновь предался моим мечтам тревожным,

Преодолеть пытаясь тяжкий сплин.

Презрел людей, и в бегстве от любви,

Блуждал все дни в безжизненной пустыне.

Стремился дух к отверженной святыне –

И сердце задыхалося в крови.

Так вот, когда остался я один

Нахлынули разрозненные мысли,

И некуда бежать, кругом провисли

Громады мной не прожитых годин.

Я отогнал докучные надежды,

Что крались вслед, вселяя суету.

Теперь спокойно в камни прорасту,

Седые мхи заменят мне одежды.

Так вот, когда остался я один

И, радостью отравлен, задыхался…

Терновник за края одежд цеплялся

И провисал над крутизной стремнин.

Мне стало одиночество наградой

За то, что я избрал неверный путь.

Тут снова – скорбь мою стеснила грудь

И сердце переполнило досадой…

Хранитель старинных преданий,

Я молча поник у черты.

Совсем знакомые снились мне черты

В часы тревог и ожиданий.

А глаза – холодной, синей воды,

Как две пригоршни подняты к небу,

И в них отражается свет вечерней звезды.

Словно лиственный шёпот: – Мне бы…

На воды ложится долгая тень,

И встаёт над кровлями Хлебников,

Обрывая лепестки ромашек.

В ногах его путается низкий плетень,

Кора берёз подставляет ему слои бумажек,

Чтоб он вывел слово, да был таков.

Многозначительней тысячи учебников

Мудрое речение поэта.

Дети сплетут из полевых цветов

И возложат на голову мудреца венок.

Терзая крылья нарядных мотыльков,

Будут славить они знойное лето,

Превращая радость в унылый урок –

Так несносны человеческие детёныши.

Мудрый Хлебников дарит улыбки –

И взлетают, трепеща крылами ошибки,

Которые выверил он уже –

Словно шумная стая нетопырей.

Виснет каплей чернил на гусином пере,

Но стекает расплавленным оловом слово –

И люди гибнут в бранной пре…

Есть в слове трепетная плоть.

Земное, гибельное тело.

Оно мгновенно оскудело.

Едва презрел его Господь.

Но дремлет словно голубь, Дух,

Во глубине его сокрытый,

Суровой пеленой повитый,

Он и в тенетах бредит вслух.

Крыла свои подъемлет слово

И рушит грубый матерьял,

Когда из естества гнилого

В прозрачный яснится кристалл.

Не утеряв былые свойства,

Но сотни граней обретя,

Оно, как малое дитя,

Встаёт само на путь геройства.

Как яблоня в сплошном цвету

Раскинула свои побеги,

И ветви полны душной неги –

Так я ращу мою мечту.

Но сотни белых лепестков

Дождём валятся на дорожку,

Так я стрясаю понемножку

Всю мишуру весенних снов.

Давно опал последний цвет,

И на ветвях обильна завязь.

Меня томит глухая зависть,

Мои цветы – все пустоцвет.

На тёмном лице его

Копошатся мухи…

Ввалились глаза.

Синева

впадин –

обведена

углем.

Чужая слеза

Жжёт

Жёлтую

Кожу.

Над гробом

веют

духи.

Так можно стать

совсем смуглым,

застыть

мёртвым.

Не ставьте труп

у всех на виду,

чтобы ложь

не липла

к нему.

Лучше бы

быть одному,

чем в толпе

зевак.

Ведь

не в силах

руку

поднять

никак

Мертвец,

над которым

люди творят –

поругание и обиду…

Словно

длинная палка

простёрт

в гробу.

Белый венчик

лежит

на жёлтом

лбу.

Руки

сложены

на груди

крестом.

Ничего не скажет,

покидая

дом.

Так уходят все,

покидая

дом,

но никто

не властен

придти

назад.

От цветов

давно

темнеет

лицо.

От пряных

запахов

убежать

нельзя.

По ландышам белым

Ползёт,

скользя,

зелёная

гусеница

к рукам

мертвеца.

Недвижны руки.

Скованы

члены.

С жёлтого

лица

не сходят

муки.

А тут –

мухи!

Встать бы из гроба!

Убрать цветы!

Стряхнуть

мишуру гробовую

к ногам,

от всех провожатых

уйти –

в храм.

Но только

и там

не избыть

суеты.

И там

равнодушно

творят

обряд.

Святые слова

Говорят

невпопад,

глазом мигает

над трупом

поп,

друзья и родные

смотрят

в гроб,

брезгливо

целуют

белый венец –

И всё это:

молча,

терпит

Мертвец.

Господи!

Избави

труп

от поругания

близких!

Защити

от скверны

земной!

Не дай душе

быть

исчервоточенной!

И в последний час

погребения

ниспошли

терпение

перенести

эту

пытку!

Мы одни остались в саду,

Для беседы я слов не нашёл,

Но принёс от тебя резеду

И поставил на письменный стол.

Этой данью с душистой гряды

Ты сумела сказаться без слов –

Сладким запахом резеды

Я себя одурманить готов.

Душа изнемогла от скорби.

В моей гробнице скарабеи.

Отточены серые плиты –

И путь заказан в Египет.

Тяжёлый камень привален

К дверям забытого склепа,

И свет увидит едва ли,

Истлевший в гробу скелет.

Хотя бы вольные птицы

Донесли до меня вести

О том, как время мчится,

Какие народы в чести.

Мне скучно, давно я умер,

Забылся сладким сном смерти.

Надо мною вечные сумерки,

И от вечной тьмы не уйти.

Перед зеркалом

Ты заплела косы,

Звонко смеялась.

Сетью волос душистых

Я навеки опутан.

Белые голуби над маленьким домом

Тонули в небе глубоком и голубом,

Вместе с дымом сизым столбом

Тянулись к высям от солнца весёлым –

И так золотиста была глубина,

Что не было сил отойти от края,

Выросли крылья, и хотелось, играя,

Кинуться в небо до самого дна.

В пылающем сердце твоём

Я вещие зовы прослышал,

Из дома родимого вышел

Сокрытый искать водоём.

И слово взлетело, как голубь,

И внятно для спящего слуха –

На воды сошествие Духа,

Когда всколебалася прорубь.

Видали

как в клетке

мечется лев,

Которому

быть довелося

пленником,

Он лапой

бьёт

брусья

и, дико взревев,

Бросает вызов –

бездельникам!

Тот зверь –

мой тёзка.

В лютой тоске,

С утра

полоумный

мечусь

по аллеям.

Кто мне скажет:

– Теперь

ты с кем?

Подарит улыбкой

и пожалеет.

В дни,

когда мир

забредил

войной,

Оскалила смерть

свои белые

челюсти,

Хочу, чтобы ты

была

со мной.

Дерзкий,

покуда

цел ещё!..

Звонкий смех

в моих

ушах

Звенит,

как сладкая

музыка,

Я ускоряю

невольно

шаг,

Мелькнула

твоя мне

блузка…

Легко растерять

от восторга

слова,

Что встали, как

иглы,

торчком,

Сегодня пошла

об заклад

голова –

Играю на

жизнь

в очко!

И только

с поля

сгребать трупы

Начнут

по братским

могилам,

Слова

этих братьев

станут

скупы,

Но

слишком дороги

милым.

Сегодня

готов просить,

как о милости:

Приди

не к мёртвому

в часы погребения!

Знаю,

мне пытки такой

не вынести,

Если

надежды

нет

на спасение.

Ещё в Египте,

в глубокой

древности,

Любовь

источила меня,

как ржа,

С тех пор

я теряюся

в повседневности,

Участьем и лаской

твоей

дорожа…

Быть может,

в сохранности

жёлтая мумия,

Которую тлен

пощадил

для вечности,

Готовы в музеях

поэты

в раздумии

Часами смотреть

на сухие

конечности.

И я открыл

для себя

однажды

Твоё лицо

под стеклом

в витрине,

Губы

иссохли

от вечной

жажды,

И я

целовать их

не смею

ныне.

Поверь,

что радостью

навек

вымучен,

Стихи слагающий

о любви.

Заново

египетский язык

выучи.

Разбей стекло!

И живи!..

В такую бездонную глубину

Не хотелось бы мне упасть.

Но вот я снова вижу луну.

И в сердце вспыхнула страсть,

Такая бездонная, как луна,

Как матовый шар фонаря.

Душа, словно небо, не знает дна,

И я задыхаюсь, паря…

Я места себе не найду от тоски,

Синим пеплом покрылись мои виски.

В глазах поплыли тёмные мушки.

Любовью отравлено сердце Петрушки.

Деревянная голова

Падает с плеч.

Сегодня мне стали ясны слова:

«Игра не стоит свеч»!

Ночь задувает свои светильники,

Уже чадит не один фитиль.

Сыплется с неба млечная пыль,

Словно серебряные полтинники.

Блестит асфальтовая мостовая.

Ветер доносит звонки трамвая,

Ундиной предстала мне любимая,

В зелёном платье, в венке из кувшинок,

Когда с балаганом проехал мимо я

Давать спектакль на колхозный рынок.

Не многих тронет печаль Петрушки.

Девушка скрылась в ближней роще.

Долго кричали вослед лягушки…

И мне бы крикнуть! Было бы проще!

А я заломил нелепо руки

И произнёс монолог о разлуке.

Ночь, ты видишь унылого путника,

Который сбился и никнет у рампы.

Он больше не скажет ничего путного.

Повалится с ног и подавит лампы.

Услада жизни в жёлтом, красном.

И славит разум чистый цвет

В их сочетании согласном.

Душевный жар в порыве страстном

Сумел отобразить поэт.

Услада жизни в жёлтом, красном.

Погибнет всяк в пути опасном,

Кому живого смысла нет

В их сочетании согласном.

На небе нестерпимо ясном

Оранжевый пылает свет –

Услада жизни в жёлтом, красном.

Мир плавится веленьем властным,

И тяготеет вещий бред

В их сочетании согласном,

Когда в неведенье всечасном

Вникаем в тысячи примет,

Услада жизни в жёлтом, красном,

В их сочетании согласном.