Читать книгу Привратник - Максим Бодягин - Страница 11

Скуна, медленно тащившаяся за белоснежным аэрокабом буамы Некодима, на фоне его сияющих хромом решёток и искрящихся ловцов молний, казалась особенно обшарпанной. Словно нищенка, плетущаяся за подаянием, рядом с элегантной аристократкой, спешащей на свидание. Кромм поколупал ногтем чешуйки краски, тысячами крохотных квадратиков отслоившейся по всему деревянному поручню, и посмотрел на буамини, стоявшую на носу с выражением радостного возбуждения на лице. Ему стало немного горько, что Элеа вынуждена прибыть на таком затрапезном судне, ей бы посудину понаряднее, более соответствующую её статусу. Но, судя по её светящимся глазам, буамини не особенно волновали признаки статуса. Она положила руки на поручень и вся устремилась вперёд, как те женские фигуры, что в старину укрепляли под бушпритами парусных кораблей, насколько Кромм помнил их по книжным иллюстрациям, застрявшим в памяти. Лопе стояла позади хозяйки и чуть правее её. В отличие от буамини, девушка смотрела вперёд с гораздо большей обеспокоенностью.

Туман, висевший над рекой плотной молочной занавесью, слегка рассеялся и взглядам путешественников представилась картина угрюмая и величественная. Река, над которой шла скуна, прорезала в сплошной скальной гряде ущелье, тесное, как щель между зубами. Массивные бетонные ворота перегораживали это ущелье в самом узком его месте, надёжно запирая вход. Над ними серели приземистые бетонные башни с плоскими крышами, с которых на скуну смотрели тяжёлые хоботы корабельных орудий, с гулким рокотом шевельнувшиеся, когда судно подошло ближе к воротам. Две пулемётных зенитных установки со стрёкотом развернулись в сторону скуны, на полукруглой смотровой площадке показался человек и отсемафорил флажками. Аэрокаб подлетел к нему и через какое-то время ворота распахнулись, тяжело громыхая и лязгая титаническими цепями, приводившими в движение поворотные механизмы.

Цеппелин играючи вошёл в еле приоткрытый створ ворот почти также туго, как поршень входит в шприц, чудом не задев баллоном огромные, чуть тронутые пятнами ржавчины торцы воротин. Аэрокаб прошмыгнул за ним яркой белой звёздочкой, скуна последовала следом, проплывая меж ворот так медленно, что Кромм смог во всех подробностях осмотреть их и присвистнуть от осознания того, сколько усилий затрачено на их строительство. Всё время, что скуна пересекала границу, орудия провожали её, тревожно ощупывая палубу холодными пустыми зрачками жерл. Крохотные фигурки людей в алых мундирах морского дозора казались яркими насекомыми, ползущими по серым громадам из бетона и стали. Привратник стойко охранял свою свободу и безопасность.

Как только путешественники оказались на территории полуострова и исполинские ворота с тяжёлым грохотом закрылись за скуной, цеппелин поднялся выше и быстро удалился, оставив Кромма и женщин на попечение белого аэрокаба, который показывал путь над системой каналов мимо царственной Ледяной Иглы, проплывавшей за бортом в тумане поодаль. По мере удаления от горной гряды молочный кисель тумана рассеивался и открывался вид на серую океанскую гладь, замаранную справа чернильными каплями каменных столбов.

Скуна пристала к большой швартовочной платформе, Кромм бросил конец услужливому местному болбесу, тут же намотавшему его на слегка позеленевший с одной стороны кнехт, выставил наружу трап и начал выносить тюки, жалея, что мантисов нет рядом. К счастью, суетившийся рядом болбес оказался крепышом и вдвоём они справились с разгрузкой довольно быстро. Когда женщины спустились со скуны, Кромм уже хотел спросить, что дальше, но тут белый аэрокаб буамы Некодима заложил вираж, развернулся, подлетел к платформе и застыл рядом с гостями. Крошечный пожилой буама вылез из кабины, тяжело опираясь на кривую палку, и снял ветрозащитные очки.

Кромм, наконец-то, сумел разглядеть его как следует. Оставшись без очков, Некодим сразу перестал походить на забавного коротышку. Кромма поразил его взгляд: влажные, прозрачные глаза словно выглядывали из глубины. Казалось, они принадлежат не этому маленькому человечку, а кому-то гораздо большему, кому-то сильному и мудрому. Некодим снял кожаный лётный шлем и ветер тут же разметал его редкие седые волосы, словно клочья ваты, случайно прилепившиеся к яйцевидной голове, гладкой на макушке, но сморщившейся ко лбу в сплошную череду мелких складок. Кромм собрался было протянуть ему руку для приветствия, но буама совершенно проигнорировал его порыв и проковылял мимо, срывающимся голосом воскликнув: ох, Ле, моя милая, моя ненаглядная Ле, любовь моя.

Кромм обернулся и увидел, как Элеа и Некодим опустились на колени друг напротив друга и прижались лбами, обняв друг друга за плечи. По лицам обоих буама струились слёзы счастья. Элеа погладила Некодима по морщинистой щеке и сказала: ох, боги, Нек, всякий раз, когда я тебя вижу, задумываюсь, что с нами сделало время. Не с нами, моя любовь, а со мной, ответил буама, ты по-прежнему прекрасна как в тот миг, когда мы впервые переступили порог панепестимии. Они встали, взявшись за руки и Некодим воскликнул: а кто эта красавица?! Неужели это Лопе? Зиз и Лебеофан! Когда ты успела так повзрослеть? Я помню тебя на прошлом Студёном торге, ты была совсем ещё девочкой, а сейчас, наверняка, от женихов отбою нет? Лопе покраснела, опустилась на правое колено и с поклоном ответила: не на прошлом торге, буама Некодим, на позапрошлом. Буама засмеялся и, вытирая слёзы, сказал: эх, видишь, что делает время. Никакой памяти не стало.

Он, наконец, повернулся к Кромму, подпёр бедро кривой палкой, словно бы полуприсел на неё, и внимательно оглядел гостя с ног до головы, словно сканируя каждую складку одежды. После чего медленно спросил, не отводя взгляда: кто ваш спутник и почему он так странно держится? Ты не преклоняешь коленей перед высокородными? Ты последователь ересиарха Джинаха? Или какого-то другого культа? Ты объявил себя непокорным? Или ты из призрачных племён?

В голосе Некодима не слышалось ни малейшего намёка на осуждение, лишь чистое детское любопытство. Кромм улыбнулся и сказал: меня зовут Виктор Кромм. Лицо Некодима озарилось: хорошее имя, тебя так назвали в честь Освободителя? Да, из-за рыжих волос, кивнул Кромм. Элеа поспешно встала впереди него, словно защищая от атаки, и шёпотом сказала: это новый верховный кат, Нек. Но умоляю тебя, никому не раскрывай, кто он такой. Умоляю. Официально, он просто мой слуга и охранник. Некодим доброжелательно ответил на улыбку Кромма и сказал, поведя широким рукавом: добро пожаловать на Привратник, верховный кат. Официальная церемония встречи начнётся чуть позже, все сейчас заняты на разделке драккарии. Вас проводят в гостевой дом кана Зехарии, прозванного Бешеным, к сожалению, пока под охраной. Хорошо, кивнула Элеа. Кромму не понравилась фраза «под охраной», но, глядя, как спокойной отреагировала на неё буамини, он промолчал. Да и Некодим выглядел очень располагающим.

***

Зехария, прозванный Бешеным, и его сын от первого брака Крестофор, недавно прозванный Хромоногим, не были похожи внешне, а уж по характеру различались, как солнце и луна. Крепкий и высокий старикан Зехария легко перепрыгивал с одной ступени на другую, его длинные пегие волосы, бывшие когда-то каштановыми, а теперь сплошь окрашенные неряшливой сединой, вились по ветру, закрывая лицо. Зехария убирал их от глаз красной шершавой пятернёй, покрытой мозолями. Крестофор тяжело шёл за ним, морщась всякий раз, когда приходилось опираться на больную ногу, которую буама Некодим восстановил ему буквально из обломков шесть лет назад. Тогда буамакан Привратника в один голос решил, что ногу нужно ампутировать, но Некодим не послушался коллег и совершил чудо. Теперь Крестофор смотрел на треугольную спину отца, прыгающую впереди, опирался на палку, чтобы поспеть за ним, и думал, что если в свои шестьдесят девять Зехария всё ещё умудряется скакать как блоха, то, как пить дать, никогда не сдохнет. Нет на свете такой твари, которая бы справилась с Бешеным.

Люди побаивались Зехарию, но Крестофора любили, ведь он пошёл мягкостью в покойную мать, и его обходительность, негромкий голос и умение слушать собеседника неизменно вызывали уважение. Он не походил на отца ни в чём. Зехария смолоду носил длинные волосы, Крестофор – стриг свои тёмные волосы коротко и зачёсывал их назад. Глаза Зехарии постоянно горели яростью, были треугольными и маленькими, как у хорька. Глаза же Крестофора, большие и влажные, излучали доброту и участие. Голос Зехарии можно было сравнить только со скрежетом наждака по чугунному кнехту. Голос Крестофора ласкал слух даже не бархатистыми обертонами, а тёплой интонацией, обычно он даже с незнакомыми людьми говорил, как с друзьями.

Зехария первым спрыгнул на песок, подошёл к огромному остову драккарии, почти очищенному от мяса, и скрипуче сказал: Юнхелине Воронья Голова, избранная кане семьи резчиков, мне жаль, что твой сын погиб. Мы, водолазы, сделаем всё, чтобы найти убийцу. Женщина выпрямилась ему навстречу и ответила, с достоинством сдерживая слёзы: Зехария Бешеный, избранный кан семьи водолазов, благодарю тебя за помощь. Твоя дочь Арин сегодня показала всем нам, как храбры водолазы. Когда ты уже отпустишь её в наш дом? Всему своё время, проскрипел Зехария со змеиной улыбкой и погладил по голове счастливую Арин, прижавшуюся к его плечу.

Уле, сияя синими глазами, подбежала к Крестофору и обняла мужа. Тот отслонился и шепнул: не нарушай обычай, сядь на место. Уле обиженно надула губы и села на табурет рядом со свекровью. Вслед за ней все женщины расселись вдоль разделанной туши, опираясь на колени локтями и вытянув окровавленные руки вперёд. Мужчины подошли к своим супругам с вёдрами, опустились на колени и начали нежно омывать руки тёплой водой. Юнхелине с трудом проглотила комок слёз, ведь ей уже много лет никто не приходил омыть руки. Сантиф заметил выражение лица матери, взял ведро и присел напротив, выжимая тряпку: мама, всё будет хорошо. Устала? Юнхелине только молча кивнула головой. Её пальцы, покрытые мелкими ранками от чешуи и косточек, тряслись от недавнего напряжения. Сантиф покачал головой и начал отмывать их от липкой крови с нежностью, которую от него было сложно ожидать.

В этот момент раздался голос Крестофора: посмотрите на руки моей Уле! Нежнее морской пены эти руки! Тут же со всех сторон отозвались мужские голоса: тхе, ты посмотри на руки моей жены, вот где нежность! Зехария провёл рукой по пальцам Ине и крикнул: самые нежные руки у моей жены! Ох, вы бы знали, как они умеют касаться мужа!

Крестофор украдкой достал из кармана крохотный флакончик с духами и капнул в ведро, потом намочил в воде шершавую губку и начал отмывать руки Уле, стараясь касаться их как можно легче. Синяя корка ссохшейся крови покрывала их целиком, словно перчатка, и Крестофор никак не мог разглядеть, сколько там порезов и как они глубоки. Он так увлёкся этой работой, что соверешнно механически отвечал на реплики отца и мужчин из семьи резчиков. Наконец, кровь и слизь стали растворяться, духи разошлись в воде и их аромат начал перебивать резкий запах драккарии, Крестофор нежно промывал жене лунки ногтей, высвобождая их из-под настырной синевы, никак не желающей растворяться, и почувствовал, как Уле игриво прихватывает его за пальцы, мешая ему работать. Он поднял глаза на жену и вопросительно посмотрел на неё. Уле порозовела, в её взгляде плясали те же чёртики, которые всегда дразнили Крестофора перед тем, как они вместе шли в постель. Те же чёртики, которые соблазнили его шесть лет назад, когда он впервые увидел её на большом торге и понял, что ещё никогда не видел таких синих глаз.

Он шёпотом спросил: ты меня дразнишь? Конечно, ответила Уле и ещё сильнее порозовела, нажимая ногой на его его стопу и словно бы прихватывая его пальцами сквозь сапог с мягкой подошвой. Зачем ты принёс духи, они же стоят кучу денег? Хотел сделать тебе сюрприз, я же знаю, что ты не любишь запах драккарии, улыбнулся Крестофор. Уле взъерошила ему волосы и счастливо улыбнулась. Крестофор зажмурился от удовольствия, растворившись в прикосновении любящих рук жены, и услышал её голос: смотри, кто-то прислал сообщение.

Он открыл глаза и увидел золотистого почтаря, жужжащего в воздухе на уровне глаз. Они с Уле протянули руки ладонями вверх. Инсект выбрал Крестофора, опустился на его ладонь и пробежал до запястья, щекоча руку зубчатыми жёлтыми ножками. Я знала, что это к тебе, сказала Уле. Некому посылать мне сообщения почтарём.

Это была горькая правда. Вскоре после того, как Крестофор увёз её на Привратник, мать Уле умерла, сёстры тоже разъехались, а брат погиб чуть позже.

Крестофор закатал рукав куртки чуть выше, позволил инсекту выбрать участок кожи помягче и замереть, поглаживая руку полупрозрачными суставчатыми усиками. Как только почтарь замер, Крестофор сдвинул усики, почувствовав импульс, пробежавший между ними, словно слабый удар током. Инсект выдвинул тонкий, чуть толще волоса, хоботок и погрузил в вену Крестофора. Короткая, но яркая вспышка пронзила тело, получение письма часто было болезненным, но не в этот раз. Сейчас ощущение оказалось хоть и интенсивным, но очень коротким. Прибыли гости, срочно нужно встретить их, как полагается, пересказал Крестофор жене содержание письма. Буама Некодим вышел им навстречу, прибывшие пока в гостевом домике под охраной до тех пор, пока затра Хантолеон не дал им разрешение на выход. А кто приехал, спросила Уле и лицо её озарилось детским любопытством, это уже гости на торг? Нет, милая, поцеловал её в нос Крестофор. Прибыла светлая буамини и угадай, что? Возможно, теперь мы сможем зачать ребёнка! Уле всхлипнула, отвела глаза, быстро отёрла рукавом нижний край век и шепнула: я отдам за это, что угодно. Я знаю, милая. Надо сказать отцу.

Крестофор встал с песка, чтобы пересказать отцу содержание письма, но Зехарии уже нигде не было. Ине тоже куда-то делась, хотя хвалительный обряд был в самом разгаре, мужчины пели, стараясь перекричать друг друга, хохотали и хлопали друг друга по плечу. Женщины краснели от сальных шуточек, закрывали лица, смеялись и подкалывали друг друга и чужих мужчин, заступаясь за своих мужей. Крестофор с удовольствием бы посидел со всеми, но отсутствие отца его насторожило, поэтому он чмокнул Уле в макушку и шепнул: я поеду и дам все нужные распоряжения, а ты побудь тут. Тебе ведь весело? Уле кивнула в ответ: конечно, весело. Просто я ужасно тебя хочу. Я тоже тебя хочу, но сейчас нам не дадут побыть вместе, гостей надо встретить, как положено. А потом? Обещаю, что потом сделаю всё, что тебе захочется.

Они поцеловались и Крестофор поднялся по ступенькам, тяжело крякая всякий раз, когда хромая нога подводила и боль поднималась вверх по бедру. Уле смотрела ему вслед с любовью, слегка морщась, когда он опирался на палку, скрипящую под его весом. Она морщилась, словно бы всеми силами хотела слегка приподнять мужа, облегчить ему подъём. Наконец, он справился с высоченными ступенями, обернулся и помахал ей. Она сложила губы поцелуем и игриво подмигнула, Крестофор улыбнулся и исчез за парапетом.

Когда его голова показалась над каменным бортом, которым оканчивались ступени, Крестофор моментально всё понял. Это было не впервые, Ине и отец сильно ссорились. Раскрасневшийся Зехария что-то яростно шептал, стараясь, чтобы звук его скрежещущего голоса не донёсся до поющих внизу людей. Он еле сдерживался и от этого всё больше багровел, его треугольные глазки побелели от гнева. Ине отрешённо смотрела в сторону, её лицо, как обычно, не выражало ничего, кроме ледяной вежливости. Я знаю, что таков обычай, но он не даёт тебе права называть меня шлюхой, донеслись до Крестофора её слова. Я не называл тебя шлюхой, прошипел Зехария. Ты говорил вещи и похуже. Зехария вздел лицо к небу и проскрежетал: женщина, у тебя вообще уши есть? Я всего лишь похвалил твою грудь! Я не собираюсь терпеть такого, мне всё равно, обычай это или нет, я не хочу, чтобы моё тело обсуждали на людях, ледяным колокольчиком прозвучал голос Ине, она повернулась и пошла к моноциклу.

Крестофор понял, что Зехария сейчас её ударит и бросил палку на длинную каменную балку, сделав вид, что только что еле-еле вскарабкивается на неё. Сухое дерево выбило из камня громкое бам-м-м! Супруги обернулись и Ине с видимым облегчением подбежала к Крестофору, чтобы помочь ему подняться. Зехария закатил глаза, но Крестофор сделал вид, что ничего не заметил, поглощённый борьбой с собственной ногой. Он медленно выпрямился, поискав глазами палку. Ине нагнулась и подала её пасынку. Крестофор нарочито громко отдышался и сказал: пап, письмо пришло, гости приехали. Светлая буамини со слугами. Зехария всё ещё тяжело дышал, успокаивая гнев, поэтому не сразу понял слова сына, сжимая и разжимая кулаки. Наконец, пелена ярости медленно осела, он пригладил пятернёй длинные пегие волосы, забросил их назад, слегка взлохматил, и сказал: а, хорошо. Надо распорядиться, чтобы затра Хантолеон сделал всё, как надо.

Крестофор кивнул: отвезти вас на аэрокабе? Ине сделала быстрый шаг вперёд и коротко бросила: спасибо, сын, я доберусь сама. Слово «сын» в её устах звучало хоть и верно по форме, но совершенно нелепо по смыслу. Хотя Ине формально и была ему мачехой, но Крестофор был старше на четыре года. И это «сын» предназначалось вовсе не ему, а возможному стороннему свидетелю этой сцены. Это формальное глупое слово стало финальной точкой разговора. Ине резко развернулась и быстрым шагом пошла к своему моноциклу. Езжай, бросил Зехария, я догоню эту сумасшедшую на моноцикле Уле, а её потом кто-нибудь подбросит.

Шипастая двойная шина выбила фонтан снежной каши и моноцикл уже уносил Ине по бетонным плитам, слегка ведясь на ледяных разводах. Она вела нервно и опасно. К счастью, умный гироскоп умел исправлять любые грехи водителя и моноцикл практически невозможно было опрокинуть. Да и стабилизирующие коньки, которые крепили к раме моноцикла зимой, Ине пока снимать не стала. Зехария посмотрел, как машина жены с воем разбрызгивает колотый лёд, выматерился, упомянув по ходу всех богов Привратника, плюхнулся на сиденье второго моноцикла, ударом отбросил парковочную поддержку и с шипением рванул вслед за женой. Когда Крестофор доковылял до аэрокаба, они оба уже скрылись из виду. Крестофор слегка прогрел аппарат и поднял его в воздух.