Читать книгу Привратник - Максим Бодягин - Страница 6

Сперо смотрел, как мёртвая драккария теряет краски и превращается из полупрозрачного и многоцветного чудовища в нечто обыденное, похожее на огромную длинную рыбину. Он видел эту картину несколько раз, но всякий раз удивлялся, будто бы наблюдал превращение впервые. Прекрасные глаза хищницы заволокло серой плёнкой, язык вывалился наружу, оранжевые перья плавников померкли и посерели, лишь у самых кончиков ещё остались огненные точки. Скоро сюда придут женщины с ножами и вёдрами, чтобы хладнокровно разделать эту угасающую красоту. Угасающую, но ужасную. Неизвестно, сколько людских жизней унесли драккарии за последние столетия. Поэтому всякий раз, разделка разбившейся после шторма драккарии превращалась в праздник, в торжество человека над хищником. В этот момент все обиды забывались, потому что разделывать драккарию непросто: нужно дождаться, когда она перестанет выделять слизь и её можно будет начинать резать, но не упустить момент, когда газ в летательных пузырях вдоль позвоночника вздуется до такой степени, что они лопнут и ошмётки разнесёт на десятки метров. Обычно это начиналось через четыре-пять часов после смерти. Опять же, даже если летательные пузыри не разорвёт, допустим, если они повредились при падении, всё равно яд драккарии испортит мясо, если дать ей залежаться. Поэтому на разделку звали всех, способных держать нож. Шутка ли, снять сотни пудов мяса?

Особенно Сперо нравились красивые женские песни, которые исполняли хором при разделке. Сюжет всегда был один: мужчина уходит на охоту, или искать линяющую драккарию, или на морской торг, женщина ждёт его, но возвращаются все, кроме её мужа. Мелодии этих песен всегда были печальны, но казались Сперо удивительно красивыми, особенно, когда во второй, трагической, части женщины переходили к многоголосью. У каждой из них кто-нибудь да не вернулся из моря, поэтому пели искренне, словно молились.

Вторая часть разделки нравилась Сперо куда меньше. Когда мужчины приходили, чтобы в благодарность за разделку омыть своим жёнам ноги и руки, то начинали славословие, хваля своих благоверных на все лады, пока не доходили до откровенных подробностей интимной жизни. Потом они уводили жён в спальни, чтобы зачать детей. Это была давняя традиция, но Сперо терпеть её не мог, слушая все эти скабрёзности, он заливался краской и убегал. Братья между собой посмеивались над ним, но вслух ничего не говорили, опасаясь скорой на расправу Юнхелине, которой нравилось, что хотя бы один из сыновей воплотил её представления о том, каким должен быть нравственно здоровый юноша. Впрочем, братьям и самим нравилось, что младший брат не пошёл по их стопам.

Николине, младшая сестра Фареса из семьи Мокрые ноги, ехала по кромке воды на сверкающем велосипеде в поисках братца, который обещал помочь отцу на перегрузке медных чушек, предназначенных на проволоку. Обидев парня разумом, природа компенсировала свою ошибку, дав Фаресу физическую силу двух взрослых мужчин, и с возрастом он всё продолжал крепчать. Николине вспомнила, как он, поспорив с отцом на прошлой неделе поднял обеих сестёр одной рукой. Вот, дурачок. Сам напросился на погрузку. Впрочем, его, похоже, радовала физическая работа, на которой можно было как следует вспотеть.

Потафий, их отец, правил семьёй Мокрых ног вместе со старшим братом Паифисом довольно долго. Их много раз поочерёдно переизбирали канами семьи. Мокрые ноги шутили, что из братьев вышел бы один отличный парень. Старший Паифис отличался умом и хитростью, Потафий же был более прямолинеен и жесток, но в сложные времена нужны были именно эти качества. Как бы то ни было, все на Привратнике привыкли, что мокроногими управляют два брата, которые слыли лучшими металлургами в округе. Их отец потратил состояние на то, чтобы собрать скрипты по металлургии и металообработке, с малых лет заставлял братьев стоять у плавильного ковша, раздувать меха, управлять прессом, учить всю цепочку от выплавки чугуна до создания стали. Разница в характерах братьев сказалась и на их занятиях. Паифис как более мягкий, после смерти отца полюбил работать с медью и другими цветными металлами, Потафий остался верен железу и стали.

Стальным он был и с детьми, точнее, с дочерьми. Фаресу прощалось слишком многое, на взгляд Николине. Брата она, конечно, любила, но её бесило что за один и тот же проступок ей доставалось втрое сильнее. Когда она думала об этом, то крутила педали всё сильнее, её ножки в высоких замшевых сапогах мелькали всё быстрее, тёмные волосы вились по ветру, игравшему складками на рукавах замшевого платья, плащ хлопал парусом и она летела вперёд, сквозь солёные брызги, думая лишь о том, что хорошо бы было мчаться так вечно, совершенно не заботясь о том, куда девался её придурковатый брат.

Она не заметила, как, вылетев из-за поворота, врезалась в Сперо, задумчиво чертившего прутиком орнаменты на песке. В самый последний момент Николине удалось вывернуть руль и нажать на тормоз, но манёвр оказался слишком резким и она перелетела вперёд, грохнувшись прямо на Сперо и повалив мальчика на песок. Ты цела, вежливо спросил он, когда они оба перестали стонать и сели на песке, потирая ушибленные места. Да причём тут я, главное, колесо не погнуть. Велик стоит целое состояние, лучше бы я на нанди ездила, с досадой ответила Николине, чувствуя, как отбитая задница наливается болью.

Сперо придирчиво оглядел колесо, крутанув его пару раз, и сказал: можешь расслабиться, всё в порядке, ты прямо фокусник. Я бы на твоём месте убился и велик бы убил. Тебе нельзя убиваться, у тебя скоро свадьба. Не свадьба, а помолвка. Всё равно. Ты не видел моего братца? Сперо засмеялся: я не только его видел, я видел, как он утопил виу-воу Хедре вон там, а потом его чуть драккария не сожрала, вон там она, за поворотом лежит. Погоди-погоди, расширила глаза Николине, что он сделал?! Утопил виу-воу толстухи Хедре? Накануне торга? Да ему конец, она же его теперь съест. Если найдёт, засмеялся Сперо. Он, вообще, пошёл звать женщин на разделку драккарии. Фу, надо скорее бежать, пока меня не припахали, сморщилась Николине, ненавижу этот запах и эту склизкую фигню. Но есть-то её мясо ты любишь, рассудительно ответил Сперо. Есть люблю, ты прав, засмеялась Николине.

Она встала с песка и рухнула обратно с громким ойканьем: чёрт, нога. Боги, ну почему сегодня день-то такой? То из-за братца отец ремня отвесит, то нога вот. Платье задралось и между высоким голенищем сапога и подолом засветилось атласное девичье бедро, на котором бледнел пока ещё прозрачный фиолетовый синяк. Будь на месте Сперо любой из его старших братьев, он бы смекнул, что дело тут нечисто. В глазах Николине поигрывали чёртики и эти озорные глаза совершенно никак не соответствовали тем стонам боли, которые издавала девушка. Но Сперо принял всё за чистую монету, нахмурился и сказал: надо что-нибудь холодное приложить. Нет, ты путаешь, это потом надо холодное приложить, капризно ответила Николине, сейчас, наоборот, надо погреть, чтобы синяк не распространился на всю ногу. Дай-ка руку. Погоди, у тебя пальцы холодные.

Она взяла руку Сперо и глядя в его прозрачные, чуть с косинкой, карие глаза, горячо подышала ему на руку. По груди Сперо прокатился тяжёлый шар, мешающий нормально дышать, но он не придал этому значения. Вот так, сказала Николине, теперь положи руку сюда, прямо на фингал, и настойчиво помогла Сперо. Чувствуешь? Сейчас кожа согреется и никакого синяка не будет. Сперо усмехнулся и сказал: что-то ты путаешь. Обычно бывает наоборот. Николине ойкнула. Сперо вскинул брови и спросил: что? болит? здесь? Нет, сказала Николине, сдвинь-ка руку чуть повыше.

Она взяла Сперо за запястье и повела его под платье. Какая гладкая кожа, успел подумать мальчик прежде, чем его рука упёрлась в нечто, напоминавшее наощупь мохнатого щенка. Он удивился, но Николине надавила на его руку и щенок под ней разъехался, пальцы провалились в горячую медузу. Да, так хорошо, сказала Николине и улыбнулась. До Сперо, наконец, дошло, что происходит, он попытался отнять руку, но это оказалось не так-то просто. Во-первых, Николине оказалась сильнее, чем он думал, во-вторых, ему почему-то не очень хотелось отнимать руку. То есть, хотелось, конечно. Но не очень.

Николине наклонила голову и сказала: смотри. Она задрала платье и Сперо увидел, как её коленки разъезжаются в стороны, потом расходятся бёдра и между ними бархатится тёмный треугольник волос, в котором запутались его собственные пальцы. Нравится, спросила Николине, и расстегнула платье. Её пышная грудь, такая взрослая – Николине вообще была рано созревшей девушкой – выскользнула наружу, мягко колыхнувшись, соски съёжились на ветру. Она подалась навстречу пальцам Сперо, мальчик зажмурился и с силой отнял руку. Что случилось, тебе не понравилось, с притворной заботой спросила Николине. Сперо продолжал сидеть зажмурившись и сжимая рукой пах. Милый, но как же ты будешь жить с женой, если не знаешь, как устроены женщины, мягко сказала девушка. Открой глаза, посмотри на меня. Сперо помотал головой, по-прежнему не открывая глаз. Ну же. Николине наклонилась к мальчику и поцеловала его в плотно сжатые губы, постаравшись расшевелить их своим горячим языком. Сперо грубо оттолкнул её ладонью в лоб и вскочил, вытирая губы рукавом и крича: что ты делаешь? Дура! Фу, у меня всё лицо мокрое! Дура! Он выкрикнул ещё несколько обидных слов и стремглав побежал прочь по берегу, всё так же сжимая рукой пах. Его глаза кипели от слёз.

Как она могла? Дура! Шлюха! Как она могла сказать про Арин? Ведь они же друзья! Он не будет лезть Арин между ног. Они же с детских лет вместе, он каждый день провожал её из сколии до развилки. Николине просто злобная сука. И рука теперь пахнет непонятно, чем. Фу. Сперо бежал, задыхаясь от гнева и целого вихря чувств, которых пока не понимал.

Николине с досадой смотрела ему вслед, застёгивая платье и закутываясь в тяжёлый войлочный плащ. Совсем ребёнок, он просто совершенный ребёнок, хоть и выглядит почти как молодой мужчина, подумала она, села на велосипед и покатила прочь, слегка ёрзая на сиденье и вспоминая ощущение горячих чужих пальцев внутри себя.