Читать книгу Похождения бизнесвумен. Крутые восьмидесятые. Лихие девяностые. Коварный Миллениум - Марина Важова - Страница 10

Книга 1. Крутые 80-е
Часть 2. Студия «Рекорд»
1988 год.
ГОДОВЩИНА «ЛЕНВЕСТА»

Оглавление

«Рекорд» стал известен как организатор культурных программ. То мы Рудика Фурманова с его «народными» собираем на гастроли за рубеж и экипируем рекламой. То выставку плаката «Волга – боль России» устраиваем, печатая футболки, плакаты и разную мелочёвку.

В этих футболках с новой российской символикой мы гордо ходим по Чебоксарам, и местные жители, кто с удивлением, кто с восхищением, кто со злобой читают на наших спинах названия затопленных водохранилищами городков и сёл. Руководство города на открытие выставки не пришло, зато с местными художниками набратались вволю. Странновато это было ощущать: мы, питерские, болеем за погибшие под водой волжские церкви, а они, коренные волжане, молчат и терпят. Да, многое позволено в провинции столичным жителям.

В Тобольске тоже культурные акции проводим: то известных артистов, вроде Ларисы Долиной и Михаила Боярского, на гастроли отправим, то по всей Тюменской области выискиваем лучших художников Сибири, готовим выставку.

В один из обычных рабочих дней прихожу в «Рекорд» и застаю Витю в компании с высоким, представительным мужчиной. Я знаю, что мы поджидаем Николая Ивановича, главного связиста Тобольска, которого все зовут просто Коля-Ваня. Встречаться мне с ним не пришлось, но по телефону пару раз общались весьма тепло и свободно. Улыбаясь как старому знакомому, подхожу поближе и протягиваю руку:

– Ну, наконец-то! Я думала, что вас не дождусь. Всё обещаете, обещаете, а сами забрались в свой медвежий угол, тащи вас оттуда.

Витя тоже улыбается и безмятежным голосом спрашивает:

– Машенька, ты думаешь, кто перед тобой?

– Коля-Ваня из Тобольска, мы его давно ждём, – бойко отвечаю, а сама уже понимаю – ошибочка вышла.

– Маша, познакомься – это Владимир Петрович Городний, вице-президент концерна «Ленвест». А это наш главный художник – Марина Важова, для друзей – Маша.

Владимир Петрович сиял своей белозубой улыбкой и рассматривал меня, как ребёнок – запущенную шутиху. А беседу мы продолжили уже на «Ленвесте». Речь шла о празднике в честь первой годовщины основания совместного германо-российского предприятия. Прибудут немецкие партнёры из фирмы «Саламандра», так что ответственность большая.

– Понимаете, Маша, гостям должно всё очень понравиться. Они пробудут всего один день, и этот день они должны провести с максимальным удовольствием. Немцы – традиционные любители искусства, особенно живопись уважают. Надо сделать так, чтобы у них был выбор, и они могли увезти с собой то, что выбрали.

– Владимир Петрович, можете не волноваться, по части выставок Маша – просто спец, всё есть – и художники, и связи. Давайте обсудим лучше остальную программу. Как насчёт концерта?

И чего это Витя за меня всё решил? Я только хотела признаться, что никогда вывозом картин не занималась, пусть помогают. Но беседа уже перешла на другие аспекты, меня не затрагивающие, так что оставалось только думать, с какого конца к неизвестной теме подойти.

Есть у меня знакомый художник, даже близкий друг, Коля Кириллов. Он живописец, что-то из его картин иностранцы (кстати, немцы) покупали, спрошу-ка его, что к чему.

Уже вечером сидели с Колькой в его мастерской на Петроградке, пили вермут и обсуждали всё подряд. Надо ли ремонт в мастерской сделать, – вроде, говорят, на коммерческую основу всю аренду переведут, не потянуть будет. Тут же перешли к вопросу заработков, Колька про последний худсовет рассказал, как все его натюрморты завернули.

– Говорят, тёмные очень, упаднические. А я ещё свой последний триптих с крестами вздумал показать, так просто руками замахали – давай уноси.

Коля никогда не расстраивается, даже про неприятности рассказывает – посмеивается.

Подхожу к теме иностранцев, он сразу оживляется:

– Тут всё по-другому, им эта чернуха нравится, особенно немцам. Жаль, что с посредниками приходится дело иметь, а их – цепочка, так что нормальную цену не назвать. Ну, сами немцы, понятно, платят в разы больше.

– А ты знаешь, как на вывоз всё оформить? – задаю вопрос почти безнадёжно, ведь раз есть посредники, они в курсе.

– Конечно, я сам всегда этим занимаюсь, через Лавку художников при Союзе. – Коля закуривает очередную папироску и уточняет: – Никто другой с моей картиной не сможет это сделать.

Ага, вот что главное: авторы должны быть в деле! Значит, по кругу знакомых идти надо. Рассказываю про ленвестовскую выставку, Колька сразу воодушевляется, начинает доставать из загашников картинки, расставлять по периметру мастерской – уже экспозицию строит.

– Знаешь, что тебе скажу, – надо заранее с немцами связаться, фотографии картин им послать, тогда вернее продажа пойдёт. Мне уже об этом говорили. Тем более времени, говоришь, в обрез будет.

Коля возбуждён предстоящими перспективами, смотрит сияющими глазами, целует меня в ухо.

– Может, останешься? – голову склонил набок, за длинными рыжеватыми кудрями прячется, взгляд мой ловит. Но в прошлое лишний раз лучше не заворачивать, поэтому ответно целую в щёку и быстро-быстро сбегаю по узкой лесенке, торможу такси.

Для выставки первое дело – помещение. Витя с этим долго тянет, всё они никак с заказчиками место выбрать не могут. Тем временем хожу по мастерским, подбираю подходящие работы. Критерий один: картины не прошли бы наш худсовет. Такого добра у многих – завались, приходится задать другие параметры. Что говорил Городний? Должен быть выбор, а значит, разнообразие. Жанров, техник, сюжетов.

В разгар моих поисков Витя знакомит меня с Андреем Сазоновым:

– Вот, Маша, тебе помощник, выставками занимается не один год, искусствовед. Видишь, каких кадров я тебе подгоняю.

Что ж, не знаю, кто кому помощник. Андрей явно профессионал, с большим опытом, связями, убедительной речью. К тому же симпатичный, высокий, обаятельный и интеллигентный. Умеет слушать и внимательно смотреть прямо в глаза, отчего создаётся ощущение, что знаешь его всю жизнь. Мы с ним начинаем работать в паре, и дело двигается быстрее.

– Экспозицию нам сделает мой друг из Эрмитажа, он все выставки там оформляет. Каталог будет на двух языках, переводчицу я тебе пришлю, она и на мероприятии поработает, тоже Мариной зовут, хорошая женщина. По поводу Лавки художников – путь правильный, но вот как это согласовать, ведь вся выставка будет идти не больше двух часов.

– Какие два часа? – удивляюсь я, ведь речь шла о целом дне.

– Так у немцев ещё масса развлечений, а нам даны два часа – будем укладываться.

Голова кругом! А тут ещё с помещением – сплошная неизвестность. В конце концов, Витя сообщил, что выбрали конференц-зал гостиницы «Пулковская», дал телефон администратора. Всё, время пошло.

Приезжаю смотреть зал – полный отпад: все стены в зеркалах. Толя, экспозиционер из Эрмитажа, хмурится и пожимает плечами – что здесь можно сделать? Андрей более оптимистичен: задрапируем все стены, ткани, правда, много пойдёт, придётся смету пересматривать. Картин не больше полусотни можно повесить, а предполагали в два раза больше…

Сижу дома, грызу ногти, а сама всё про эти проклятые зеркала думаю. Вообще зал очень хороший, именно за счёт зеркал он смотрится ещё интереснее и больше. Правда, зеркальная поверхность не сплошняком, в промежутках есть места, обитые тёмно-зелёной материей, на них картины будут отлично выглядеть. Но вот как на зеркала вешать? А зачем на них вешать, если они другую роль прекрасно выполняют: отражать, множить, разбивать пространство? А что, если…

Звоню Толе на работу. Отвечает сдержанно, ведь наша выставка для него нелегальная. Да, стенды можно взять в аренду, размер подберём. Холстом обтянутые? Посмотрим, вроде видел такие, да и сделать не сложно. Свет есть, это не проблема, а в чем идея-то?

Пока с Сазоновым не поговорю, лучше помолчу. Андрею рассказываю сбивчиво, то про мою главную мысль о разнообразии стилей и сюжетов, то о конструкции, которую я придумала.

– Всё очень просто. В зале – шестнадцать участков стены без зеркал. Их ширина – около полутора метров. Примерно такая же ширина зеркала. Нужно посредине зеркал перпендикулярно поставить стенды размером два на три. Ходить не помешают, я уже проверила. Зато мы получаем сразу шестнадцать отдельных комнат, в каждой сможем поместить картины одного художника, это будет его персональная выставка. Легко читается, легко вешается, легко рассказ строить, когда немцев экскурсией поведём. Сто картин легко помещается.

– Всё-то у тебя легко, – Андрей ироничен, но сам, видно, проникается: то на мой эскиз посмотрит, то по залу пробежит. Наконец спрашивает: – Так зеркала, говоришь, оставить? И комнат наделать? Маша, ты – гений!

Дальше всё пошло самокатом. С Мариной-переводчицей договорились так: в каталоге – самые общие сведения о художнике, но для затравки – что-то особенное из его творческой биографии, чисто наше, советское, чтобы немцев заинтересовать. Остальное будем рассказывать во время экскурсии. Придумали красные кружочки на липучках – знак, что картина продана.

Наконец, стенды расставлены, обиты холстом. Свет установлен. Зал приобрёл вид корабля с переборками. Смотрится таинственно, даже без картин. Вся живопись собрана, можно приступать к расстановке.

И тут началось. Во-первых, художников не шестнадцать, а двадцать, сделать с этим ничего нельзя и так провели тяжёлый отбор с обидами и упрёками. Значит, идея персональных комнат рушится. Пробуем всё же основную часть развесить, как хотели, – скука смертная получается, хотя всё вроде гармонично. Только не живёт в остроте этого перебитого пространства.

Стою, опустив руки. Молодец, хороший эксперимент провела, а дело к вечеру и завтра выставка. Андрей с Толей переговариваются вполголоса, потом подходят ко мне. Вижу по лицам, что-то затеяли. Андрей обнимает меня за плечи и не спеша подводит к расставленным по «комнаткам» картинам:

– Ты видишь, у нас коммуналка получилась. Это здорово, у них коммуналок нет, им должно понравиться. Нам нужно поселить в каждой комнате пару, желательно на контрасте, чтобы дополняли друг друга, подчёркивали лучшее. Ну, это как в семье, одинаковые редко уживаются.

Андрей смотрит на меня пристально, и я вдруг замечаю, что стальной цвет его глаз перебивают мелкие ржавые конопушки, придавая глазам прямо детскую искристость. Это длится мгновение, он опускает взгляд и деловым тоном продолжает:

– У нас ровно пять часов. Мы должны успеть.

Мы успели, прихватив полночи.

Хорошо, что я договорилась с Лавкой художников, чтобы они поработали в этот день на выезде. Их таксу – десять процентов от продажи – добавила к стоимости картины, чтобы художников не обижать. Вот уже три часа, все на местах, девочки из Лавки сидят в глубине зала наготове. Мы с Андреем и Мариной обсуждаем заграничные поездки. Вернее, они обсуждают, а я слушаю, так как за границей ни разу не была. Слушаю невнимательно, от волнения начинает колотить мандраж. Андрей берёт меня за руку, идём напоследок взглянуть, всё ли в порядке, все ли бирки на местах, не торчат ли верёвки.

Наконец слышен шум толпы, немецкая речь (только по военным фильмам и знакомая). Заходят сразу толпой и по-деловому к картинам. Президент «Саламандры» побывал в Колькиной мастерской и несколько работ уже отобрал. На них мы заранее красные кружочки наклеили, продано, мол. Видимо, про него уже пошла молва, остальные Колькины картины тоже украсились кружками. И всё. Больше ни одной красной метки. Подождали пятнадцать минут – тишина. Смотреть – смотрят, но ничего не покупают. Тогда Марина что-то сказала по-немецки. Сразу все к нам подтянулись, точно как экскурсанты в музее. Марина продолжила, ага, моё имя произнесла, все на меня уставились, ждут. От волнения разом забыла слова. Что там про каждого художника нужно сказать – всё в голове перепуталось.

Смотрю, у всех каталоги в руках, читают. Тишина повисла, слышу, как мои наручные часы тикают. Андрей смотрит спокойно, но выжидательно, бровями знак даёт: не тяни, мол, хватит.

Бросаю взгляд на президента, он вполне доволен, покупки почти упакованы, было время выбрать и обдумать, цену согласовать. Остальным хуже – кто его знает, что за товар, нужно ли в него вкладываться.

Понятно всё с вами, на риски вы не готовы, вам гарантии нужны, а вот так – понравилось и купил – это не по-вашему.

– Вы были у Николая в мастерской, видели, как он работает, в каких условиях, – обращаюсь я к президенту «Саламандры».

Марина синхронно переводит, так что мне не приходится делать пауз.

– Коля – счастливчик, у него есть мастерская, а большинство художников, чьи работы вы видите, мастерской не имеют и создают свои полотна прямо дома, на стульях, среди посуды и ворчливых жён.

Немцы улыбаются и начинают приглядываться к картинам более внимательно. Мы заходим в комнатки, где каждое полотно, отражаясь в зеркалах, повторяется дважды, а то и трижды и превращается в совершенно другое произведение. Ощущение, что перед нами не восемь картин, а вдвое больше, подчёркивается отражением чёрной толпы с белыми росчерками воротничков и манжет.

Мой рассказ о художнике то краток, то подробен, но всегда это что-то личное: я всех знаю, а что из знаний выложить на общее обозрение – подсказывает сама обстановка. После каждого представления хоть одну из картин в «комнате» украшает красная метка. Когда доходим до живописи Славы Пакулина, задумываюсь.

У Славы шизофрения, он часто лежит в клиниках, и там страдает от того, что ему не разрешают писать – масло слишком воняет, другим пациентам неприятно. Если не знать, что Слава болен, ни за что не догадаешься. Я тоже не сразу поняла, когда он прямо из клиники пришёл к нам домой.

Когда-то они с Сашкой учились вместе в СХШ, Слава был абсолютно нормальным, только слишком часто говорил о своих успехах. Потом с ним резко что-то случилось, то ли в институт не поступил, то ли с девушкой не поладил, но с тех пор он очень изменился, просто стал другим человеком.

Он сидел у нас на кухне, был спокоен, доброжелателен, внимательно смотрел в лицо собеседнику, а мне сказал: «Какие у вас красивые глаза, Света». Я хотела его поправить, мол, не Света я, но Сашка сделал мне знак: молчи. Слава попил чаю с бубликом, а потом спросил Сашку, есть ли в квартире чёрный ход. Саша замешкался, смущённо заулыбался, и тогда Слава доверительно сказал: «Они меня пасут, хотят обратно в больницу отправить. Их двое, я видел, когда к вам заходил». Чёрного хода у нас не было, но Сашка стал уверять Славу, что проводит его, никому в обиду не даст. Надевая пальто, Пакулин всё вздыхал, бормоча, что вряд ли Сашке удастся его спасти, но нехотя пошёл за ним, сказав мне на прощанье: «До свиданья, Света».

Ничего этого я немцам, конечно, не рассказала, а сухо и кратко описала условия его жизни и сложности в творчестве. Надо сказать, что живопись Пакулина была очень яркой, светлой, отчасти детской. Один и тот же сюжет он мог повторять без конца, получалось множество вариантов. Можно сказать, что он с упоением клонировал свои произведения, чего обычно художники не очень любят, а если делают, то, как правило, выходит мертвяк. У него же – всегда экспрессия.

Немцы страшно взволновались, стали обсуждать, как помочь Пакулину, предлагали устроить сбор средств для его лечения, на время отвезти в Германию, в хорошую клинику. Марина что-то сказала им, и они тут же бросились клеить на Славкины работы красные кружки. Правильно, такому человеку, как Слава, только слава и признание – настоящее лекарство.

После Пакулина стало труднее вести экскурсию, как будто немцы уже истратили свой лимит эмоциональности и потеряли ко всему интерес. Тем не менее, как минимум четверть работ выставки была продана. Это больше, чем мы рассчитывали. И не только мы. Заметила лёгкую панику у девочек из Лавки, они тоже не надеялись на такой результат и привезли маловато документов с печатями. Одну на такси послали в Лавку за недостающими бланками, а другая пока оформляла то, что могла. Мы уложились во время, немцы ушли довольные, а я села на диванчик в уголке и сидела так, тупо и неподвижно, пока Андрей меня не обнаружил.

– Ну, поздравляю! Я наблюдал, не вмешивался. У тебя отлично всё получилось. Ты очень перспективная, тебе ведь это уже говорили? Подымайся, идём в ресторан. Резников выдал на расходы, так что гуляем. Марину берём? Вот и отлично. Давай просыпайся, всё хорошо.

После Каштан мне говорил, что с концертом жутко облажались. Горячев, пытаясь сэкономить, нанял каких-то потных танцовщиц в сарафанах с пятнами, а хор был полупьяный.

– Так что, если бы не картины, мог получиться скандал, – подытожил Валерка.

Похождения бизнесвумен. Крутые восьмидесятые. Лихие девяностые. Коварный Миллениум

Подняться наверх