Читать книгу Похождения бизнесвумен. Крутые восьмидесятые. Лихие девяностые. Коварный Миллениум - Марина Важова - Страница 14

Покупатели картин куда-то пропали, я уже стала успокаиваться, даже не каждый день хожу на ярмарку. В один из таких дней, когда мы, спасаясь от жары, валялись под кондиционером, в дверь номера постучали. Это был Вьет. По его торжественному виду понимаю – есть новости.

– Тебя спрашивают в фойе. Очень серьёзные люди. Выставкой интересуются.

Внизу ко мне сразу подходит знакомый переводчик:

– Мадам Фам Тхи Луа вас ожидает на выставке, пойдёмте со мной.

Вскоре оказываюсь в машине, все окна закрыты, работает кондиционер, прохладно и тихо. Мы едем молча, и только у самого павильона переводчик говорит:

– Не беспокойтесь о таможне, у вас будут все документы. Сейчас главное – назвать разумную цену. Всему есть цена, – последние слова он произносит с улыбкой, которая превращает его лицо в печёное яблоко и одновременно выявляет преклонный возраст.

Мадам встречает меня с непроницаемым видом.

– Надеюсь, вы получили одобрение руководства? – вопрос вместо приветствия.

Я молчу. Сказать, что нет – неправда, да и зачем упускать шанс. Ответить положительно – опять враньё. Делаю вид, что не помню, о чём речь, мало ли я тут предложений получала. На экспозиции довольно людно, последние дни ярмарки, предновогодние покупки.

– Какую фирму вы представляете? – наконец спрашиваю я.

– Мадам Луа заведует отделом зарубежного искусства фирмы «Золотой дракон». – Это название явно должно мне о чём-то говорить, видимо, фирма известная, только не у нас в России. – Мадам приглашает вас на обед в ресторан, а потом на встречу с вице-президентом фирмы.

Смотрю на свои шорты и сандалии – какой ресторан, какой вице-президент в таком прикиде? Но, похоже, мой наряд никого не смущает. Тем лучше, я люблю по-простому.

Ресторанчик оказался небольшой и уютный. В считанные минуты на столе появилось множество закусок, кувшины с напитками и льдом, фрукты, какие-то сладости, в общем – сцена изобилия. Принесли горячие ароматные салфетки – я уже знала, они предназначены для обтирания рук между переменой блюд.

Мадам почти не притронулась к еде, всё рассказывала о фирме, зато переводчик успевал и говорить, и рот набивать. Он поглощал блюда с такой скоростью и с такой ловкостью, что я прониклась искренним восхищением. «В конце концов, обед и экскурсия меня ни к чему не обязывают, сами заманили, пусть развлекают», – думала я, с удовольствием поедая ложечкой фрукт с экзотическим названием «грудь молодой девушки».

Обед закончился, мы сели в машину и поехали на этот раз через городские кварталы. В отличие от большинства машин, работающих на дровах и, на манер рабочих вагончиков, имеющих трубу на крыше, наше авто работало на безупречном бензине, имело кондиционер и неслось мягко и бесшумно.

Наконец мы въехали в ажурные ворота, которые сами открылись и сами за нами закрылись. Пара минут на жарящем солнцепёке – и мы снова в прохладе большого и немного темноватого холла. К нам вышла очень симпатичная и нетипичная вьетнамская девушка: высокая, с кудрями до плеч и большими серыми глазами. Только цвет кожи и лёгкая кривизна в коленках выдавали её происхождение. Мы пошли вверх по лестнице из красного дерева, перила имели перламутровые вставки и выглядели очень старыми.

– 17-й век, династия Ле, когда-то украшали лестницу замка, – поясняет переводчик.

На манер ширмы открываются четырёхстворчатые двери, и мы оказываемся в комнате, тесно уставленной изящной мебелью, увешанной коврами, оружием, бронзовыми барельефами. Очень много дерева, бамбуковых циновок, перламутра и различных инкрустаций. Проходим несколько подобных помещений и оказываемся в полукруглом зальчике, небольшом и уютном. Полированный стол уставлен предметами непонятного назначения. Только приглядевшись, я понимаю, что это письменный прибор, украшенный мамонтовой костью, и шахматная доска, сделанная из светлого и тёмного агата с такими же фигурками.

Человек, сидящий перед этой доской, поднимает голову и недоумённо смотрит на нас. Похоже, это не смущает моих сопровождающих. Кудрявая вьетнамка на очень приличном русском языке говорит, обращаясь ко мне:

– Позвольте вас познакомить с нашим вице-президентом, господином Хоанг Минь Суаном, он тоже немного говорит по-русски, так что вы сможете общаться напрямую.

Тем не менее, она говорит что-то на вьетнамском, и у меня создаётся впечатление, что она напоминает ему обо мне и цели визита. Взгляд вице-президента становится более осмысленным, и он встаёт из-за стола. Для вьетнамца он, пожалуй, слишком высок, да и седые пряди не могут меня обмануть – он явно молод, не больше тридцати.

– Я видел, мне нравится. Всё нравится. Ваши картины очень нравятся, – затем говорит несколько слов по-вьетнамски, девушка спрашивает:

– Чай, кофе, чизбургер?

После такого сытного обеда я попросила только чашку кофе. Господину Суану принесли стакан с минералкой, мы уселись за маленьким круглым столом из чёрного дерева.

– Вы видели, мы продаём искусство. По всему миру. Покупаем на западе – продаём на востоке. Купим у вас – продадим в Японии. Ваши картины – оставлю себе. Там надпись – Бесконечный путь. Все люди проходят, потом уходят, потом другие… все идут и идут. Это очень важно – не остановиться…

– Сколько вы хотите за свои картины? – господин Суан улыбается в ожидании ответа.

У нас такие эстампы под стеклом и с рамкой стоят не больше десяти рублей. Ну, авторские гравюры в случае уничтожения доски могут стоить до двухсот рублей. У меня явно не такой эксклюзив. Что же сказать, чтобы не показаться ни жадной, ни глупой? Смотрю внимательно на господина Суана, пытаясь прочесть что-нибудь в его глазах. Неуловимое движение – и президент убирает внутрь два больших пальца.

«Что он мне пытается сказать? Восемь, ясно, что не рублей, может долларов? Или восемьдесят? За одну гравюру или за всё? – меня аж в пот бросает, несмотря на работающий кондиционер. Так, попробуем зайти с другого конца. Например, джинсы фирмы «Lee» у фарцовщиков стоят сто рублей. У меня пятьдесят эстампов, если за каждый заплатят как за джинсы, будет очень неплохо.

– Пять тысяч для вас не будет очень дорого? – вижу смущение на его лице, которое тут же переходит в привычную улыбку.

– О какой валюте идёт речь? – вопросом на вопрос отвечает господин Суан.

– О рублях, конечно, – улыбаюсь я в ответ.

– Это невозможно, мы не торгуем за рубли, – господин Суан продолжает улыбаться. – Доллары, немецкие марки, йены, гульдены, фунты стерлингов… Можно франки, но нежелательно.

Это же валютные операции, проносится у меня в мозгу, статья 74-я, от трёх до восьми лет лишения свободы. После истории Каштана кое-что знаю из уголовного кодекса.

– А договор мы можем подписать? Чтобы на счёт деньги перевести? Подпишем в рублях, а вы по курсу в любой валюте переведёте, – боже, откуда я всё это беру, да и никакого валютного счёта ни у меня, ни у «Рекорда» нет и в помине.

Господин Суан соглашается подписать договор, подзывает кудрявую девушку и что-то ей объясняет.

– Ваши реквизиты скажите, пожалуйста, – просит она.

Как назло, бланк «Рекорда» с реквизитами у меня в номере, мы договариваемся назавтра встретиться в Комитете по культуре в 8 утра. Кудрявая, её зовут Сью, заедет за мной в половину. Уже выходя из комнаты, боковым зрением вижу, что господин Суан разговаривает по телефону. По той свободе, с которой он перемещается при этом, понимаю, что телефон беспроводной. Впервые такой вижу. Да, ничего себе, нищая страна…

Утро во Вьетнаме начинается в пять часов, так что до половины восьмого полно времени. Успеваю позавтракать и сходить на рынок, там самые дешёвые и самые вкусные бананы: маленькие, с тонкой кожурой и очень сладкие, в России таких никогда не бывает.

О причине я узнала у одного помощника капитана, с которым разговорились в ресторане. Всё из-за нашего санэпидемнадзора. Суда стоят на пограничном досмотре по две недели, крупные, кормовые бананы хранятся дольше, в них мало сахаров, а эти портятся быстро, хоть их зелёными снимай. Так что нам, как скотине, поставляют кормовые. Да мы и этому рады. Дефицит страшный! Поэтому ем здесь бананы, сколько можно. Поэтому в любимое розовое платье уже не влезаю. Но ничего с собой поделать не могу, ведь не прощу себе в Питере, если не наемся вволю.

Держа в руках приличную связку, я поджидаю Сью. Она приезжает на той же машине, и мы едем в Комитет. Сью подозрительно косится на мои бананы, потом предлагает оставить их в машине. Я не могу, я их ем. Сью хмурится, но уступает. Мы заходим в ветхое деревянное строение и подымаемся на второй этаж по шаткой скрипучей лестнице. Что-то она мне напоминает… Вспомнила, так примерно выглядит интерьер в московском Министерстве культуры, куда я ездила заключать договор. Правда, там было всё в штукатурке, но обшарпанность и общая разруха те же. Видимо, это общие признаки отношения государства к культуре в соцстранах.

Нас уже ждут в приёмной. Сью в очередной раз пытается отнять у меня бананы, но я непреклонна, они мне ничуть не мешают, ведь я могу одновременно есть и слушать, не так ли?

Господин Суан сразу встаёт и, улыбаясь, протягивает руку для рукопожатия, остальные приподнимаются и кивают. Сью представляет всех по очереди, но имён мне не запомнить, это директора Сайгон-видео, Сайгон-кино и Сайгон-концерта. С последним мы, видимо, встречались, он кивнул мне как знакомой.

Сью говорит, что они уже знают про «Рекорд», про наши западные связи, про Тобольский химкомбинат, хотят сотрудничать, и у них есть предложения. Откуда им всё известно, ведь вчера я ничего такого не рассказывала. Хотя при чём здесь я, ведь у них наверняка есть свой КГБ, вряд ли они пустили в страну двенадцать человек, не узнав о них и о конторе, их пославшей.

Чтобы скрыть удивление, принимаюсь за следующий банан. «Не надо этого делать, – рассерженно шепчет Сью, – так не принято». А по-моему, создаёт неформальную обстановку, я даже пробую предложить бананчик господину Суану, но он с улыбкой отказывается и в свою очередь протягивает бумаги – это договор о покупке у представителя студии «Рекорд», то есть, у меня, пятидесяти эстампов русских художников. Сью принимается вставлять реквизиты с бланка, пишет адрес, банковский счёт. То, что он рублёвый, пусть пока останется за кадром, вернусь в Питер, поговорю с Витей об открытии валютного. А пока можно помолчать и доесть бананы, благо Сью занята, некому меня одёргивать, но ведь некому и переводить.

Наконец, договор готов, мы скрепляем его подписями.

Обсуждение возможных перспектив сотрудничества четырёх фирм Комитета по культуре Сайгона и студии «Рекорд» заняло больше часа. Суть их потребностей быстро стала для меня ясной. С тех пор, как в Южном Вьетнаме тоже наступил социализм, он оказался оторван от Европы и Америки. К примеру, Сайгон стоит на горе из кварцевого песка, а стекло привозят из России и Японии. Из красного и палисандрового дерева делают ящики для фруктов, а могли бы делать мебель, но сбыта нет. Японские аудиокассеты стоят здесь в шесть раз дешевле, чем в СССР, через Сайгон можно наладить поставки. Очень интересуют гастроли советских и западных артистов, такие, как мы организовали сейчас, прокат фильмов – всё это выгодно и интересно.

Сью усердно записывала, и, пока мы угощались чаем, она быстренько напечатала договор о сотрудничестве. Получилось очень солидно, восемнадцать пунктов взаимных интересов. Все поставили свои подписи.

– А печать, – спрашиваю, – она не нужна?

– Мы ставим печати только на банковские документы, на таких договорах подписи всегда хватает, – объясняет Сью.

Расстаёмся, улыбаясь и пожимая руки. Вот я ребят-то удивлю! А Дрызлову ничего не скажу, пусть Вите будет сюрприз.