Читать книгу Похождения бизнесвумен. Крутые восьмидесятые. Лихие девяностые. Коварный Миллениум - Марина Важова - Страница 19

– Я хочу побывать в твоей мастерской, – заявляет Майкл.

– У меня нет мастерской, у графиков редко бывают мастерские, – отвечаю, а сама думаю: может, в Графический комбинат его сводить, где я раньше делала литографии?

– Ты не хочешь пригласить меня к себе? – Майкл рассеянно смотрит на пейзаж за окном ресторана «Смольненской», где мы, по обыкновению, завтракаем.

Сегодня десятый день их пребывания, мы обошли огромное количество мастерских, были в Эрмитаже, зашли в Академию художеств, на мой родной графический факультет, полазали там по винтовым лестницам, потом целый час сидели в читальном зале и рассматривали что-то ветхое.

Глядя на Неву, на шпиль Петропавловки, я вдруг подумала: живу здесь всю жизнь, смотрю на это каждый день, а ведь сколько людей приезжает со всего мира, чтобы здесь побывать! Восхищённые, бродят по узким улочкам древнего городища с собственной церковью, кладбищем, домишками и садиками, монетным двором, оборонительными рвами, пушками, сохранившимися булыжниками мостовой. До сих пор в Петропавловской крепости, в обветшалых домах без горячей воды живут люди. Днём они выходят в совершенно другой город, из железобетона, стекла и неоновых вывесок. А вечером опять забираются в свою крепость и держат осаду до самого утра. Странно, что жители новостроек говорят с ними на одном языке…

Представила нашу коммуналку с отваливающимися потолками, с обоями, на которых мы пишем что-то на память, с единственной раковиной на кухне, угрюмую соседку, Витьку-алкоголика. Что-то не хочется туда Майкла вести. Одно дело – творческий беспорядок мастерских, и совсем другое – удручающее запустение бесхозного жилья, напряжённость людей, живущих помимо воли в одной квартире. Я попыталась высказать Майку свои опасения, но он как-то весело упёрся, мол, ему без коммуналки фильма не сделать.

Накануне его визита Лёнька с вечера никак не мог уснуть, я даже стала опасаться, не заболел ли. Он не хотел меня отпускать, задавал бесконечные и, по большей части, бессмысленные вопросы: умеет ли Майкл плавать, знает ли он язык эсперанто, есть ли у него кошка. Далеко за полночь, когда я думала, что сын уснул, он вдруг привстал на локте и свистящим шёпотом спросил: «А у Майкла Муллалли есть дети?» – и, не дожидаясь ответа, тут же заснул опять.

Я давно поняла, что Лёнчику ответы не нужны, вернее, он хотел бы их получить, но ещё больше он жаждет задать следующий вопрос. Они, видимо, толпились в его голове, перекрывая все другие возможности общения с миром. Причём большей частью он знал ответы на свои вопросы или хотя бы о них догадывался, но ритуал всегда оказывался сильнее реальности, а вопросы – важнее ответов. Поэтому не отвечать на его вопросы стало принятой нормой в нашей семье. Иногда я говорила: «Подумай сам». Он думал и говорил что-то уж такое неподходящее, что приходилось всё же ему отвечать, хотя бы ради здравого смысла.

Поднявшись на скрипучем и благоухающем сложным перегаром лифте, мы с Майком зашли в длинный коридор и почти ощупью добрались до первого выключателя. Квартира встретила нас тишиной. Ни соседей, ни Юрки с Лёней.

Майк был в необычайно хорошем настроении, совсем не обращал внимания на старые и драные обои, с удовольствием устроился на оттоманке с окаменелыми валиками и подушками за спиной. Я поставила пластинку с лютневой музыкой, достала из холодильника початую бутылку «Алазанской долины», нарезала кубиками российский сыр, на дольки – яблоко. Всё это я водрузила на табурет, временно ставший журнальным столиком, и мы с Майком, развалившись на диванных подушках и потягивая вино, стали сочинять сюжет будущего фильма про художника, который выходит из своей мастерской прямо на крышу дома и путешествует по ней от окна к окну, попадая в разные полуфантастические ситуации, знакомясь с людьми из прошлого, а под конец уже не может попасть обратно…

– А что с ним потом случится? – спрашиваю я.

– Он полетит.

– Полетит – в смысле взлетит или упадёт? – Я смотрю на наш двор-колодец и вспоминаю, как кот Васька охотился за голубями и всё время норовил прыгнуть с пятого этажа. Мы закрывали окна сеткой, но он всё же её разодрал и прыгнул. Удивительно, но остался жив.

– Это зависит от того, с кем он встретится в самом конце. Если будет женщина с голубыми глазами, то, пожалуй, взлетит. – Майкл подошёл к окну и, разглядывая кусочек серого неба в обрамлении крыш, добавил: – С голубыми или серыми глазами. Как у тебя.

Он стоял ко мне спиной, но я чувствовала, как мысли крутятся в его голове, как он строит фразы, отказывается от них, готовит новую трактовку. Он даже начинал что-то говорить, типа: «So…» или «Well…», но дальше этого дело не шло, а я не помогала, замолчала вдруг совсем, забралась с ногами на диван и ждала, чем всё кончится.

И тут с треском открылась входная дверь, и через минуту ввалились Юра с Лёнькой. У нас нет прихожей, вешалка прямо в комнате у двери, вот они там и застряли, снимая пальто и разуваясь. Оба делали вид, что не видят Майкла, – это чтобы поскорее разделаться с вешалкой. Майкл тоже молчал, только заулыбался и во все глаза смотрел на Лёньку, дождался, когда тот наденет тапки, подтянет штаны и подойдёт поближе. В тот же миг Майкл оказался у стола и, протягивая Лёнчику руку, на приличном русском сказал: «Привет, я Майк!» С теми же словами он протянул руку и Юре.

Дальше началось что-то неслыханное. Эта троица принялась как ни в чём не бывало общаться на смеси английского и плохого русского (Майк), русского (Лёня) и плохого английского (Юра), а также жестов, всяческих похлопываний, корченья рож и высовывания языков.

Некоторые диалоги вообще не могли сойти за беседу. Тем не менее, они беседовали!!! Примерно так:

Майкл: «Are you in school3?»

Лёня: «Сейчас покажу», и бежит в соседнюю комнату, приносит оттуда тетрадь со своими рисунками.

Майкл: «Are these your drawings? Very good4!»

Лёня: «Нет, я красками не люблю, только шариковой ручкой».

Майкл: «No, I can’t accept such a gift from you. Just one picture5».

Юра: «Майкл просит нарисовать ему картинку».

Лёня: «А какую?».

Юра: «What do you want, Mike?6».

Майк: «May be, a cup of tea?7».

Юра: «Он хочет, чтобы ты нарисовал ему дерево».

– Сам ты дерево, – не выдерживаю я, – человек чаю хочет, а дерево будет «tree».

Мы пьём чай с сушками и ванильными сухарями. Майкл просит называть все предметы, повторяет, смешно коверкая некоторые слова, а другие произносит вовсе без акцента. Лёнька то под стол от смеха заваливается, то вдруг начинает подозревать Майка в том, что он прекрасно знает русский, но притворяется.

Пока пили чай, Юра рассказал, что с ними случилось на прогулке. Они уже возвращались и проходили по Шкиперскому протоку, за Наличной улицей, где мы часто бываем, потому что там вроде как и Ленинград кончается, сплошь какие-то провинциального вида домишки, а потом и вовсе заливчик небольшой с мостом и рыбаками. И всегда тихо. Вдруг видят, какие-то люди что-то копают, рядом – несколько машин. Из них вышли двое с видеокамерами. Явно съёмка намечается. Юрка с Лёнчиком остановились посмотреть.

Пока Юра разглядывал, что там копают, Лёнька к одной из машин подошёл совсем близко. Видит, в ней Невзоров сидит, курит. Очень захотелось Лёнчику с самим Александром Невзоровым поговорить. Правда, он ничего лучше не придумал, как спросить его, который час. Невзоров взглянул на наручные часы, потом – более внимательно на Лёньку и вежливо ответил. Тема общения была исчерпана, и тут вдруг Лёнчику представилось страшное зрелище.

Рядом с дорогой в свежевырытой могиле лежала женщина. Мужики с лопатами забрасывали её землёй, и всё это снимала камера. В какой-то момент Невзоров вышел из машины и крикнул: «Всё, хватит!». Женщина поднялась из «могилы», оказавшись в одной рубашке. С неё стали стряхивать землю, накинули пальто. Потом повели в машину и все вместе уехали, а мужчины остались яму закапывать.

– Мы их спугнули, а теперь они отвезут её в другое место и там закопают, – твердит Лёнька, требуя немедленно звонить в милицию.

– Да это сюжет для «600 секунд» снимали, надо будет вечером посмотреть, к чему эти похороны, – говорю я.

Майк забрасывает меня вопросами об этой программе, говорит, что у них тоже такая есть, – вроде хроника, а на самом деле всё подстроено. Это такой формат, стилистика, очень модно.

Лёнька упрямо бубнит про милицию, но Майк ему говорит: «This is a joke8», и сын сразу успокаивается. Расстаются они довольные друг другом, и Лёня вдруг делает то, чего давно не делал с малознакомыми людьми, – он жестом просит Майка наклониться и что-то шепчет ему на ухо, долго так шепчет. Потом вопросительно смотрит, ждёт ответа. Майк на мгновение задумывается, потом убеждённо говорит: «O’key, I’ll do it for you9». И протягивает Лёнчику руку.

– Я же говорил, он знает русский. Он всё понял и мне пообещал. – Лёнька в восторге, они с Майком понимают друг друга.

Выходя из квартиры, слышу, как Юрка выпытывает у Лёньки, что он там шептал Майку на ухо, а Лёнчик всё твердит: «Вот увидишь, сам увидишь!».