Читать книгу Сага о Лунгиных - Мария Текун - Страница 10

Следующим вечером накануне Нового года Виталий Альбертович Яновский встречал у себя честную компанию. Он как мог подготовился, соорудил искусственную елку, навешал на нее игрушек и лампочек, посадил в ватный сугроб Деда Мороза со Снегуркой, разложил в столовой большой стол и уставил его всем, что только смог нарыть в закромах двух кладовых и бездонных кухонных шкафов. Вышло не так уж плохо, как сам он сначала предполагал.

Когда в прихожей раздался звонок, напоминающий бой старинных часов с перезвоном, Виталий Альбертович направился встречать дорогих гостей одетым в черный бархатный камзол с бабочкой.

Жорик, как и обещал, явился в компании двух прекрасных дам. Хозяин вежливо пропустил шумную компанию в прихожую, помог дамам снять припорошенные снегом шубы и тут – о, чудо! Профессор Яновский от изумления чуть было не лишился чувств в самом прямом смысле этого слова, когда увидел прямо перед собой женщину своей мечты. У него прямо сердце зашлось от волнения, он покраснел, стал неловок, все у него валилось из рук и язык прямо-таки отнялся.

Жорик же разливался что соловей в майскую ночь. Он спешил уделить внимание всем сразу, он торопился представить гостей и хозяина друг другу, так что обширная прихожая профессорской квартиры была тесна даже для него одного.

– Познакомьтесь, дорогие дамы, – вещал он, – перед вами мой лучший друг и главный соперник, впрочем, не только в шахматных баталиях, – уточнил он доверительным тоном, – доцент кафедры истории Орловского государственного гуманитарного института, профессор Виталий Альбертович Яновский собственной персоной.

Виталий Альбертович церемонно поклонился, щелкнув каблуками.

– О! Профессор! Как мило!

– Ах, месье профессоре! Салют!

– Виталий Альбертович, прошу любить и жаловать, – начал он, представляя свою давнюю подругу, – Анжела, любительница пинакотек и прочих собраний, а так же собачек ростом не выше двух дюймов и карточной игры в преферанс.

Виталий Альбертович едва приложился к руке в тонкой кружевной перчатке, ощутив запах дорогих французских духов.

– А теперь, вы только представьте – прима Волынского драматического театра Лариса Павловна Двигубина, прошу! – воскликнул он, как конферансье, представляющий центральный номер цирковой программы.

О! Виталий Альбертович глазам своим не верил, как не верил он и своему счастью, которое само нашло его нежданно-негаданно. И какими только именами не нарекал он в душе своего прекрасного Жорика: и доброго гения, и ангела-спасителя, и лучшего и единственного друга, и волшебника, обращающего мечты в реальность.

– О! – выдохнул Виталий Альбертович, едва владея собой. – Я так рад, так рад!

В жизни Лариса Павловна оказалась еще прекраснее и милее, чем на сцене. Театральный грим скрывал нежный румянец ее свежей молодой кожи, объемные платья скрывали фигуру. Теперь же она предстала во всей своей реальной прелести и красоте: тонкая, хрупкая, изящная, как фарфоровая статуэтка с формами, какие пожелал бы вылепить самый капризный скульптор, с детским личиком, на котором светились яркие голубые глаза и горели рубиновые губки. Здесь она показалась Виталию Альбертовичу еще моложе и приятнее, словно белая утренняя лилия, раскрывающая свои упругие лепестки, источающие тончайший и сладостный аромат. О!

– Лариса Павловна…

– Ах, позвольте – сколько вам лет, если не секрет? – вдруг обратилась она к профессору без предисловий.

– Почти сорок, а что?

– И вы желаете, чтобы я называла вас по имени-отчеству?

– Да нет, совсем нет… – терялся профессор Яновский.

– В таком случае к черту условности, всякие там «павловны» и «альбертовичи», давайте будем как люди! – провозгласила она, ослепительно улыбаясь. – Зовите меня просто Лала. Жорик! – обратилась она к нему. – Жорик! Ты чудо! Ты – мой ангел-спаситель, – внезапно озвучила Лала мысли Виталия Альбертовича с такой легкостью, что он даже позавидовал, как могут быть люди столь свободны, раскованы и непосредственно-вольны. – Ты спас меня от чудовищной участи, поджидавшей меня!

– Это провести Новогоднюю ночь в узком кругу твоих соплеменников? – съязвил он.

– Именно! – восхищенно возглашала она, словно на сцене. – За это проси, что хочешь! Выполню любое твое желание! Да, да, я не вру.

– В таком случае, – потребовал Жорик, подыгрывая ей в роли короля, отдающего приказы, – марш на кухню, и чтобы через полчаса все угощение было на столе! До двенадцати часов, когда принцессы обычно превращаются в кухарок осталось не так много времени, так что если хочешь, чтобы с тобой случилось наоборот – поспеши!

– У! – произнесла Лала наигранно-огорченно. – Я думала, ты потребуешь что-нибудь более существенное. Такое, может, раз в жизни случается, а ты – в кухню, – передразнила она его.

– А ты ожидала, что я захочу провести ночь в девичьей спальне? Так что ли?

Лала лукаво улыбнулась, делая вид, что прячется за веер, и ответила неопределенно:

– Может быть…

Повисла старательно выдерживаемая пауза, после чего они оба прыснули.

Засмеялась и Анжела, тоненьким деланным смехом, и Виталий Альбертович, впрочем, плохо понимавший пока, что происходит, и откуда Жорик раздобыл этих красавиц, с которыми позволяет себе обращаться так, словно вырос с ними в одной песочнице.

– Виталик, последние распоряжения на кухне, после чего мы с тобой рассядемся с трубками на диванах, а наши феи позаботятся о том, чтобы нам всем не пришлось скучать за праздничным столом! – скомандовал Жорик.

Виталий Альбертович не совсем проник во взаимоотношения этой странной троицы, и все же ему было неловко оставлять женщин одних за работой в доме, где они гостьи. Тем более таких женщин…

– Жора, ты думаешь это удобно? – едва слышным шепотом обратился к нему профессор.

– А что здесь такого? – отвечал Жорик в полный голос. – Или ты предлагаешь поменяться ролями? Чтобы мы в кухню, а они на диваны? В принципе, я не против, а вы, красавицы мои?

– Вместо того, чтобы паясничать, давно бы уже отнес пакеты, – прощебетала в ответ Лала, – и можешь идти, куда глаза глядят, хоть на край света. Только не забудь вернуться к тому моменту, как твоя кухарка превратиться в принцессу.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся он, и сделал жест Виталию Альбертовичу следовать за ним в комнату.

– Жора, я удивлен! – начал Виталий Альбертович, пребывая в жутком нервном возбуждении. – Ты знаком с самой Ларисой Двигубиной?! Но как?!

Жорик, казалось бы, мельком глянул в сторону профессора и ответил, как всегда, запросто:

– А что тебя удивляет? Мы с ней знакомы еще с тех самых времен, когда она была официанткой в театральном буфете, а я в том буфете как раз… – он помолчал, чему-то улыбаясь, – изображал бармена! – докончил он то ли в шутку, то ли всерьез.

– Эх, Жора, – произнес с досадой Виталий Альбертович, – вечно ты шутишь, и не поймешь, где у тебя правда, а где… – он не закончил.

– Не вру, ей богу, не вру, – с жаром заверил Жорик, – а вот откуда ты знаешь нашу прекрасную Ларису – это вопрос!

– Знаешь, я был в театре, и я просто восхищен ее талантом, ее игрой! У меня даже нет слов, чтобы выразить свои чувства…

– Погоди, – прервал его Жорик на самом взлете, – ты не по адресу, оттого у тебя и слов нет, – подмигнул он хитро, как старый лис, – а чувства свои выразить поспеши, пока она здесь и совершенно сво-бод-на, – закончил он, приложив ладонь ко рту с видом заговорщика-доброжелателя, приоткрывающего тайну.

– Но… – Виталий Альбертович был явно застигнут врасплох.

Он не был готов к столь стремительному повороту, стыдился своих чувств и того, что его так легко раскрыли, он не привык посвящать кого-либо в свои сердечные дела и не умел действовать столь решительно и молниеносно, как ему предлагалось.

– Без «но», Вит! – осадил его Жорик. – Оставь ты в покое свои предрассудки! «Давайте будем как люди!» – вот наш девиз на сегодня. И пусть это станет твоей Новогодней сказкой, – Жорик крепко сжал плечо Виталия Альбертовича, словно ободряя его и возбуждая на подвиги.

– Но я не могу вот так сразу, – смешался тот, – я не знаю…

– Профессор, а всему тебя учить приходится, – вздохнул Жорик с насмешкой, – ну, чего тут знать: расскажи ей про Алешу Поповича, как ты умеешь, пару комплиментов, бокальчик вина, анекдот в тему, стихотворение о любви – и она твоя.

– Ты думаешь? – с сомнением произнес Виталий Альбертович.

– Я не думаю, я знаю.

– Мальчики! – в гостиную кошачьей походкой вошла Анжела. – Мальчики! Банкет этр прэ, – сообщила она грассируя, – сильвупле к столу! Жорж, шампань!

Анжела была красива, и знала это как никто. Она была высока и стройна, двигалась плавно, говорила, жеманясь, русский вперемежку с французским. Она носила высокие шпильки, перчатки до локтя, легкие блузки с глубоким декольте, юбки в обтяжку, ажурные чулки и много дорогих украшений на пальцах, на руках, на шее и в ушах. Она любила демонстрировать свои тонкие руки и ноги, привлекая взгляды картинными отточенными движениями. Ее длинные волосы, причудливо уложенные в прическу локонами, отливали натуральным золотом, не оставляя равнодушным ни одного мужчину. Она курила длинные сигареты через еще более длинный мундштук и всем своим видом являла образ женщины ради которой только и родятся на свет мужчины. С Жориком они могли бы составить отличную пару в стиле «Salon Modern», если бы только воспринимали друг друга, как существ противоположного пола.

Но нет. Жорик всем своим видом и поведением обнаруживал то, что они все втроем, включая Ларису, вовсе не те, за кого себя выдают, и что все они вместе просто хорошие актеры, которым однажды выпавшая роль пришлась настолько по душе, что маски навсегда приросли к лицам, а костюмы заменили собой одежды. Каждый знал о себе нечто, что стремился скрыть под личиной. И Жорик с Ларисой скрывали только это «нечто», Анжела же хотела скрыть и то, что скрывает.

Виталий Альбертович был выбран единственным зрителем, умело разыгранной перед ним сказки, но он, как тот самый чудак, что бросается на сцену, чтобы не позволить свершиться несправедливости, погрузился в вымышленное, как в настоящее, до такой степени, что сказка для него обернулась былью.

Проще говоря, Лариса Павловна Двигубина не только ответила взаимностью на его поначалу неумелые и корявые ухаживания, но и сама дала понять в довольно недвусмысленной форме, что готова продолжить это приятное волшебное романтическое знакомство как можно скорее, в том смысле…

Виталий Альбертович намек понял, и покраснел от того, что понял. Он абсолютно не был готов к такому стремительному развитию событий. Боже! Боже мой! – твердил он про себя. – Неужели я не сплю? Но тогда откуда все это?! О! Боже мой!

Виталий Альбертович не верил в любовь с первого взгляда, особенно в такую, когда ей – чуть за двадцать, ему же – почти сорок. Но готов был поверить во что угодно, лишь бы Лариса осталась бы с ним навсегда. О, сколько раз мечтал он об этом и сколько раз отчаивался в подобных мечтах! Сколько раз взывал к святым и сколько раз разочаровывался в подобных воззваниях. Он мучился и страдал, когда она была недостижимо далеко. Когда же она оказалась близко, так близко, так головокружительно близко, он мучился и страдал еще сильнее во сто крат. Но мучение это было сладостным, невозможно, просто невероятно сладостным и желанным.

Так случилось, что Лариса не вернулась с театром с гастролей в родной город Волынск. Она вообще больше не вернулась в театр, в скором времени выйдя замуж за Виталия Альбертовича, сменила фамилию с Двигубиной на Яновскую и прочно обосновалась в шикарной четырехкомнатной квартире профессора, тут же обустроив пару комнат под свой собственный салон и будуар. Она придерживалась того убеждения, что не следует выходить из однажды удачно найденного образа, а потому предпочла и далее вести жизнь светскую и красивую во всех отношениях.

Виталий Альбертович тоже нашел, что искал. Его Лалочка, как он нежно называл свою жену, теперь была с ним, и, как он искренне верил, навсегда. Она прекрасно справлялась с ролью внимательной, любящей и честной жены, наполняя каждый новый день профессора абсолютно новым, неизведанным и счастливым смыслом. Она в буквальном смысле оживила его, как оживила и его заброшенный дом. Она принесла с собой то ощущение беспричинной радости, какое свойственно только молодым и какое сам Виталий Альбертович даже не помнил, когда утратил.

Лариса, милая его Лалочка, вдохнула в него новую счастливую жизнь. Он любил ее безмерно, так, как любят в последний раз, и ради нее был готов буквально на все. Но ей не нужно было много – только крыша над головой, муж, в котором можно быть уверенной, что не сбежит, не бросит и из дому не выгонит, и некоторая довольно круглая сумма в месяц на наряды и развлечения. Все это у нее теперь было, и больше Ларисе Павловне как женщине честной перед другими, точно так же как и перед собой, нечего было желать.

Она открыла свой салон по типу светских салонов девятнадцатого века, где по пятницам блистала ничуть не меньше, чем будучи примой Волынского театра оперетты, и куда охотно стекалась публика самая разная. Ловко воспользовавшись своей пока еще не померкшей славой, она создала вокруг себя то общество, для которого оставалась звездой первой величины даже тогда, когда в театральной среде о ней давно прочно позабыли.

* * *

Все это случилось лет пятнадцать назад. С тех пор много воды утекло, но Виталий Альбертович и Лалочка все еще были вместе, хотя, возможно, именно ради этого профессору и пришлось лишиться ровно половины квартиры, доставшейся когда-то от отца.

Вот ту вторую половину, которой три с лишним года назад лишился профессор Яновский, и шел «проинспектировать», по его собственному выражению, Федор Константинович Лунгин теплым майским утром.