Читать книгу Сага о Лунгиных - Мария Текун - Страница 3

Город Орлов хоть и не был маленьким уездным городишком, но на мегаполис явно не тянул. Все в нем было, но по минимуму. Улицы узкие, дома низкие, магазины древние, автобусы ржавые, люди тихие. В центре, конечно, было получше: дома повыше, с лепниной и рустами на фасадах, в них супермаркеты и новоявленные бутики, модные парикмахерские и рестораны, какие-то клубы. Но сюда долетали лишь брызги, карикатура на столичную жизнь, да и то десятилетней давности – эти смешные кооперативные вывески, «шикарный» турецкий текстиль, дизайн беспомощный, но претенциозный.

Борис водил Аню по городу, рассказывал, показывал, объяснял.

– Здесь у нас центральная площадь, – говорил он, – раньше площадь Ленина была, а потом переименовали назад, в Оладина. Это известный благотворитель тут был, еще до революции, больницу вот построил – до сих пор стоит – вон то здание желтое видишь? Где парк за оградой? Это она и есть. И весь сопутствующий инвентарь там, кажется, с тех самых времен, – он усмехнулся.

– Оладин – местный Аладдин, – пошутила Аня в ответ.

Она смотрела на все с каким-то смешанным чувством жалости и умиления. Ну что ж… Когда живешь в городе с рождения – для тебя тут все значимо, все родное, знакомое. Она же смотрела вокруг глазами чужака, и, наблюдая пейзаж, не приукрашенный налетом чудных воспоминаний детства, терялась. Все улицы казались ей на одно лицо, какие-то площади, памятники, скверы, переулки – все одинаковое. Конечно же, ей было сложно переключиться и перестать сравнивать. И хотя ей казалось, что она, в отличие от Бориса, видит город таким, какой он есть, на самом деле тоже видела только свое собственное впечатление о нем, и впечатление это было не самым радужным. «Может быть, это оттого что теперь осень, – думала Аня, – мне кажется тут все таким унылым, грустным. Вот выпадет снег, и станет лучше – как на старых рождественских открытках, где улицы в сугробах, а в домиках уютный теплый свет. Когда тихо и кажется, что вот-вот мимо проедет не машина, а лошадка, запряженная в сани».

– А здесь мы с моим другом Игорьком, помнится, взрывчатку какую-то самодельную на рельсы положили. Трамвай поехал, так оно рвануло – мы сами испугались. А вожатая из трамвая как выскочила и давай за нами, еле убежали. Во дворах потом прятались по кустам…

– Угу, – кивала она в ответ, отстраненно глядя на улицы и дворы, ничего не говорившие ее сердцу.

Ей было ясно, что здесь не Москва и Москвой никогда не станет, и сложно было примириться с этим. Но иногда, сделав над собой усилие принимать все таким, как оно есть, ей вдруг удавалось заметить свое неповторимое лицо этого, впрочем, довольно жалкого на ее взгляд городка. И тогда еще более жалко в ее глазах смотрелось это наносное стремление к уродливо-усредненному пониманию красивой жизни, виденное в лучшем случае на картинках, которое старательно воспроизводилось здесь. И тогда ей хотелось пройтись однажды по городу с большущей тряпкой, чтобы навсегда стереть все это убожество в виде мигающих дешевых вывесок на старинных фасадах, в виде нелепого новостроя, отделанного дорого и безвкусно, в виде рекламы, налепленной где ни попадя.

Однако, эти прогулки по городу, поселявшие бы в ней самые безрадостные чувства, если бы только Бориса не было рядом, и то вскоре закончились. Боре было необходимо срочно искать работу, и он стал целыми днями пропадать по делам. Аня же большую часть времени проводила дома.

Она сидела в одиночестве в их маленькой комнате, как в скорлупе, стараясь лишний раз не высовываться. Процесс акклиматизации проходил тяжело и с осложнениями. Всю жизнь прожив под крылом и строгим надзором своей мамочки, она совершенно не умела общаться с людьми: подруг у нее никогда не было, в летние лагеря она ни разу не ездила, в институт ходила из дома, и потому не знала, как следует себя вести, что делать, и зачастую из чужих слов и поступков делала для себя неверные выводы.

Возвращаясь домой с «промыслов», как он в шутку называл свои дела, о которых шире предпочитал не распространяться, Федор Константинович любил поговорить с Анечкой за чашкой чая. Он расспрашивал ее о жизни, упорно называя на «вы»:

– Вы, значит, из Москвы? И всю жизнь в Москве прожили?

– Да. В Сокольниках, – отвечала она покорно, но без энтузиазма, в каждом вопросе ожидая какого-то подвоха.

– В Москве я бывал, – продолжал Федор Константинович с расстановкой. – У меня, знаете, на улице Большой Пироговской дядька двоюродный жил. Так вот я к нему ездил, еще при Советской власти, когда все в Москву с периферии за продуктами шли, как ходоки к Ленину, – он засмеялся. – Вот и я так же. Бывало, сумки нагрузишь – аж ручки трещат, еле подымаешь. До поезда дотащишь, так руки, как у орангутанга – ниже колен.

Он изобразил так живо, что Аня рассмеялась.

– Вот так, – усмехнулся он. – А что поделаешь? Детям на Новый год мандаринов, колбасы на стол, горошка этого зеленого, будь он неладен, тоже у нас не достанешь, конфеты шоколадные – все возил. А теперь вон – бери не хочу.

– Да, – вздохнула Анечка. – Конечно.

«Были б только деньги», – прибавила она мысленно. В последнее время этот вопрос стоял для нее особенно остро, потому что никаких своих доходов она, понятное дело, не имела, Боря тоже работу пока только искал, и как жить дальше с каждым днем становилось все более неясно.

– А мама у вас кто? – спрашивал Федор Константинович.

– Мама? – вновь сосредоточилась Аня на разговоре. – Мама инженером работала в НИИ, инженер-технолог, какие-то платы они там делали, для электроники. А потом НИИ развалилось, и она пошла работать приемщицей в ателье.

– А папа?

– Папы у меня нет.

– Как нет? Извините…

– Ничего. Его и не было. То есть, я всегда думала, что мой папа – это один человек, а оказалось – другой. Но это, в общем-то, не важно, потому что каждого из них я видела всего раз в жизни.

– Извините, что спросил. Вам, наверное, неприятно, что я с расспросами лезу?

– Нет, отчего же? Ведь мы с вами совсем не знакомы… – Аня осеклась, подумав, что вновь сказала что-то не то.

А вслед за тем с горечью подумала еще и о том, что совсем не так представляла себе и свою свадьбу, и семейную жизнь. А вышло, что и свадьбы толком не было, и жизни теперь никакой нет…

Аня не заметила, как погрузилась в свои мысли, ход которых больше не прерывался вопросами Федора Константиновича, который, спокойно попивая чай, внимательно следил за ней со своего места.

С каждым днем все больше воспринимая свою жизнь, как пытку, Аня отчаянно мечтала вернуться домой. Но в то же время была готова жить где угодно, лишь бы только никогда не возвращаться – в ее сердце большой занозой засела огромная обида на собственную мать, и, вспоминая о ней, Аня всякий раз возвращалась к тому последнему разговору, после которого произошло то, что произошло.

«Если ты думаешь, что он тебя любит, ты сильно ошибаешься, – сказала мама, как только за потерпевшим полное фиаско женихом захлопнулась входная дверь. – Знаю я таких: понаехали, и всем тут же московских невест подавай с квартирами. Не дождетесь! Я тебя предупредила, так и знай. Можете жениться, сколько влезет, но я его и на порог не пущу, и уж тем более не пропишу, даже не проси. Поняла?»

Анечка рыдала, бросившись на кровать. Такого решительного отпора она не ожидала. И не то что не ожидала, но даже не могла себе предположить. «Но что же мне делать?! – прорывались сквозь слезы ее отчаянные возгласы. – Что мне делать?» «Делай, что хочешь, – Надежда Петровна твердо стояла на своем. – Но я сказала, что свадьба только через мой труп!» «Мама, зачем ты так? Ведь я его люблю! И он меня тоже, я это точно знаю. При чем здесь квартира… это же просто нелепо!» «Во-первых, знать ты ничего не можешь, а во-вторых, я тебе уже сказала и повторять не буду: я против, и точка! Разговор окончен».

Правда, Надежде Петровне со своей стороны, и в страшном сне не привиделось бы, что ее доченька – тихоня и паинька – вдруг выкинет такое. Нашла, что называется, коса на камень.

Анечка тайком сбежала, не сказав матери не то что о грядущей свадьбе, но не оставив даже и намека хотя бы о приблизительном пути своего следования, то есть – не сообщив ровным счетом ничего. Разумеется, это было необдуманно и жестоко с ее стороны, но мать-то поступила с ней ничуть не лучше!

Так ей, по крайней мере, казалось в то время. Хотя, что там говорить: до сих пор еще она считала, что поступила если и не совсем верно, то единственно возможным образом. И матери своей ни звонить, ни письма писать отнюдь не собиралась.

Да, но едва разделавшись с проблемой с одной стороны, она тут же встретилась с другой: теперь ей предстояло налаживать отношения с родителями Бориса. А это ей тоже давалось не без труда: кругом ей виделся подвох, косые взгляды, осуждение и неприязнь. Запертая в чужой квартире наедине с незнакомыми людьми, Анечка страдала и мечтала все время пожаловаться Боре, чтобы он утешил ее, успокоил и нашел бы наконец какой-нибудь выход. Но на поверку жаловаться было как будто бы не на что.

Федор Константинович общался с ней охотно, не проявляя никаких видимых признаков неудовольствия от ее неожиданного появления в их семье, и, если не считать его подчеркнутого «вы», держался с ней совсем по-дружески. Валентина Матвеевна обращалась к ней на «ты», но в свою очередь с Аней почти не разговаривала. Она тоже вроде бы не возражала против новоявленной без родительского благословения снохи, была внимательна и добра, но заботливость ее граничила с отчужденностью. Так казалось Ане.

«Да, так обычно поступают воспитанные люди, – думала она. – Никогда не знаешь, что у них на сердце, если они понимают, что тебе этого знать ни к чему».

* * *

Борис целыми днями пропадал по делам. «Не хорошо в двадцать лет сидеть на шее у родителей, – думал он, – да еще с молодой женой в придачу». И он активно искал работу, которая смогла бы обеспечить их двоих хотя бы необходимым, но в достаточном количестве. Понятно, что без образования рассчитывать было особо не на что, но в данной ситуации он был готов на все, хоть грузчиком на овощебазу, лишь бы платили.

Но каждый вечер Боря возвращался ни с чем. Он не отчаивался, был весь в надеждах и обещаниях, и верил, что не сегодня-завтра фортуна улыбнется ему. И он, как мог, поторапливал ее, раскручивая счастливое колесо, чтобы как можно скорее утвердиться в глазах отца не мальчиком, но мужем. В том, что отец с матерью не одобряют этот его, мягко говоря, необдуманный поступок, у него не было сомнений. Единственное, что удивляло, что они ни словом не обмолвились о том с тех пор. И потому ситуация осложнялась своей невысказанностью, недоговоренностью.

Однако, Боря не отчаивался и здесь: в конце концов он давно не ребенок, и сам в праве распоряжаться собственной жизнью, и потому не должен чувствовать себя провинившимся карапузом, стащившим пряник из буфета. Если кто-то чем-то недоволен, пусть скажет, а на нет и суда нет. Ведь в том, что все так вышло, никто в конечном счете не виноват. Как будто он всю жизнь Анина мама… но ее тоже можно понять: для нее он никто, парень из провинции. И то, что город Орлов – не самый захудалый на карте нашей всё еще необъятной Родины, для нее, возможно, не аргумент. Она могла вообще не знать о существовании такового, и имела на то полное право: потому что сама она жила в столице, и этим все сказано; потому что существует Москва – и все остальное. Да, городов разных великое множество, а Москва одна!

Вот и доказывай потом, что ты не верблюд.

Где-то глубоко в душе Борис был оскорблен таким отношением к себе, но в то же время готов забыть обиду ради восстановления добрых отношений с тещей, так грубо отрекшейся от своего будущего зятя, а вместе с ним – так уж вышло – и от собственной дочери. Никакой особенной вины он за собой не чувствовал, и надеялся, что с течением времени Надежда Петровна все-таки сменит гнев на милость, когда увидит, например, что Аня действительно счастлива с ним. И для этого он сделает все, что только в его силах, и даже больше того.

* * *

Однажды промозглым ноябрьским вечером, когда Борис шел с одного собеседования, сулившего ему отличную работу и стабильную зарплату, на другое не менее многообещающее, вдруг кто-то окликнул его:

– Боря! Борис! Постой!

Он оглянулся. Через дорогу спешил к нему чернобровый, не ладно скроенный, но крепко сшитый парень в кепке, в куртке-аляске, в джинсах по моде, в дорогих ботинках и с барсеткой в руке – его старый школьный товарищ, тот самый Игорек, с которым он подкладывал под трамвай взрывчатку и совершил еще множество подобных подвигов. по фамилии Карлов.

– Гарик! Карлуша! Вот так встреча! – воскликнул Борис, искренне обрадованный тем, что случай вновь свел их вместе.

– Ты как здесь? Уже вернулся? – Игорь схватил друга за плечи. – Поздоровел! А все-таки ты свин – даже не позвонил. Давно здесь?

– Да нет… – Борис замялся.

– Спешишь?

– Ну, в общем, да, – Боря взглянул на часы.

– Далеко?

– Да вот, на работу устраиваюсь. В общем…

– Слушай! – озарилось вдруг лицо Игорька, будто его, как электрическую лампочку, включили в розетку. – Есть идея! Надо обсудить. Пойдем, я место знаю – тут недалеко.

Борис колебался.

– Да брось ты, если что – завтра сходишь. Какие проблемы? А у меня к тебе дело. На миллион. Пойдем, – он подтолкнул друга плечом.

– Ладно, – Борис сдался. – Верю тебе на слово. – Он радостно обнял друга за плечи. – Куда идем?

– Фи-и-у! – присвистнул Игорь, заметив на пальце у Бориса золотое кольцо. – Вот так дела! – произнес он удивленно-укоризненно. – И ты молчал?!

– Да это… – Боря сразу понял, о чем речь, – в общем, длинная история.

– А разве мы куда-то торопимся? – парировал Игорек. – И учти, что ты теперь от меня не уйдешь, пока все расскажешь, – заявил он безапелляционно и повлек друга за собой в тихое местечко, где к пиву подавали кальмаров в кляре и жареные куриные крылышки.

* * *

Аня тем временем впервые осталась дома за хозяйку. Валентина Матвеевна с утра ушла проведать какую-то родственницу, так что на ее хрупкие плечи легла забота о том, чтобы возвратившийся с «промыслов» Федор Константинович не остался голодным. И потому, едва заслышав звук поворачиваемого в замке ключа, Аня бросилась в кухню заваривать чай и подогревать заранее приготовленные Валентиной Матвеевной пончики.

– Как у нас дела? – спросил Федор Константинович с порога. – Как сажа бела?

Аня улыбнулась, показавшись из кухни.

– Здравствуйте, Федор Константинович.

Федор Константинович любил пошутить и часто говорил поговорками. Анечка поговорок не знала, а потому больше ответить ей было нечем.

– Ну что, чай станем пить с кренделями? – говорил Федор Константинович, потирая озябшие руки. – И вы, Анечка, со мной откушайте, составьте компанию.

Это «вы» всякий раз ставило ее на место. Она привыкла, что так говорят только чужим людям. Но Федор Константинович, казалось, вовсе не хотел ее обижать. Просто он уважал себя и других.

– Я, пожалуй, только чаю, – согласилась Аня и принялась торопливо отыскивать в шкафчиках, содержимое которых никак не давалось ей на память, чашки, блюдца, ложки, салфетки, сахар и прочее необходимое к трапезе.

– Фигуру бережете? – понимающе кивнул он. – Это хорошо, когда есть чего беречь. Только вы не волнуйтесь, – успокоил Федор Константинович, – домашняя выпечка никак на фигуре не отражается, давно замечено: всю жизнь едим, и ничего, как видите.

Федор Константинович в самом деле был строен и подтянут, и для своих шестидесяти семи лет выглядел вполне отлично.

Анечка хоть ему и не поверила, но пончик взяла.

– Так на чем мы в прошлый раз остановились? – спросил Федор Константинович, отпивая кипяток. – Помнится, я рассказывал вам, как в Москву ходил за добычей?

Он усмехнулся в усы. Аня кивнула.

– Там на Большой Пироговской, кстати, кладбище недалеко, знаете?

– Да, Новодевичье.

– Именно. Так вот я на этом кладбище частенько бывал, – он задумался, а потом сказал: – Это странное русское свойство – так и тянет к могилам, вы не находите?

Аня не знала, что ответить.

– Но, я думала, что… кладбища это… там ведь одни знаменитости похоронены, и потом… – Аня окончательно смешалась.

– Ладно, чего это я, в самом деле, леший одолел, – выручил ее Федор Константинович, и сменил тему: – Вы, помнится, говорили, что институт окончили, а какой, если не секрет?

– Я как мама, химико-технологический, только она на химфаке училась, а я на экономическом, там недавно новый факультет открыли.

– Ага, понимаю. Коммерческий, наверное? Вполне логично, что еще более имеет отношение к коммерции, как не экономика, верно?

– Ну… там не все места платные, я вот, например, училась на бесплатном. Но это мне повезло, потому что я школу с медалью окончила, а так вообще сложно было бы поступить. Это теперь престижно: экономический, юридический, языки…

– Так-так, – протянул Федор Константинович, явно что-то соображая, – вас это интересует? Действительно?

– Что именно? – не вполне поняла Аня вопрос.

– Экономическая теория, – пояснил свою мысль Федор Константинович, – финансы, учет, что там еще?

– Да, в каком-то смысле это интересно, – охотно откликнулась Аня, – но… если честно, скучновато, – честно призналась она.

– А что вас еще интересует?

– Ну, не знаю… – она задумалась, – может быть, психология? – ответила она, как на экзамене, ища в глазах экзаменатора подтверждение того, что догадка верна. И, заметив нечто подобное, продолжила уже увереннее: – Знаете, я читала книги, Чезаре Ломброзо, например, и еще американских психологов, там где всякие тесты, так интересно! Хотелось бы узнать побольше. Кажется, это тоже теперь модно. А вообще я хотела стать учительницей, преподавать.

– Что преподавать? – Федор Константинович заинтересовался.

– Литературу, наверное. Или музыку.

– О, вы владеете инструментом?

– Да, окончила школу по классу фортепиано.

– Надо же! Значит, вы музыку любите?

– Да, – ответила Аня, впрочем, без особого энтузиазма.

– А литературу любите – русскую? – Федор Константинович сделал сразу ударение на слове «русскую», потому что вопрос самой любви к литературе даже не ставился в свете высказанного желания ее преподавать.

Аня заколебалась, определив вопрос как наводящий, но все-таки ответила честно:

– Нет, наверное, больше иностранную.

– И кто ваш, с позволения сказать, кумир?

– Не знаю, так сразу не скажешь. Я очень Диккенса люблю, и Хемингуэя. Ремарка тоже. А еще Мураками и Германа Гессе.

– А Тургенева вы не любите? – улыбнулся Федор Константинович. – «Ася», мне кажется, это немного о вас?

Ася, она же Анна Николаевна – был ли это просто намек на совпадение имен, или же Федор Константинович имел в виду нечто большее?

Аня об этом не задумалась, потому что Тургенева не любила, а «Асю» не читала вовсе. Стало быть, судить о ней это или не о ней не могла. Зато она тотчас подумала о другом: «Странно, Боря вроде бы говорил, что его отец всю жизнь на заводе проработал? Кем это он там, интересно, работал? И что это за завод такой?»

Не без участия мамы в ее понимании сложился весьма четкий образ рабочего как человека грубого, бескультурного, пьющего, ругающегося матом и представляющего реальную угрозу для нормальных людей. И потому к детям из рабочих семей Ане запрещалось приближаться и на пушечный выстрел.

* * *

В кафе, едва сделав заказ, Игорек принял с места в карьер:

– Значит так, старик, давай сразу к делу, чтобы ты не думал, будто я тебя просто так сюда затащил, посплетничать, – он подмигнул Борису, который держался как-то скованно, «не по-свойски», как определил это для себя Игорек. – Слушай, у меня к тебе предложение, сугубо деловое, вот какое: я так понял, тебе работа нужна?

– Да, – подтвердил Борис.

– Вот, а мне как раз человек нужен, надежный. Пока ты там в казарме полы драил, я тут бизнес небольшой наладил. Один теперь не справляюсь. Интересует?

– Что за бизнес? – серьезно спросил Боря, а сам тем временем подумал о том, когда это Карлуша успел так раскрутиться, и каким это образом. То, что отец его от армии отмазал, это он понял, когда Игорек вместо того, чтобы ехать с ним вместе поступать в летное училище, внезапно ни слова не говоря оказался вдруг студентом совсем другого учебного заведения, разумеется, платного отделения. Какой точно институт, Боря не помнил, и по всему выходило, что не помнил о том даже сам Карлуша.

– Лампы продаю, светильники то есть, – оживленно рассказывал Игорек про свой «бизнес». В Москве со склада беру, здесь собираю и по магазинам распихиваю, на реализацию. Навар неплохой, и спрос пока значительно превышает предложение. Ну, что скажешь? Дело верное, гарантирую.

– От меня что требуется?

– Давай так: я буду возить, ты собирать, идет? Зарплата от прибыли. В процентном соотношении, – прибавил Игорек быстро, стараясь как можно скорее миновать неприятный момент. – Ты как?

– Нужно подумать, – ответил Боря серьезно, хотя уже теперь знал почти наверняка, что согласится. Был только один момент…

– Давай, как скажешь. А хочешь, завтра приходи, сам все посмотришь, тогда и решим. Телефон запиши.

– Давай, – Боря достал блокнот.

– У тебя чего, мобилы нет? – удивился Игорек.

– Нет, пока не обзавелся.

Игорь засмеялся и подковырнул, по-дружески:

– Ага, а женой успел обзавестись?

Боря внимательно посмотрел на друга, почувствовав некий укор в его словах, но в улыбающемся лице его ничего такого не обнаружил.

– Намек на то, что на свадьбу не пригласил? – все-таки не удержался он.

– Да нет, – Игорек пожал плечами. – Просто, как-то это… до сих пор в толк не возьму.

– Ладно, расслабься. Никакой свадьбы у нас не было.

– Как это? – искренне подивился Игорек. – А кольцо тогда откуда?

– Так, расписались по-быстрому, и всё.

– Хм, очень уж по-быстрому видать, когда успел-то?

– Да, – Боря криво усмехнулся, с намеком на то, что дурное дело нехитрое, – в части еще.

– Это – в армии что ли?!

– Ну, так точно.

– А чего? – Игорек заподозрил, что причина тут в том, что невеста, как бы это сказать, не могла больше ждать, и дальше спрашивать не решился. Но вопрос читался в его в глазах.

– Вовсе не то, что ты думаешь, – тотчас развеял Боря его догадки. – Там другие проблемы были, маман – та еще штучка, в петлю лезла, меня и на порог не пустила. Короче, ад.

– А там, это где, прости?

– В Москве.

– Ну, тогда все ясно! – оживился Игорек. – Еще бы! А ты уж думал, что прописка у тебя в кармане? И квартира в центре в придачу, так что ли? – он рассмеялся, пихнув друга в плечо, в знак того, что это всего лишь шутка. Но Боря неожиданно обозлился:

– И ты туда же?

– Извини, друг. Шучу, – Игорек поднял руки. – Шучу.

– Без шуток. Я ее люблю, понял?

– Понял я, понял. А Светка как же?

– А чего Светка?

– Ну, вы с ней вроде… тоже собирались того… жениться, то есть. Или я не прав?

– Честно сказать, я думал, она давно уж замужем.

– Неправильно, значит, думал.

– Тем не менее.

– Я понял. У тебя, короче, все наоборот. Обычно это девчонки парней из армии не дожидаются, а тут ты женатый вернулся. Смешно, – Игорек расплылся в улыбке. – Честно сказать, от тебя я, брат, такого не ожидал. С женой-то хоть познакомишь?

– Приходи, – спокойно ответил Боря, пропустив все предыдущие замечания мимо ушей. Точнее сказать, сильно постарался это сделать.

– Отлично, тогда подарок за мной.