Читать книгу Сага о Лунгиных - Мария Текун - Страница 8

Под вечер, отказавшись от десерта и оставив детей одних поближе познакомиться с будущими соседями, Федор Константинович и Валентина Матвеевна вернулись домой.

Валентина Матвеевна накрыла к чаю на кухне. Ей не терпелось узнать подробности, но Федор Константинович, отпивая черный обжигающий чай, рассказывать не спешил. Валентина Матвеевна терпеливо ждала, но наконец сдалась:

– Федя, ну, расскажи же, – попросила она.

– Что тебе рассказать? – усмехнулся Федор Константинович.

– Как что? Я тебя не понимаю, ей богу, да откуда квартира такая взялась, и кто, наконец, эти люди, и откуда ты их знаешь, и деньги откуда? Я ничего не понимаю, в самом деле.

Федор Константинович пожал плечами:

– Да чего рассказывать…

– Или это неправда? – засомневалась Валентина Матвеевна. – Розыгрыш?

– Да нет, ну что ты, – Федор Константинович решил жену успокоить. – Квартиру я действительно купил, вернее, две комнаты в той квартире, как ты уже, наверное, поняла.

– Поняла, поняла, только деньги откуда?

– Не спеши, давай уж все по порядку, – ответил Федор Константинович и поведал следующее: – На эту квартиру я напал года три назад: узнал, что профессор Яновский – это Виталий Альбертович, с которым ты имела честь сегодня познакомиться лично, так вот профессор Яновский, он, кстати сказать, сын того самого академика Яновского, ученого, историка, может, слышала?

Валентина Матвеевна покачала головой.

– Ну, не важно, так вот эта квартира принадлежала академику Яновскому – он ее получил от государства в знак благодарности за заслуги перед отечеством. Потом академик скоропостижно скончался, и квартира перешла к его единственному сыну – Виталию, который явился продолжателем дела отца, хотя и бесталанным, если уж говорить честь по чести. Было это довольно давно. Потом Виталий Альбертович, будучи уже в солидном возрасте, женился на Ларисе Павловне – бывшей театральной актрисе и птице не весть какого высокого полета. Но, видно, крепко она его охмурила, так что профессор свету белого не взвидел и был готов ради нее не все. А ей только того и нужно было, чтобы Виталий Альбертович на ней женился, причем сугубо официально. Разница в возрасте у них приличная – лет пятнадцать, если не больше – и понятное дело, что сам Виталий Альбертович Лалочку мало интересовал.

– Откуда ты знаешь? – вклинилась Валентина Матвеевна, которая свято верила в большую и чистую любовь.

– Раз говорю, значит, знаю, – коротко ответил Федор Константинович, – но если ты хочешь, чтобы я ошибался, пусть будет так. Тем более, что Лалочка, нужно заметить, человек, конечно, не самый плохой. И не известно еще, где бы был теперь сам Виталий Альбертович, не повстречай он своей музы. И он это понимал лучше, чем кто бы то ни было, а потому ни в чем своей Лалочке, как он ее называет, не отказывал. А она, ты знаешь, привыкла к шикарной жизни, хотя сама в общем-то из простой семьи. Но театр требует самоотдачи, так что вся жизнь постепенно превращается в театр, и перестаешь замечать, где правда, а где вымысел. Так она привела за собой и всю честную компанию: людей искусства, как они сами себя называют. И для Виталия Альбертовича началась совершенно новая жизнь: тихие посиделки с товарищами-учеными и соседями-любителями шахматной игры сменились бурными застольями и перформансами, околохудожественными беседами заполночь и постоянным присутствием никому не известных личностей, которые позволяли себе задерживаться в доме по нескольку дней кряду, не спрашивая ни у кого на то разрешения. Жизнь была свободна и легка, наполненна и красива. Лалочка с ее способностью вживаться в роль прекрасно справлялась с ролью верной и любящей жены, так что у Виталия не было повода чувствовать себя обманутым или одураченным. Лариса Павловна умело использовала свое положение в своих целях, не забывая щедро одаривать Виталия Альбертовича тем, что он искал и наконец нашел в ее лице.

Виталий Альбертович постепенно спускал наследство отца, мало заботясь о последствиях. И не задумывался он ни о чем таком до тех самых пор, пока не попал в ситуацию весьма неприятную. Когда выяснилось, что денег больше нет, он попытался скрыть от Лалочки, что положение его плачевно, полагая, и скорее всего не без оснований, что милая Лалочка бросит его в тот же день. Нет, этого он допустить не мог. Он был готов лучше в долговую яму или даже на эшафот, лишь бы только не расставаться с своей прекрасной музой, вернувшей ему вторую молодость. И тогда Виталий Альбертович влез в долги, наивно полагая, что потом оно само как-нибудь уладится и снова станет, как было, то есть легко и весело, и беспечально. Не получилось. И тогда, чтобы расплатиться с долгами Виталию Альбертовичу пришлось принять трудное и волевое решение продать половину квартиры. Так мы с ним и встретились.

– И давно это было? – спросила Валентина Матвеевна, все еще отказывающаяся верить в то, что вся эта история каким-то образом прошла мимо нее.

– Это было, как я уже сказал, три года тому назад.

– Значит, уже после того, как ты дом Катерине с Володькой сделал?

– Уже после. Считай, четыре года прошло.

– Но откуда деньги? На дом мы всю жизнь копили…

– Ну уж, не преувеличивай…

– Нет, ты ответь – откуда деньги?

– Акции продал.

– Какие акции? – начинала сердиться Валентина Матвеевна, думая, что ее снова дурачат.

– С завода. Меня, знаешь ли, умные люди научили. Так что в те времена, когда всякий их за бесценок отдавал, я их за бесценок покупал. И набралось, я тебе скажу, не так уж мало. Все думали, что завод наш, так сказать, на ладан дышит, а оказалось наоборот. И вот когда он не только не развалился, но так поднялся, что за него драка пошла с топорами, так я те акции и продал, и весьма выгодно, как теперь сама видишь.

– Нет, но все-таки… – что-то у Валентины Матвеевны в голове все же не складывалось. – А потом? А в эти три года? И потом, я прекрасно помню, что ты Катерине постоянно помогал – неужели столько денег получил?

– Нет, на то у нас с Виталием Альбертовичем отдельный уговор был. Я сказал ему сразу, что квартиру для сына беру, в виде свадебного подарка, и соответственно, получит он ее не раньше, чем соберется жениться. Предполагая, что это будет еще не скоро, и чтобы комнаты зря не простаивали, мы с ним договорились, что за определенную ежемесячную плату Виталий Альбертович вернет себе временное право пользования этим жильем, потому как та сумма, что я ему заплатил, с лихвой покрыла все его долги, сохранив в остатке большую свою часть. А Виталию Альбертовичу требовалось некоторое время, чтобы подготовить Лалочку к мысли, что он теперь мало того, что беден, так еще и владелец всего половины квартиры, доставшейся от отца.

– Вот чудеса! – восхищалась Валентина Матвеевна неутомимым финансовым гением мужа. – Это что же выходит? У них квартиру купил, им же потом и сдал?

– Выходит, что так. И эти деньги как раз и пошли на обустройство семейного гнезда нашей дорогой доченьки.

– Да, раз ты такой умный, так вместо того, чтоб им деньги давать, лучше б Володьку научил, как их заработать.

– Ай, – махнул рукой Федор Константинович, – это дело тухлое.

– Отчего?

– Хотел бы, так давно бы сам заработал.

– Так он оттого и не хочет, что ты им постоянно даешь. «Папа дай то, папа помоги это», – передразнила она, – а ты и рад стараться.

– Ну, а кто виноват, что у нее такой муж? Это, знаешь ли, сердцу не прикажешь.

– Может, оно и так. Главное, что любят друг друга. Это самое главное. Дай бог, чтоб и Боря с Аней так же друг друга любили.

– Дай то бог, – согласился Федор Константинович, стараясь прогнать от себя мысли, одному ему ведомые.

– Но для чего все-таки понадобилось скрывать столько лет? Мне-то ты мог сказать, в конце концов? Не понимаю, – вернулась Валентина Матвеевна к тому, с чего начала.

– Знаешь, как говорится: что знают двое, то знают все. Так что, меньше знаешь, крепче спишь, – Федор Константинович улыбнулся и с нежностью пожал жене руку повыше запястья. – Не сердись.

Поздно вечером, возвращаясь домой, Борис медленно шел по проспекту, крепко обнимая жену за талию. Прижимая к себе, он, наклоняясь, целовал ее в губы, и чувствовал, как по телу разливалась горячая и томительная сладость. Первый мучительный приступ стыда прошел, развеянный парами коньяка пятнадцатилетней выдержки, и он верил, что прожил сегодня свой самый счастливый день.