Читать книгу Серебряные горны - Надежда Сайгина - Страница 11

Надежда уже умылась и собралась на летучку, а Евгений всё ещё спал.

– Жень, ты чего, еще не встал?

– Надь, голова болит… Там ни одной таблетки не осталось?

– Нет. Я Гене, сыну Константина Алексеевича, рецепт вчера отдала. Сегодня привезет. Сходи к Докторице. Она тебе обезболивающее даст.

– Еще чего! Не вздумай никому про мои болячки рассказывать.

– Да я и не рассказываю….

– И так, я смотрю, сотрудники как-то странно на меня косятся.

– Ой, не придавай значения. В каком коллективе нет сплетен?

– Ты знаешь, в тот день, когда я ездил в город к врачу, зашел я на вокзале в буфет. Вдруг, вижу, по перрону на тележке едет инвалид. Без ног. В руках деревяшки, и он ими эту тележку катит. Молодой парень. На груди табличка с надписью болтается. Я пригляделся – Серёга Краснопевцев! Помнишь Серёгу? Когда меня в госпиталь увезли, он еще в Афгане оставался…

– Помню, конечно! На всех фотографиях твою гитару держит!

– Я выскочил, кричу: «Серёга, Серёга, а он на своей тележке как припустит! За угол завернул и как сквозь землю….

– Может, всё-таки не он?

– Да он! Точно! Я Серегу с закрытыми глазами узнаю.

– А ведь жене он написал, что встретил другую женщину, полюбил и уехал к ней… куда-то там на Север… Я тогда так на него взъелась, а оказывается, он….

– Ну да. Не захотел жену обременять. Знаешь, из головы у меня не идёт

эта тележка. Как после отечественной войны… Ну должны же были ему инвалидное кресло там…

– Ты говоришь, табличка болтается, – так он милостыню просит! Побирается. А тележка такая… Ну чтобы люди жалели… Вот так наше государство заботится о своих «сынах». Отправили на тот свет больше десяти тысяч молодых ребят… А теперь пусть живут инвалиды, как хотят. Без работы, без медицинской помощи.

Надежда подошла к мужу и провела рукой по его волосам.

– Слушай, надо его жене написать! Она его найдет! Не бросит…

– Не смей! Не лезь в чужую жизнь! Если уж он от меня сбежал… Короче, не лезь! Ладно, я сейчас соберусь. А ты все-таки спроси у Докторицы таблетки, только не говори, что для меня…

***

На утренней планерке Степашка клевал носом, и время от времени получал то тычок локтем от Олеси, то испепеляющий взгляд Евы Петровны.

– Ребята! Я вместе с вами уже неделю, – сказала Надежда, – живу, работаю, наблюдаю… Так вот, дорогие вожатые! В начале смены ребятам не хватает вашего тепла, сочувствия, доброты. И очень часто у нас в лагере звучит слово «нельзя». Допустим, нельзя ходить вне строя… На линейку – понятно. Ну а в столовую, в лес, в кино… Бесконечные построения, дух казармы.

– Ну уж это вы, голубушка, перегнули… – возмутилась Ева Петровна.

И началась ежедневная перепалка старшей вожатой и старшего воспитателя. Ребята воодушевились. Чья же сегодня возьмёт вверх?

– Минутку, Ева Петровна! Я вас не перебивала. Нельзя утром на рыбалку! А почему не пойти маленькой компанией?

– Да, правда! А почему всё нельзя? – ринулся на защиту Степашка, он явно симпатизировал старшой.

– Почему не позволить ребятам встретить солнце ранним утром? Почему нельзя пойти в другой отряд на «Огонек»? Нельзя, нельзя… И… очень много у нас мероприятий… репетиций… А главное-то в работе с ребятами – не мероприятия, а отношения…

– Да, да! Правильно! – закричали вожатые.

– Ну, вы нам сейчас наговорите, Надежда Геннадьевна. Тогда не будет никакой дисциплины! Нет на вас сегодня Марины Степановны!

– Я считаю, если ребенок тебя уважает, любит, то он всегда будет слушаться своего вожатого, вожака!

Над лагерем из репродукторов разнесся сигнал побудки. Надежда полушутя, полусерьезно, обращаясь к вожатым, весело сказала:

– Всё. Время вышло! Вожатый! К борьбе с трудностями в деле воспитания подрастающего поколения будь готов!

– Всегда готов! – подхватили вожатые, готовые на всё новое и необычное. Они весело задвигали стульями и разбежались.

Ева Петровна, направляясь в свой корпус, не могла успокоиться и по чём зря ругала старшую вожатую:

– Мерзавка! Тварь! Уродина! Раздавить гадину, чтобы места мокрого от неё не осталось! Вышвырнуть бы её вместе с сыночком неуправляемым! Жаль, что из партии теперь таких выскочек не выгоняют. Но ничего, ничего! Отольются волку овечьи слёзки!

Овечкой в этой ситуации выступала, конечно, она.

***

Солнце припекало, и нещадно хотелось пить, а воду детям выносили только в одиннадцать. Сегодня, Евгений, уже провел все запланированные на первую половину дня занятия, но решил посидеть, наблюдая за играми детей, где находилась его дочка. Настроения не было. Он думал всё время, сказать Надежде о новой болячке, или оставить её в неведении? Эта дурацкая опухоль, а он и жизни-то ещё не нюхал! Пока у него только головные боли, а потом? Будет Надька сидеть у его постели и корчиться от бессилия? Нет, она этого не заслужила. Надо с ней расстаться. Развестись! Сделать так, чтобы она меня возненавидела! Нет, не знаю, не знаю, что делать. Ладно, все само рассосется, устаканится. Кстати, так хочется выпить! Ну или просто попить…

На всех парах, дыша, словно паровозик, энергично размахивая расческой, к отцу подбежала Шурочка и закричала:

– Папа, сделай мне два хвостика, как у Гали! А то я маму не нашла! А Галя не умеет завязывать, ей завхозиха завязывает, а мне нельзя из отряда уходить!

Евгений добросовестно попытался соорудить дочери на голове прическу, чтобы привести лохматую, кудрявую голову дочки в порядок, но вряд ли с этим справился. А вожатые Аллочка и Лена, видно совсем не утруждали себя лишними заботами о детях. Причесали, как смогли, да и ладно… Шурочка ёрзала по скамейке, и делала страдальческие гримасы.

– Пап, больно! Ну пап, ну больно же… расчесывай меня понежненько! Как мамочка!

– Шуренок! Потерпи. Девочка всегда должна быть опрятной и причесанной.

– Пап, ну потише дери, – захныкала дочурка, почесав голову. Подумала о чем-то важном и озадачила отца:

– Папа! А ты хотел бы быть вшой?

Евгений с недоумением посмотрел на дочь.

– ???

Шурочка грустно вздохнула и, подняв на удивленного отца глаза, грустно промолвила:

– Я бы тоже не хотела…. Поймают – убьют!

Увидев Евгения, к танцплощадке, игриво улыбаясь, подошла Аллочка:

– Евгений Юрьевич, вы не могли бы мне помочь?

– Конечно, конечно, Аллочка! А что сделать надо?

– Да гвоздь забить на веранде. Опять отвалился.

– Ну, гвоздь – это можно! Это мы завсегда готовы! Иди доченька в отряд!

– Да, Шурочка, иди, там Лена с вами поиграет…

Шурочка убежала, а Алла, призывно махнув рукой симпатичному музруку, покачивая бедрами, направилась совсем не к своему корпусу.

***

После скудного и пресного лагерного завтрака Марина отправила Надежду в деревню Опятки, чтобы купить у местных жителей творогу и сметаны.

Деревенька, окруженная колышущимися зелеными деревьями, напомнила Наде букет из вершин могучих тополей, лип, берёз, под которыми прилепились, точно скромные цветы, деревянные крашенные домики.

Надежда, прихватив с собой маленького Даню, нашла нужный дом и подошла к калитке, державшейся на честном слове. На воротах была прибита табличка «Осторожно, злая собака» и внизу коряво, от руки, другой краской после слова «собака» подписано «Линда».

На приступочке кособокой сараюшки сидела толстущая румяная тетка Линда. Ей было сорок, но из-за своей невероятной толщины она выглядела на все шестьдесят. Хозяйка метко плевала шелуху от семечек в заросшую лопухами клумбу и не сразу заметила гостей. Она попыталась встать, но не смогла и закричала куда-то в глубь двора:

– Эй, эстримент собачий, выдь сюда, люди, чай, пришли! Эй, огузок моржовый, подь сюда! Люди ж пришли!

– Здравствуйте! Это вы Линда? Меня Марина прислала. Мне бы творожку и сметанки. И укропу… если можно, – мило улыбаясь, попросила Надя.

Линда начала плавно раскачиваться, чтобы встать. Вперед-назад, вперед-назад. Не получилось. Тогда она завопила, что есть мочи:

– Эй, урод, выходи! А то поймаю, хуже будет!

Увидев, что покупатели испугались и готовы бежать, Линда запела елейным голоском:

– Ух ты, господи. И творожку-то им, и сметанки…. А где, чай, это все Линде взять-то? Ведь и сметанку, и творожок еще сделать надо. Это ж Глафире Порфирьевне сколько еды то надо, а еда-то, чай, нынче дорогая!

– Какой Глафире? – пролепетала Надя.

– Так Порфирьевне, кормилице нашей! – пояснила тетка.

– А, это вы про корову, – догадалась Надежда.

– Щас тебе, корову! Про козу, любимицу нашу!

– Так что, это всё – и молоко, и сметана – это все козлячье? – сделала Надежда брезгливое лицо и, крепко схватив Даню за руку, попятилась.

Линда вновь принялась раскачиваться. Вперед-назад, вперед-назад.

– Крендель, эй, Крендель! Голь-шмоль беспортошная. Чай, уйдут люди-то. Чай, тебя ждать-то никто не будет… Крендель, черт кривоногий!

Наконец-то из-за сарайки вышел плюгавенький, давно не стриженый мужичонка по имени Крендель. Одной рукой он прижимал к себе трехлитровую банку с мутной жидкостью, а в другой держал соленый огурец и аппетитно похрумкивал. Прожевав закуску, он заговорил быстро и эмоционально, умудряясь даже размахивать занятыми руками:

– Ну, чаво разоралась, кукла фарфорова. Сидит весь день на приступочке, будто железна! Сама ни хрена не делает и людям отдохнуть не даёть. Крендель туда, Крендель сюда…

– Заткни корыто, Крендель! Вишь, тут девка с лагеря пришла за творогом! Как, говоришь, тебя зовут?

– Надежда Геннадьевна! – серьезно ответила Надя.

– Еще чего! Чай, мы с тобой ровесницы… Крендель, свиное рыло, быстро тащи продукт. Чай, Надьке на работу надо.

Крендель не спеша отхлебнул из банки и важно пошел в дом. Линда решила развлечь девку из лагеря разговорами:

– Твой пацанчик-то? Не-ет?

Надя помотала головой.

– А я смотрю, сама-то красавица, а парнишечка страшненькой!

– Ничего он не страшненькой. Чудесный, красивый мальчик!

– Тю! Обиделась…

Крендель вынес из избы корзинку, в которой лежали банка с молоком, сметана и творог. Все это сунул Наде в руки.

– Сколько я должна?

– Дак, чай, рубль пятьдесят. И возверните назад корзинку с тарой.

– Да вы что, на той неделе Марина платила рубль!

– А ты что думала? Я, чай, свою Глафиру Порфирьевну яблочками кормлю. Вот продукт-то вкусный и получается!

– Так ведь сейчас и яблок-то нет…

– Так я и говорю… Чай, продукт-то у нас вкусный… но дорогой…. Но зато все берут, так как вкусный!

Надежда отсчитала рубль пятьдесят и передала их мужичку. Крендель осторожно взял деньги, поклонился в пояс и шепотом поинтересовался:

– Может, самогоночки?

– Нет, спасибо! До свидания! – категорически отказалась Надя и подтолкнула Даню к Линде, чтобы он попрощался. Даня сделал шаг вперед, поклонился Линде, совсем как Крендель, и мило так сказал:

– До свиданья, тетя Линда! Но у вас осень больсяя… ягодица и вы осень злая зенсина. До свиданья, дядя Клендель! – и поклонился Кренделю. Крендель пришел в себя, хихикнул и быстро заговорил, проглатывая слова и окончания:

– Во, во! Слышь, что ребятёнок грит? А если ж ребёнок грит, то это суща правда! Зараза ты ж погана… Кочерыжка лохмата!

***

Марина Степановна, до колик насмеявшись над историей с Линдой и Кренделем, приготовила чудный творог со сметаной и зеленью и созвала подруг и их детей на семейный ужин. Надя обежала все площадки и наконец-то нашла сына. И где бы вы думали? На «Аллее любви»! Там, среди деревьев, на скамеечке, разрисованной разноцветными сердечками, сидела парочка: аккуратно причесанный, почти прилизанный Антон и милашка Леночка в чистом платье. На коленях у девочки лежал букет садовых цветов. Антон что-то эмоционально рассказывал, а Леночка слушала внимательно, кивая ему головой. Надежда решила чуток послушать, о чем же могут говорить девочка и мальчик девяти лет. Прислушалась.

– А он и вправду сделан из серебра? – спросила Леночка.

– Да! Из самого-пресамого настоящего серебра. Когда я играю на горне, у меня волосы на голове – вот так! А на руках волосинки все кверху! Антон поднес свои руки с волосинками кверху к Леночкиным глазам.

Надежда решилась выйти и внезапно появилась перед детьми.

– Мама! У нас свидание! – радостно закричал сын.

– Здорово! А как девочку зовут? – слегка подмигнула Надя девочке.

Антон толкнул Леночку локтем.

– Лена, – прошелестела девочка и подняла на Надежду огромные ясные глаза.

«Боже, какое чудо», – подумала Надя и сказала, – чудесное имя – Елена! И Леночка – очень красивая девочка!

– Да, это самая красивая девочка в нашем отряде! Мам, так ты не против, если мы поженимся?

Надежда открыла рот. Антон засмеялся и легонько стукнул мать по подбородку.

– Саечка за испуг! Ха-ха-ха!

– Ой, какой красивый букет! Маме-то ты цветов не даришь… – ревниво отметила Надя.

Антон, ничуть не сомневаясь, вырвал букет из рук Леночки и отдал его матери:

– Вот! Возьми, мама! А Леночке я ещё принесу!

«Влюбленная пара» встала со скамейки и, взявшись за руки, чинно направилась к своему корпусу. И только потом Надежда вспомнила, что не позвала сына на творог. По дороге ей то и дело попадались влюблённые парочки четвертого отряда. Да, не зря сделали «Аллею любви».

***

Уже второй вечер Петр крутил девочкам своего отряда диафильм «Снежная королева», а в спальне мальчиков Ира читала ребятам «Переход Суворова через Альпы». Читать Ирина умела мастерски, и мальчишки внимательно ловили каждое ее слово.

«…Батальон Мансурова прорвался через проход и бросился на отступавших французов в штыки. Французы, стоявшие на противоположном берегу, начали разбирать аппарель».

– Ира, а что такое аппарель? – послышался тоненький голосок.

– Ну… аппарель… ну это… в общем… эта такая штука… Ну, в общем слушайте дальше.

– Так, что за штука? – не унимался маленький почемучка.

– Так, еще один вопрос, и я читать не буду! «Но в это время к месту боев, со стороны хребта Бетс-бер-гер прибыла колонна генерала Каменского. Французы…»

Стоящие у окон отряда Марина Степановна, Надежда и Ольга улыбнулись и пошли дальше.

– Ты молодец, Геновна! Заставила их все-таки читать! – похвалила Надюшу Марина.

– Да уж, лучше, чем зубной пастой мазаться! – поддержала начальницу Ольга.

– Девчонки, а что такое аппарель? – спросила у подруг Надя.

– А, хтож его знает! – зевнула Марина. – Девочки, давайте к чернобыльцам завернем, узнаем, как у них дела.

***

Зашли в гости на минуточку, а задержались на часок. Ну как тут откажешься от чашечки чая да ещё и с конфеткой. Божена Мчиславовна Панасенко наливала чай и рассказывала о своем житье-бытье на Украине:

– Он, Мариночка, бывший пожарный. Их с товарищами в первые часы после взрыва сразу отправили на ЧАЭС. Ну они и не знали, что там случилось, на тушение пожара выехали все, кто дежурил.

– Да ты про красоту небесную расскажи! – подсказывала ей подруга.

– Да не сбивай ты, сама собьюсь! В пять утра, когда ж подъезжали, увидели над станцией розово-малиновое свечение. Как раз начинало светать, и это неестественное зарево очень впечатляло. Толик говорил, что раньше ничего подобного не видел. Так они и стояли. Начальство ж не знало, куда их направить. Потом оказалось, что в этом месте был такой сильный прострел радиации, что подохнуть…

– Ой, аж мурашки по коже! Зачем же их сорвали из Киева, и продержали без толку полсуток под радиоактивным излучением? – спросила Марина.

– Так было положено, по тревоге, – пояснила Олеся Викторовна.

– Это, Маришечка, ладно. А потом ведь их же опять отправили в самое пекло. Из-под разрушенного радиатора…

– Реактора! – поправила товарка.

– Ну, ты можешь помолчать? – вспылила Панасенко. – Помещенье после пожара было полностью залито радиоактивной водой. Её и надо было откачать как можно быстрее! Говаривали, что если содержимое реактора соприкоснется с тяжелой водой, получится водородная бомба, от которой всей Европе капут.

– А почему выбрали ваших мужей? – спросила Марина Степановна.

– Ну как же? Нужны были здоровые, выносливые люди. Больные бы не выдержали. Ему же было тридцать пять лет, и он занимался спортом.

– То есть он туда попал совершенно здоровым? – спросила Надя.

– Конечно же. На сто с лишним процентов! Ну так слушайте, – продолжала Божена, – откачивают они эту воду, а тут возьми и проедься бронетранспортер по рукавам и перерезал их в пятидесяти метрах от реактора. Зараженная вода так и текла прямо на землю.

– Ну наши мужья и бросились устранять поломку. В рукавицах было неудобно, поэтому они их сняли и скручивали пожарные рукава уже голыми руками, – заплакала женщина, – и ползали на коленях в радиоактивной воде…

Марина Степановна пододвинулась к ней, обняла, погладила по плечу.

– Через два дня моему Толику стало плохо. Он начал заговариваться, и «скорая» увезла его со станции в Чернобыль. Там у него начались тошнота, рвота, и его доставили в Иванков, под капельницы. И других же отправили кровь проверять.

– А город встречал их, как космонавтов, – выкрикнула Олеся Викторовна, – люди вытаскивали их из машин и несли на руках в больницу, вся дорога была устлана цветами. Если бы они вовремя не откачали воду, Иванков эвакуировали бы.

– Такой печальный у вас рассказ, – прослезилась Марина Степановна.

– А Чернобыль, это и есть печаль, – дрожащим голосом сказала Олеся Викторовна, – из тех, кто был тогда на станции, все померли. К счастью, мой еще жив. Но очень болен. А лекарства такие дорогие…

Когда девушки вышли на улицу, они долго молчали, потом Марина вытерла слезы и, тяжело вздохнув, сказала:

– Да. Как тут не обижаться на систему, которая использовала здоровых молодых людей, а потом вышвырнула.

– Марина, надо все это нашим старшим детям рассказать. Они должны это знать. И костерок зажечь. Поговори с Боженой.

– Да, Надя, конечно, я поговорю.

***

Лунный свет освещал палату девочек первого отряда. Прохладный свежий ветерок трепал легкий тюль на окне. Наташа, натянув ночную рубашку, уже улеглась и ждала, когда Нелька погасит свет фонарика. Нелька же в трусиках и майке сидела на табурете перед единственным большим зеркалом в этом помещении и тонким слоем намазывала крем на лицо. Маня расчесывала свои непослушные волосы и с усмешкой поглядывала на противную соседку. Даше и Марине, жившим в этой палате, уже исполнилось четырнадцать лет, но за хорошее поведение Марина Степановна снова взяла их в лагерь. Тем более девочки помогали вожатым младших отрядов присматривать за детьми. Девочки тоже не любили Нельку, но никто не хотел портить с ней отношения – себе дороже! Нелька – стерва, сожрет с потрохами.

– Ой, девчонки, так любви хочется! – неожиданно протянула Наташа.

– Ой, и мне! Настоящей такой любви, как у старшой с Евгением Юрьевичем, – не думая о последствиях, ляпнула Маня, – она, между прочим, обещала, что почитает нам свои стихи про любовь. Только нам!

– Ага! Никому не читает, а тебе толстомясой прочитает, – зло прищурив глаза ввернула Нелька.

Маня демонстративно отвернулась к стене и закрыла голову одеялом.

– У моих родителей тоже когда-то любоф была, – стала рассказывать Нелька, одновременно выдавливая черные точки на лице, – а отец как узнал, что мать беременная, и тю-тю! Только его и видели. С отчимом у нее тоже любоф! А он то пьяный, то сраный… А трезвый – на диване футбол смотрит – болеет. Мать его пилит целыми днями, смотреть тошно. Нет никакой любви! – Зло сказала Нелька и погасила фонарик.

– А вы как думаете, у старшой с Евгением Юрьичем любовь? – спросила Даша.

– Ага! Неземная! Да он все время трётся около вожатой из шестого отряда. Ну, видели, задастая такая. Из новеньких, – поделилась своими наблюдениями Неля.

– Да врёшь ты все! От зависти так говоришь. Я сама видела, он когда поёт, всегда на неё смотрит! – возразила Даша.

– Да, девочки, она хорошая, с ней интересно. Она весёлая и очень даже хорошенькая! Во всяком случае приятно посмотреть! – поддержала подругу Марина.

– А чего на неё смотреть-то? Ничего особенного. Прямо скажем, обыкновенная. Да и старше она его! – безапелляционно заявила Неля.

– Да не ври ты! И крем мой поставь на место! – Резко сказала Наташа.

– А я и не вру, сама в столовой слышала, как Домна теткам на кухне рассказывала, что он вроде как с Афгана пришел и вроде как чокнутым стал! Лопочет какие-то побасенки!

– Чокнутым? Ой, я к нему больше не подойду! – запищала Марина.

– А я бы подошла!!! Ой, как бы я подошла… Да как бы обняла его… А как он поет, девочки, как поет! – потянулась Нелька и закрыла глаза.

– Ага, как соловей! Крем на тумбочку положи! Двести раз сказать надо, не бери мои вещи! – прикрикнула Наталья и отвернулась к стене, показывая тем самым, что разговор окончен.

– На какую тумбочку, у Маринки вся тумбочка завалена книгами. Во, глядите, девки, Вальтер Скотт! А это? Дюма…. На фиг тебе все это надо?

– А как жить-то без книг? – удивилась Марина.

– А ты, Мариха, не пробовала жить реальной жизнью? Влюбляться в наших мальчишек? – Спросила Ната.

– Что толку, она наших мальчишек не замечает. У нее на уме средневековые рыцари. А нашим мальчикам куда до них! Вот если бы они носили кольчуги и устраивали турниры, тогда другое дело. Один раз был турнир! Ах-ха-ха! Короче драка. За гаражами парни из параллельного класса подрались. Друг другу синяков наставили. А потом помирились. Решили, что таких, как наша Мариночка, полным-полно! И нечего из-за неё драться.