Читать книгу Серебряные горны - Надежда Сайгина - Страница 14

Ева Петровна бежала по мокрой росистой траве, торопясь на летучку. Неожиданно из-за кустов возникла Марина Степановна и, взяв ее под локоток, развернула обратно.

– Ева Петровна! Сегодня планерки не будет. Я отменила. Можете еще немного покемарить.

– Да как же это так? Видимо ли дело – планерки отменять? Сначала режим, затем планерки, потом анархия? Вы меня, Марина Степановна, простите. Но пока Людмила Витальевна работала, то все шло так, как надо. А с приездом супругов Соколовых… Ну всё идет наперекосяк. Не по-советски это все! Не по-партийному! И уж эти ваши секреты…

***

Невыспавшиеся вожатые в ожидании разноса сидели в пионерской на своих местах и терпеливо ждали начала планерки. Сидели тихо. Чувствуя свою вину, старались не смотреть на старшую вожатую и думали: почему же на планерке нет начальника лагеря, Евы Петровны, доктора? Они гадали, будет ли старшая возить их фейсом об тейбл за вчерашнее или обойдется? Вожатые, которые отработали в лагере несколько лет, знали, что если их и ждал крупный скандал, Степановна никогда бы не стала заводить его при всех. Она любила своих вожатых и относилась к ним уважительно. Но вот как поведет себя новенькая? В воздухе витало неосязаемое напряжение. Надежда что-то писала в тетради, не поднимая головы. Наконец старшая посмотрела на свои ручные, маленькие часики и спокойно сказала:

– К моему большому удивлению, почти все здесь… Сережа, дойди, пожалуйста, до Евгения Юрьевича и пригласи его на планерку. А ты, Лена, сбегай за Аллой.

– Да её пушками не разбудишь! – возмутилась Лена и нехотя вышла из-за стола.

– А ты постарайся!

Надежда снова уткнулась в тетрадь, и вновь воцарилось молчание.

Через две минуты послышалось покашливание, и вошел Евгений. Он демонстративно сел на стул и сразу пустил в ход свои шуточки:

– Дорогие коллеги, избегайте мелких ссор, берегите силы для крупного скандала!

Евгений, сам не зная, зачем это ляпнул, чувствовал себя преотвратно. Иногда ему становилось тошно от своей начитанности и идиотских цитат, которые пёрли из него.

Минут через пять в пионерскую вошла сердитая Елена и серой мышкой прошмыгнула заспанная Алла. Проронив «здр…», она присела на краешек стула рядом с Леной.

Надежда отложила в сторону тетрадь, обвела всех присутствующих ледяным взглядом и холодно сказала:

– Сегодня мы начнем планерку с повторного ознакомления с приказом, в котором говорится, что вы, дорогие вожатые и воспитатели, полностью отвечаете за жизнь и здоровье вверенных вам детей.

Вы уже расписывались в нем, но, видимо, не прониклись серьезностью документа. Итак, приказ №14 по загородному пионерскому лагерю «Дружба»…

***

Дежурные убирали посуду после завтрака. А Хлеборезка, покрикивая, подгоняла нерадивых, ленивых, ужасных и тех, у кого руки не из того места растут. Марина Степановна и Ольга, медленно допивая чай, с интересом слушали Надежду:

– Ну а потом просили прощения. Но не она… И не он…

– Вот ведь дрянь! Марина! Уволь ее! Чего молчишь? – вскипела Ольга.

– Девочки, пусть она доработает до конца смены. И вообще… работает она нормально, – вступилась за Аллу Надежда.

– Что ты на меня так смотришь? Где мы сейчас вожатую найдем? – ответила Марина, пожав плечами на Ольгину реплику, и обернулась к Надежде:

– Да, Геновна! Ты права! Надо потерпеть до конца смены.

В столовую, напевая песню «Конфетки-бараночки», вошел Евгений. Увидев девушек, он расхлябанно подошел к их столу и назидательно высказался:

– Мариночка, «если вы заботитесь о своем пищеварении, мой добрый совет: не говорите за обедом о большевизме и медицине. И боже Вас сохрани, не читайте до обеда советских газет…». Затем он развернулся и, напевая, направился к раздатке, подзывая к себе шеф-повара:

– Домна Ивановна! Голубушка, «…наши обстоятельства в упадке…» Покормите же скорее менестреля…

– Министра!? Какого ж такого министра? – разулыбалась во всё лицо повар. – А! Тебя, Женюшка, уже министром поставили?

– Ну да… Что-то вроде того!

– Ну, теперь денег будешь много получать?

– Да нет, уважаемая Домна Ивановна. «Деньги людей портят. Так что у нас в основном народ хороший»…

– Да у нас, Женечка, в лагере весь народ хороший…

Докторица удивленно замотала головой и озадаченно спросила у Надежды:

– Чего это он? Какие газеты?

– Умничает… «Собачье сердце» Булгакова, а про обстоятельства – это Островский! – ответила спокойно Надя, но как же ей хотелось вскочить и стукнуть его тарелкой с кашей по голове или вылить на него этот ужасный кофе с противными пенками.

– А-а-а! Но ни-и-и-чего не поняла….

***

В каждой смене дней через семь-десять дети пишут письма родителям. И не потому, что соскучились, а потому, что Ева Петровна все равно заставит. Кто за столом, кто на стуле, положив на коленки книжку, дети писали домой. Между ребятами вышагивала Ева Петровна, время от времени заглядывая в детские каракули, диктовала:

– Кормят нас очень хорошо! Хорошо ведь нас кормят? А, ребята? Хорошо! Для мам это очень важно.

Кольча поднял руку и интенсивно потряс ею в воздухе, чтобы привлечь внимание Евы Петровны.

– Ну, чего тебе?

– А можно я завтра письмо напишу? У меня сегодня мыслей нет! – стал канючить Колька, завидуя, что Антон в это время разрисовывает книжку- раскраску.

– Как это нет? Как это нет?! Ребята, слышали?! У нас появился мальчик с пустой головой, – подняла на смех мальчика старший воспитатель.

Ребята засмеялись и стали подшучивать над Кольчей.

– Сегодня, мальчик, День письма, – отчитывала ребенка Ева Петровна, -это очень важное мероприятие. И сорвать его я никому не позволю. Вот сядь и пиши, что я говорю. Пишем. «И вкусно! Дают добавки. Еще мы ходили в кино на „Бриллиантовую руку“, „Смелого пуля боится“ и…»

– А, может, он хочет своими мыслями написать, – прервал ее Антон.

– А ты, Антон, сидишь, так и сиди! Раз тебе писать некому. Так, продолжаем… У нас много хороших мероприятий…

Ева Петровна заглядывает через плечо ребенка в письмо, которое он написал:

– «Боится» – без мягкого знака. Ну, ещё что-нибудь своего добавьте. Не забудьте написать «Целую всех, обнимаю». Приветы можете передать…

Ребята дописывают. Некоторые дети смачивали конверты слюной, чтобы их запечатать. Ева Петровна всплеснула руками и закричала:

– Ну куда ты, куда ты… Не надо слюнявить. Я все заклею специальным клеем. Чтобы в пути не затерялось. Так, все слышали? Сдаем, сдаем! Все письма мне.

Ева Петровна собрала все послания, но ровно через сорок минут она махала перед лицом начальника лагеря одним из этих писем.

Она была крайне возбуждена, ее лицо пошло красными пятнами. Марина Степановна тоже была на взводе. Она внимательно выслушала старшего воспитателя, кивая головой, мол, слушаю и понимаю. А Ева Петровна, брызгая слюной, кричала:

– И это, простите, пишет пионерка первого отряда… Нет, вы только вдумайтесь! Читаю: «Наконец-то в лагере появилась нормальная старшая вожатая, а то Людка с Евой задолбали уже своими маршами».

– Ева – это, значит, я? И что значит «задолбали»? Слово-то какое тюремное! Я требую ее исключения из лагеря! Немедленного исключения!

– Ева Петровна, а вы, выходит, у детей старших отрядов тоже письма читаете?

– А как же, как же, голубушка?! Они сейчас домой всякой чуши понапишут, расхлебывай потом.

– Ева Петровна, а что вы в таком случае делаете с неугодным письмом?

– А вот что!

Ева Петровна с яростью разорвала письмо в клочья и обрывки бросила в урну, стоящую в углу у двери.

– Не было письма, никакого письма не было! Не дошло!

– Ева Петровна!!!

Марина Степановна, еле сдерживая себя, встала и каким-то чужим голосом произнесла:

– Это вас Партия учит, что надо письма чужие читать?

– Если для дела – да! Да вы поймите, моя дорогая! Это ж дети! Они сами не знают, что писать…

– Уважаемая… – начала было Марина. – Нет, не уважаемая Ева Петровна! Я запрещаю вам читать письма детей! И строго прослежу за этим. Иначе…

– А что иначе? Уволите? Так за мной Партия! За мной профком! За мной, если хотите, завод! Вы, Мариночка Степановна, последнее время не тех людей слушаете. И знаем мы, откуда ветер дует…

Ева Петровна схватила пачку детских писем и понеслась к выходу, громко хлопнув дверью. Марина Степановна бросилась вслед за ней, открыла дверь и закричала:

– Ева Петровна! Письма верните!

Когда письма были возвращены, начальник лагеря вернулась за стол. Кинула письма в ящик стола. Резко закрыла его и со всей силы шмякнула ладонью по столу:

– Да как же ты всех задолбала, зараза!

***

День выдался на редкость жаркий. Казалось, что над асфальтовыми дорожками плавился воздух. Отряды разошлись – кто к бассейну, кто к озеру, кто в тенёчек. А Надежде и Ольге пришлось проверять чистоту и порядок в корпусах, ставить оценки. В такую жару даже разговаривать не хотелось, но молчать все время тоже было как-то не очень…

– Знаешь, Оля, мне так жалко своих ребятишек… Я им будто бы и не мама… Занимаюсь чёрте чем, а ребенок непричесанный бегает… Подожди, я вещи грязные Шурочкины соберу.

– Надя, ты мама! Ты очень хорошая мама. И нечего себя винить. Как Женька?

– Вчера опять в пятом часу пришел. И отселить я его не могу! Не хочу, чтобы все знали…

– А где, интересно, эти две стервы? Грязищу развели… Мама дорогая! Дети не заплетены… Одни проблемы с этими девками… Как с цепи сорвались! Акселератки… А Алку эту переть из лагеря надо! – опять взбунтовалась Ольга.

Надежда и Докторица вышли на улицу. У корпуса девчушки прыгали через длинную резинку. Шурочка подбежала к Надежде, прижалась к ней и прошептала:

– Мамочка, я тебя люблю!

– И я тебя очень-очень!

Довольная Шурочка вернулась к подружкам и как ни в чем не бывало запрыгнула в резинку.

– Ну, и чего ты к ней побежала? – ревниво поинтересовалась Галя.

– Дык позвала! – объяснила Шурочка.

– И чего сказала-то? – не отставала Галя.

– Сказала, что я неотразимо выгляжу!

– Дааа? – удивились девочки.

На голове у Шурочки была прическа под названием: «Я упала с самосвала». Хвост ручной работы, перетянутый черной медицинской резинкой.

Галя покачала головой и тихо прошептала:

– Шурочка, отойдем-ка в сторонку!

Девочки зашли за кусты, примыкающие к корпусу.

– Шурочка, я уже давно догадалась, что твоя мама – старшая вожатая! А папа твой – музрук! Жаль, что твоего брата в больницу увезли! У меня для него есть секретная информация…

– Так он уже вернулся! Ему швы наложили и все! Он сейчас на футбольной площадке! На горне упражняется!

***

Галя быстро отыскала Антона и таинственным шепотом поведала ему все свои соображения по поводу его отца и их воспитательницы, наглой и противной Алки, которая отрастила большую… ну вот такущую…, а красить правильно глаза так и не научилась. Антон с любопытством разглядывал Шурину подружку. Спортивные штаны закатаны до колен. Ноги все исцарапаны. На голове выгоревшая смешная шляпа с темной полоской от бывшей когда-то на ней ленте. Длинный нос и очень много веснушек! Антон с трудом переварил огромную массу новостей, но главное понял:

– Галя! Спасибо тебе за информацию! Я надеюсь, ты Шурочке ничего не сказала?

– Что ты, Антоша, что ты?

– А можно ли на тебя положиться, Галя?

– По-ло-жить-ся? Да-а-а! – неуверенно протянула девочка, и на всякий случай отошла от Антона на три шага.

– Честно?

– Со всей коммунистической силой!

– Галя! Ты ведь завхозихина внучка? Все про всех знаешь, везде ходишь… Хочу я, Галя, доверить тебе одно поручение!

– Антоша, я смогу! А что делать-то?

– Надо последить за вашей вожатой Аллой! И выявить все ее встречи! Явки и пароли! С кем, когда, где… Сдается мне, что засланный она казачок!

– Че-го-о? – не поняла Галя.

– Галя, думай! Думай! А-ме-ри-ка!!! Фри-цы! Шпионаж! Против СССР!

– Да ты что-о? Но я шпионкой быть не хочу!

– Что ты, Галя? Как можно? Не шпионкой – разведчицей!

– А-а-а! Тогда ладно!

– Докладывать будешь мне, – Антон увидел разочарование на Галином лице и продолжил:

– А потом я свяжу тебя с нашими старшими соратниками…

– А Влад Решетников с первого отряда с вами?

– С нами! Где ж ему еще быть? Но ни-ко-му! Чтоб ни-ни! И даже близко к нему не подходи, а то провалишь все явки…

– Клянусь! Ей Богу! Никому! – Галя отдала Антону пионерский салют, хотя сама вовсе не была пионеркой.

Девочка выждала, когда Антошка принялся за разучивание сигнала «тревога», и галопом понеслась к подругам.

– Девочки, девочки! Маша, Марина, Шурочка! Идите ко мне скорей! Я вас в разведчицы принимать буду!

***

Надежда невольно задержала шаг, проходя мимо танцплощадки. Евгений разучивал с мелюзгой Шурочкиного отряда песню-речевку «Протекала речка». Детям очень нравилась песня про овечку, пели ее весело, но очень громко. Можно сказать орали! Евгений остановил их:

– Ребята, эта песенка – шутка, хитрованка, небывальщина. И петь ее надо задорно, но с хитрецой. А там, где хитрость, там тишина. Поэтому мы ее поем легко и с хитрецой. Послушайте, как я спою, и посмотрите на мое лицо:

Протекала речка, через речку мост,

Там паслась овечка, у овечки хвост!

Да, да, да! Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь!

Семь, шесть, пять, четыре, три, два, один!

Надежда, напевая, быстро зашагала к пионерской:

Да, да, да! Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь!

Семь, шесть, пять, четыре, три, два, один!

Мимо нее гордо прошествовали Елена и Алла. Через несколько шагов Алла остановилась и процедила вслед Наде:

– Ах-ха-ха! Ножки-то, как у козы рожки… А юбчонку-то одела… уже не по возрасту… Сама, поди, шила… Аха-ха! Из того, что было!

– Прекрати! – опешила от такой наглости Лена. – Отстань от нее! Мне за тебя стыдно!

– Подумаешь…

Надежда всё слышала. Но что она могла? Набить сопернице морду? Но та сильнее неё, и потом весь лагерь будет обмусоливать эту драку. Сказать ей что-то гадкое, значит, стать базарной бабой, опуститься до этой недалекой Аллочки. Она не повернулась, не ответила сопернице, а быстро пошла вперед. Прочь, прочь отсюда!

Вбежав в медпункт, Надя рухнула на стул. Конечно, у Докторицы было полно народу. Ольга бинтовала ногу Кольче – порезал стеклом. Здесь же у двери мальчика ждали товарищи. Среди них был и Антон, который подавал матери тайные знаки «я здесь, я люблю тебя». Докторица завязала узелок и стала приговаривать странные слова, наклонившись к больной ноге пациента:

– У волка боли! У медведя боли! У лисички боли, а у Коленьки – не боли! Все, дружок, до свадьбы заживет! Дуйте в отряд.

Парнишка нехотя встал, поморщился. Но его тут же окружили верные друзья, а Антон подошел к Ольге Григорьевне и поинтересовался:

– А это, теть Оль, вы что ему сейчас рану заговаривали?

– Ну да!

– Так что, эти все зверушки будут теперь хромать?

– Зачем? Почему хромать?

– Ну, вы же им сейчас Колькину боль передали… А если бы он ходил на четвереньках, как звери, и его рука была бы, как его нога, то есть не рука, а лапа, ну, ихняя-то лапа, а его-то рука… или нога…

– А ну быстро в отряд! Рука, нога, лапа… Я ве-е-едьма-а!

Докторица сделала страшные глаза, из-за линз они стали огромными, и пошла на детей, растопырив руки и покачиваясь в разные стороны. Мальчишки с громким хохотом скатились с крыльца и с криками «Ведьма!» погнались за хромоногим Кольчей.

Ольга помыла под умывальником руки, села напротив Надежды и спросила:

– Ты чего взъерошенная такая? Случилось что?

– Оля, я старая? – ошарашила своим вопросом Надя.

– Сбрендила? А мы с Маринкой по твоему кто тогда? Две задержавшиеся на этом свете долгожительницы?

– Ольга, скажи честно! Моя юбка соответствует моему возрасту? Не слишком короткая?

– Нормальная, модная юбка… Ножки у тебя просто класс! Только в коротких юбках и ходить! Так, мать, что случилось? Внятно объясни!

Надежде так стало себя жалко, что слезы хлынули из глаз. Она давно уже хотела выплакаться, но негде было.

– И юбка дурацкая, и одеть мне нечего, все сваливается, всё велико-о-о! И сама я страшная, морщины на морде и титек у меня нет… А ему нравятся титьки и толстые… эти…

– Титьки, говоришь? Это серьёзно! А хлебные корочки для титек ела?

– Ее-е-ла…

– А капусту свежую? – едва сдерживая смех, перечисляла Докторица.

– И капу-у-усту…

– Да, подруга, зря только продукты перевела!

Ольга Григорьевна решительно встала, налила в мензурку спирта и, разбавив его водой, протянула Наде.

– На-ка, выпей, красавица моя!

Надежда скорчила лицо, отвернулась и оттолкнула мензурку.

– Фуууу!

– Пей быстро, кому говорю! – строго прикрикнула на подругу Ольга.

Надежда опрокинула содержимое мензурки в рот, вытаращила глаза и задышала, как собака. Ольга сунула ей в рот две аскорбинки:

– На те витаминки! Ну а теперь рассказывай и про юбку, и про морду, и про всё остальное.