Читать книгу Серебряные горны - Надежда Сайгина - Страница 12

Первые лучи солнца отражались в озерной воде. Огромное озеро, жители его почему-то «русалочьим» называют, словно шлейфом, было накрыто легким летним туманом. Водная гладь растянулась километров на десять-пятнадцать, то сужаясь, то разливаясь так широко, что и берег с трудом видно. Кое-где на плёсах распластались небольшие островки из кувшинок и длинных водорослей. Один из солнечных лучиков зыбко коснулся воды и, соскользнув вниз, разогнался и понесся по траве. Осыпанное росой разнотравье резко пахнуло дурманом. В тени прятались лягушки и стрекозы. Начинался новый день.

Хоть и говорят, что рассветы нужно встречать в одиночестве или вдвоем, в полной тишине, но мужички из пионерского лагеря «Дружба» так не считали. Группа бегунов, возглавляемая Махал Махалычем, бежала по тропинке к озеру. За ним след в след бежали спортивные молодые вожатые Петр, Степашка, Константин Алексеевич с сыном, а замыкал колонну тщедушный Вася. Устав от постоянных насмешек друзей над его внешностью, он твердо решил, что к концу этого лета его фигура будет ничуть не хуже, чем у Петра, ну или хотя бы как у Сереги Степанова. Мужчины достигли берега и остановились. На озере опять стояла лодка с одиноким рыбаком. В руках мужчина держал длинное весло. Он, плавно взмахивая, грёб на середину. Увидев на берегу вчерашнюю компанию, ловец рыбы занервничал и строго погрозил компании указательным пальцем.

– Иииэхх! Самый клёв… – мечтательно протянул Махалыч и скинул с себя трусы.

Мужчины как по команде поснимали с себя одежду и с громкими криками и дурными воплями голышом бросились в воду. Вася робко зашёл в озеро, поплескал на себя водичкой и подумал, что для его здоровья сегодня на редкость прохладно. «Начну я, пожалуй, купаться с завтрашнего дня», – решил для себя юноша и с чистой совестью пошел одеваться. Рыбак в лодке погрозил хулиганам кулаком. Опять распугали рыбу. Пловцы дружно вылезли из воды и засмеялись, натягивая на мокрое тело одежду. Рыбак смачно матюкнулся.

***

На посту у ворот дежурили ребята первого отряда. Нелька и Семён резались в карты. Даша вязала крючком, шевеля губами, беззвучно считала петли.

– И чё ты у нас, Дашка, такая вся правильная? такая вся… – стала приставать к Даше Нелька. Ей совсем не хотелось дежурить. А уж сидеть здесь у ворот, как дуре, то уж лучше в другой компании. Вот с Владиком бы, а еще лучше с Ильей Чегодаевым…

– Ну чего сопли жуешь? Карту бери! – гаркнула Нелька на Сеньку и опять повернулась к Даше. – И все-то тебя в пример ставят. Даша – то, Даша – сё! Златошвейка ты наша, вышивальщица.

– Я не вышиваю, я вяжу!

– Чего вяжешь-то? – вяло спросила настырная Нелька и, не дожидаясь ответа, опять заорала на Семена:

– Не жульничай, а то в глаз получишь! Даш! А давай, ты поменяешься с Решетниковым, он к нам, а ты на кухню?

– О, девки! Глянь, какая толпень! Закрывай ворота! – закричал Сенька. Днём постоянно ворота не закрывали, так как Геннадий гонял лагерный грузовик то туда, то сюда.

К воротам решительно приближалась группа деревенских жителей. Неля и Сенька закрыли ворота на замок, а Даша рванула в лагерь оповестить начальство. Народ подошел к воротам и попытался их открыть. Из-за всеобщего галдежа было ничего не понять. Громче всех кричала противная шустрая тетка в галошах на голую ногу. Старый дед Митроха поманил Сеньку корявым от артрита пальцем. Сеня чуть струхнул и к воротам близко не подошёл, а, дурачась, обратился к жителям деревни:

– Здравствуйте, товарищи! Вас приветствуют пионэры, юные ленинцы пионерского лагеря «Дружба»!

– Пароль, товарищи! – продолжила ему в тон Нелька, содрагаясь от смеха.

Деревенский люд зашумел, заволновался. Послышались голоса:

– Щас вы получите у нас пароль!

– Не, вы видели, они ж над нами издеваются! Открывайте быстро!

– Мы делегация к начальнику лагеря! – закричала шустрая тетка и ломанулась в кусты. Через минуту она радостно махала рукой, подзывая своих односельчан:

– Эй! Все сюда! Митроха! Тута дырка! Идите скорее, здеся дырка!

Толпа напролом полезла за ней через колючие кусты акации, и через несколько минут делегация во главе с Митрохой в фуфайке и шустрой теткой оказалась на территории лагеря. Довольный дед подскочил к ребятам и, показывая им увесистый кукиш, ехидно сказал:

– А теперь спроси у меня пароль… Во тебе пароль!

Селяне решительно двинулись к домику начальника лагеря.

– Капец! Чего будет… – прикрыл рот ладонью Сеня.

***

В это время в тишине кабинета начальника лагеря Марина Степановна с Надеждой писали приказ на зачисление детей в лагерь. Марина печатала на старой пишущей машине немецкой фирмы «Олюмпия Верке» и постоянно что-то теряла.

– Ну, надо же, незадача… Куда эта копирка-то подевалась? Ну, ведь только что здесь была… Чёртик, чёртик, поиграл и отдай! Чёртик, чёртик, поиграл и отдай! Ой, нашлась, спасибо, чёртушка!

– Ты чего там возишься, пиши давай, а то у меня скоро заседание совета дружины… Синяев Иван Дмитриевич, Силин Николай Михайлович. Си-ли-н… Глухая тетеря! Сомова Анастасия… – диктовала ей Надя.

– Надюша, я тебе вот что скажу! – решительно повернулась к Наде Марина и посмотрела ей в глаза. – Слухи по лагерю ходят, что твой Женя встречается с Алкой из шестого отряда. Может это, конечно, и враки, но мне уже несколько человек про это доложили.

– Да нууу, нет, что ты! Да у меня же Шурочка в шестом отряде, вот он к ней и ходит… Неее, такого просто не может быть!

– Так, ладно. Я сказала, ты услышала! Читай дальше!

– Силин Николай Михайлович, – пролепетала Надя. Текст начал расплываться, голос не слушался, и пока ещё маленький, но страшный зверь под названием «ревность» уже поселился где-то в районе сердца.

Дверь с грохотом распахнулась, и в неё буквально влетела запыхавшаяся Даша Смирнова:

– Марин Степанна, там, там… Там такое!

На крыльце послышался топот многочисленных ног, и в кабинет ввалилась толпа разъяренных местных жителей.

– Здрасти вам! Сидите здеся, засидаете! Бумажки свои пишити, – начала свою речь шустрая тетка. Обведя глазами помещение, она увидела на стуле забытую кем-то из вожатых гитару.

– На гитарах играити… А за дитями и присмотреть некому. Весь сад, все цветы уперли…

– Добрый день! Проходите, пожалуйста! Что случилось? – Вежливо спросила Марина, почуяв недоброе.

– Делегация мы! Из Опяток! – закричал высокий мужик с обвисшими усами, мявший в руках соломенную шляпу. – Я к дню рождения снохи все берёг. Так нет же, всё подчистую вымели!

– А у меня-то цветы: лилии, пионы, ромашки садовы… Это ж дорогие, чай, сорта! Чё молчишь, Параскева? Скажи им! – орала шустрая тетка, брызгая слюной.

Пожилая Параскева страдала зубной болью. Челюсть у нее была подвязана шерстяным платком. А за щекой лежал кусочек сала – верное средство от боли. Несчастная вышла из-за бабьих спин, выплюнула сало на ладонь и что есть сил заголосила:

– Ой ты ж, матушки мои-и-! Ой-ти, батюшки-и-и! У меня всю клубнику сняли, обалдуи-и-! И даже неспелу-ю-ю-ю… Изверги! Тьфу! – Параскева, закончив причитать, аккуратно уложила кусочек сальца за щеку, к больному зубу.

– Клубнику-то они уже не одну ночь снимают. И у Слюниных, и у Дуньки, и у Ивана Кузьмича… – стал связно рассказывать дет Митрофан. – Я уж и караулил, но ближе к утру приходють, когда шибко спать охота. Только вздремнул и вот тебе – как корова языком слизала…

– Народ заявленье писать будет! – стала наступать на Марину шустрая тетка.

– Товарищи, дорогие, я все поняла, будем искать виновных, – подала голос очухавшаяся от новой беды директор лагеря.

– Строго наказать! Со всей строгостью закона! – потребовал дед.

– Со строгостью, со всей строгостью! Ой, как зуб-то болит… – прошамкала Параскева.

– Очень строго накажем, очень строго! Сама к участковому пойду, и во всем разберёмся! – Марина Степановна встала из-за стола и потихоньку стала провожать делегацию к выходу.

– А за ущерб? Кто мне за ущерб заплотить? Это ж я сколько на своих цветочках потеряла… Там же лилии, люпины, ирисы! – не унималась тетка.

– Мы всё решим, всех накажем… а вы, Параскева, дойдите вон до того домика, – показала Марина рукой на едва видимый за окном медпункт, – и вам наша Докторица даст обезбаливающее. И поезжайте в райцентр. С зубами шутки плохи!

Делегация вдруг разом присмирела и покинула кабинет.

– Уф! Ушли! Марина, ты думаешь, это наши? – заволновалась Надежда.

– Безусловно!

***

Надежда в смятении подошла к двери своей комнаты. Заперто. Пионерская закрыта. У Алексашки его нет. Где же он? И Надя решительно направилась в сторону шестого корпуса.

Она поговорила с детьми, бесцельно слонявшимся у домика, а потом подошла к скамейке, где Лена увлеченно читала книгу. Надежда присела рядом и заглянула на открытую страницу:

– Интересная книга?

– Да-а, – подняла голову вожатая.

– Про любовь, небось?

– Не-е-е. Детектив.

– А что у вас сейчас должно быть по плану, Лена?

– Подвижные игры.

– А у вас что?

– Ой, Надежда Геннадьевна, они и так бегают, как угорелые…

– Вот именно – как угорелые!

– А Алла где?

– Алла? Да где-то здесь… – занервничала Лена. – Ребята, все ко мне! Быстро все ко мне!

Дети подбежали к вожатой.

– Доча, ты папу не видела? – тихо спросила у перепачканной землей дочери Надежда.

– Папа ушёл с Аллой в лес. За цветочками.

Надежда побледнела, машинально переплела хвостик на голове Шуры, чмокнула её в макушку и пошла назад. За её спиной Лена организовала игру, и долго ещё слышался голос детей: «Красное знамя, ударное звено, отдайте нам Галю и больше никого!»

«Как же так? Как так вышло?» – думала Надя. Она всегда считала, что такое могло случиться с любой женщиной, но не с ней! Не с ней и не с Женькой! А, может быть, это началось давно? А она и не видела…

Надя не заметила, что углубилась в лес. «Он мне изменяет! И с кем…» Она попыталась рассмеяться, но вдруг громко расплакалась. Это была истерика, когда после длительного напряжения достаточно малейшего эмоционального толчка. Постепенно она успокоилась и поняла, что жалость к себе закончилась. Изчезла, растворилась со слезами. Но появилась злость:

– Ну и ладно! Ну и не надо! Да пошёл он! Что, я сама не справлюсь?!

***

Марина Степановна сегодня заменила Ольгу, страдающую сильной мигренью, и присутствовала на кухне при закладке мяса в суп и масла в макароны. Но мыслями она постоянно возвращалась к кражам цветов и клубники в деревне Опятки. Обычно дети, если и обносили деревенские огороды, то происходило это в Бузово. Это село было ближе к лагерю, да и домов там было больше.

Пока начальница думала о своих заботах, Домна Ивановна молниеносно взвешивала, отрезала, опять взвешивала и кидала куски масла в кастрюлю с корявой надписью «Второе блюдо». Евдокия бегала за шефиней, как хвостик, и подбирала грязную посуду.

– Да что ты все путаешься-то под ногами, Евдокея? И ходит, и ходит…

– Так я на пенсии, имею право! На то, что слева, и то, что справа. Куда хочу, туда хожу! – обиделась Евдокия и, гремя кастрюльками, ушла в посудомоечную.

В столовую зашла Надежда и направилась к раздаче. Марина повернулась на голос подруги и встала спиной к плите. Домна тут же быстрым, отработанным движением вынула масло из кастрюли, бросила его в ковшик и, закрыв его крышкой, закричала:

– Евдокея, убери скоренько лишнюю посуду с плиты, а то тут не развернешьси!

– Бег-у-у, бегу-у-у! – донесся дребезжащий голос помощницы по кухне. Евдокия юрко подбежала к плите, схватила ковшик и унесла его в подсобку. А Домна уже интенсивно мешала черпаком макароны, размешивая в них следы масла.

Марина подошла к раздатке и вполголоса спросила:

– Ну что, Геновна, что-то случилось? Какое-то утро сегодня недоброе…

– Марина, а ты помнишь, я тебе рассказывала про Антона? Ну, про свидание с девочкой? – затараторила Надя.

– Ну, ржачка!

– А цветочки-то были садовые! Понимаешь, о чём я? Пойду сейчас четвертый отряд колоть. Они это, точно! А вы с Ларисой поищите следы от клубники. Ведь ел же её кто-то. И у уборщиц спроси аккуратно…

– Да посмотрю я, чё нам стоит… дом построить…

***

Надежда искала сына. По всему лагерю разносилась «Песня о первом отряде». Это была одна из её любимых песен, и она с удовольствием её подпевала:

Но на сердце было нерадостно. Муж ведет себя непонятно, да еще и сын во что-то вляпался. Она поймала Антона на спортивной площадке, ребята собирались играть в футбол, и стала расспрашивать его о цветах, которые он подарил Леночке. Невдалеке стояла стайка его друзей, посматривая в их сторону. «А-а! Чует кошка, чьё мясо съела…», – подумала Надя и начала допытываться:

– Антоша, я тебя умоляю… Сколько цветов вы сорвали?

– Минутку! – серьезно произнес Антон и побежал к товарищам. Там он пошептался с ними и вернулся к матери.

– Где-то штук двадцать-тридцать!

– А сколько ночей вы ходили за цветами?

– А мы ночью никуда не ходили! Вчера днём только, чтоб вожатые не увидели, пока весь лагерь искал человека с зеленой пяткой! Но на всякий… минуточку! – Антон вновь подбежал к товарищам, пошептался с ними и вернулся с информацией:

– Ночью точно никто не ходил! И то мне, Сашке и Игорьку тетенька сама нарвала, когда мы сказали, что влюблены. А остальные в погорелом доме рвали, так там не живет никто…

– А клубнику кто воровал?

– Ми-и-ну-тку! – удивился Антон и пулей полетел к товарищам.

– А вот клубнику никто из нас не брал! Зуб даю! Парни у нас все порядочные! – отрапортовал мальчик.

Мать строго посмотрела на сына.

– Ну, честное пионерское! – поднял Антоша руку в салюте. – У кого хошь спроси! Смотри: как в Бузово заходишь, тети Любин дом, потом буржуев дом, с высоким забором и во-о-т с такой собачиной! А через два дома – погорелый дом…

– Как в Бузово? Вы разве не в Опятки за цветами бегали?

– Не-е-е-е!

***

Пришло время обеда для персонала лагеря. После бесконечной беготни по огромной территории есть хотелось ужасно. У плиты в белом халате стояла Ольга снимала пробы, и накладывала еду в стеклянные баночки. Вдруг СЭС нагрянет. А на следующий день в баночки закладывали новую еду. Марина тоже была занята – подписывала меню на неделю, и Надежде пришлось накрывать стол на троих.

– Уважаемая Докторица! Вам кисель или чай? – громко спросила Надя.

– Ну знаешь же, что я кисель не люблю… – откликнулась Ольга.

– А мне и того, и другого, и побольше! Е-е-е-есть хо-о-очу! – протянула Марина, оторвав голову от документов.

Вдруг Домна Ивановна истошным голосом закричала из подсобки:

– Марина Степановна! Скок, скок ко мне!

Марина, бросив все бумажки, с замиранием сердца понеслась в подсобку. Следом за ней сорвались и Ольга с Надеждой.

Домна суетилась у открытого мешка с картошкой, трехлитровых банок с огурцами и ящика с морковью.

– Ну, быстрей же скокайте!

– Так прискокали уже! – рявкнула Марина и посмотрела на джутовый

мешок, стоящий у ног шеф-повара.

– Во! Глядите-ка! И мешок картошки! И морковь привез, и пять банок огурцов соленых. Всё свое! Во, всё привёз! – радовалась, как ребенок, повариха.

– Да кто привёз-то? – хором спросили девушки.

– Да Константин Ляксеич же! Ребятам нашим… – махнула рукой на хоздвор Домна. – Нате, говорит, вам для детей из моего прошлогоднего урожая…

Надежда подошла к небольшому оконцу, выходящему на хозяйственный двор, и увидела, как Константин Алексеевич расплачивается с водителем. Орлов обернулся, встретившись с Надеждой глазами, засмущался и ушёл, не оглядываясь.

Надя вернулась в столовую к накрытому столу, а вездесущая Домна Ивановна посмотрела ей в след и хитро спросила у Ольги:

– Э-э! Докторица, а скажи-ка нам, Ляксеич-то правда в старшую втюримшишь? А то я своим бабам обещала разузнать этот момент!

– Ваше дело, Домна Ивановна, приготовить что-нибудь полезное и вкусное из этих продуктов, что Константин Алексеевич привез. И успокойте своих товарок! У Надежды Геннадьевны есть муж!

– Да какой муж? Женька что ль? Так он с Алкой из шестого отряда шарахается по кустам!

– Мама дорогая… Да откуда вы это знаете?! Целый день на кухне… А всё-то они видят! Вот писательницы-фантастки! – вступилась за подругу Марина, а про себя подумала, что бывают же на свете такие гадкие сплетницы. Всё-то им надо знать и жизнь чью-то обязательно отравить, ну а если не отравить, то подгадить. И улыбаться в лицо участливо и ласково, вот как сейчас!

– А вот и знаем! Мы тут как на передовой! Вся информация стекается в первые руки! – бойко отрапортовала Домна. И только она хотела открыть рот и сказать еще что-нибудь нелицеприятное, как Марина закричала:

– Так, всё! За работу! И хватит тут сочинять небылицы!

И никто не заметил, что под открытыми окнами крутится вездесущая проныра – Галя Кутикова. Тощая, высокая, с длинным носиком, девочка из шестого отряда. Весь взрослый разговор она услышала и на ус себе намотала.

***

Надежда решила, что сегодня ночью она будет караулить ребят старшего отряда. Не вздумается ли кому ягод поесть или цветов нарвать. Ее маленькие часики, которые Женя подарил ей на двадцатипятилетие, показывали два часа двадцать минут. Она вошла на веранду, в незапертую дверь, и закрыла её изнутри на щеколду. Глаза уже привыкли к темноте, и она заглянула в вожатские. Олеся и Сергей крепко спали по своим комнатам. У девочек тоже все были на своих местах. А вот во второй палате мальчиков… Надя прошла между кроватями и убедилась, что четыре кровати пусты. Илья сегодня ночует у матери, а другие где? «Ага! -подумала она. – Вот сейчас я их, голубчиков, и поймаю!»

Она прилегла на пустующую кровать у окна. На соседней кровати кто-то зашмыгал носом, заворочался и затих. Надежда устроилась поудобнее и стала ждать. Она ждала и вспоминала…

Ей было тогда двадцать лет, и семнадцатилетний Евгений провожал ее с репетиции вокально-инструментального ансамбля, участниками которого они были. Стояла снежная зима. Под светом фонарей, ярко освещавших автомобильный мост через реку, падали и переливались снежинки. Её глаза сверкали, нежные щеки разрумянились. Женя ужасно боялся прикоснуться к ней. Наконец, решился, взял её руки в свои, снял варежки и потер их.

– Замерз, воробушек? Лапки холодные…

Евгений согревал её руки своим дыханием и вдруг решился сказать ей все, что хотел. Все, что накопилось.

– Надя, я не знаю, как сказать… Ты в нашем ансамбле – как огонек! И все к тебе слетаются. Знаешь, я в твоем присутствии становлюсь каким-то маленьким дурачком. Когда ты подходишь к синтезатору, у меня руки трясутся.

– Женечка, ну ты и есть маленький, – ласково ответила ему Надя, – ты в десятом классе, а я уже работаю… Я для тебя стара, а ты для меня мал. Мы с тобой друзья и ничего больше. И ты же знаешь, что провожаешь меня для того, чтобы большие оболтусы ко мне не липли.

– Надя, тогда я уйду из ансамбля! – решительно произнес он, не отпуская ее руки, – мне больно видеть тебя. Видеть, как парни клеятся к тебе.

– Женечка, не уходи! – шутливо отвечала она ему и, выдернув свои руки из его ладоней, ласково провела кончиками пальцев по его щеке. – Где мы ещё найдем такого талантливого клавишника? И поёшь ты замечательно! Душой поёшь! И мы все тебя любим и ценим! Несмотря на то, что ты самый молодой…

– Надя, я хочу, чтобы ты знала: я наверняка скоро уйду служить в армию, но когда вернусь, то найду тебя! И мы обязательно будем вместе! Воробышек, а хочешь, я тебе спою? – порывисто спросил он. – Пусть это будет наша песня. И петь я её буду только для тебя… – и он тихо, проникновенно запел песню Юрия Антонова «Двадцать лет спустя»:

Не мечтал о счастье я таком, я о нем не знал,

Даже целый мир с тобой вдвоем мне, наверно, мал.

Благодарен я судьбе своей за любовь, что нам дана,

Знаю, будешь мне нужна, всегда одна лишь ты, лишь ты одна.

Хочу, чтоб годам вопреки, так же были мы близки.

Так же были мы близки двадцать лет спустя…

Из сладких воспоминаний её вырвал осторожный стук в окно: тук-тук, тук-тук-тук! На соседней кровати подскочил Вовка Клюв и ломанулся к окну, но, увидев кулак старшей вожатой у своего носа, тут же забрался обратно в постель. Надежда на цыпочках подошла к окну и спряталась за занавеску.

За темным окном послышался шепоток Влада:

– Эй, Вован, дрыхнешь что ли? Кто дверь-то в корпус запер?

Надежда хрипловато прошептала:

– Вожатые заперли!

– Во черт! Открывай фортку. Принимай гостинцы. Держи первую!

– Давай! – протянула руку в форточку Надежда и взяла банку с клубникой. Запах ягод закружил голову.

– Держи вторую, третью… осторожно, придурок! Сегодня улов маленький… Цветы мы в лесу спрятали! Думаю, до утра не завянут. Ну, тварь Олеська! Это она дверь на ключ закрыла! Давай, Сенька, лезь уже! – приговаривал Решетников.

Сенька, вздыхая и кряхтя, полез в форточку. Спрыгнув на пол и увидев перед собой свирепо сдвинутые брови старшей вожатой, парнишка здорово струхнул. Надежда приложила к губам указательный палец, и Сеня, на всё согласный, дошел до кровати и лёг, натянув на себя одеяло.

– Давай, Жирдяй, теперь ты! – командовал за окном Влад.

– Да не полезу я! Я в тот раз чуть не застрял… – отнекивался Жора.

– Ну не застрял же! Жрать надо меньше, Винни-Пух! Давай, лезь быстрей!

– Может, я лучше в подвале переночую, а?

– Ты че, Жирдяй, спалить нас хочешь?

И Жоре ничего не оставалось, как лезть в форточку. Форточка была достаточно большой, чтобы мог пролезть человек. А Жора хоть и человек, но уж очень толстый. Как только он встал на полусгнивший, ненадежный ящик, тот мигом под ним развалился. Пока Жора лазал в подвал за другим ящиком, Влад продолжал рассказывать:

– Сечешь, Вован? Сегодня в нас мужик чуть не пальнул. Бежал за нами, орал, как резаный… Мы свернули на Бузово, пусть думает, что это деревенские…

Наконец Жора, пыхтя и кряхтя, залез через форточку в палату и нос к носу столкнулся с Надеждой:

– А-а-а! – крикнул он, но Надежда, зажав ему ладонью рот, довела его до кровати. Жора как кролик лёг на свою койку.

– Чё орешь, придурок?! – зашептал Влад и ловко спрыгнул на пол спальни. – Всех щас разбудишь! Представляете, какая завтра рожа у старперши будет?

Владик только сделал несколько шагов к своей кровати, как в палате зажегся свет и прозвучал довольный голос «старперши»:

– А сейчас я хочу посмотреть на лицо Влада Решетникова, который будет платить большо-о-о-й штраф!