Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том седьмой - Нелли Шульман - Страница 10

Мелкий снежок сыпал на белокаменные ступени особняка. Легкие хлопья цеплялись за пожухлые лепестки поздних роз в пустынном саду, оседали на ветвях голубых елей. Канадский клен еще багровел листьями, вода мраморного фонтана журчала в резной чаше.

Утренние птицы перекликались над усыпанными гравием дорожками, издалека слышался лай собак. Немецкая овчарка, раскинувшаяся на текинском ковре, заворчала. Встрепенувшись, пес навострил уши. Он лежал рядом с детской кроваткой беленого дуба, увенчанной бархатным балдахином. Пес стрельнул янтарным глазом в сторону кашемирового одеяла.

Младенец посапывал, устроившись на боку. Рядом с пухлой ручкой блестела серебряная погремушка. Собака, успокоившись, сунула нос между лап. Плед на соседней кровати свешивался до пола. Мальчик в фланелевой пижамке с мишками и зайчиками положил щеку на растрепанную книжку. Рядом валялся блокнот с нарисованной яркими карандашами картой.

– Таинственный остров, – сообщала надпись, – будущие колонисты высадились здесь, – рядом изобразили воздушный шар и подводную лодку. За приокрытой форточкой раздался щебет, Мотя пошевелился. По подоконнику разгуливала синичка.

– К кормушке прилетела, – мальчик потянулся, – правильно сказал дедушка Леня, туда надо класть не только зерна, но и сало, – кормушку они смастерили вчера на террасе особняка.

– Надо завести сарай с инструментами, – смешливо сказал дедушка, как его звал Мотя, – у вас в школе есть труд, но… – Мотя сморщил нос.

– Он пока девчачий, дедушка. Хотя папа говорит, что пуговицы тоже надо уметь пришивать, – товарищ Котов кивнул:

– Надо. Впрочем, суворовцев обучают не только стрельбе и строевому шагу. У вас будет настоящий труд, работа по дереву и металлу, – кормушку они повесили после полдника.

– Симочка выспалась, – весело сказала Лара, – и сейчас будет, что называется, в каждой бочке затычка, – Симочка пыталась схватить птичий корм, тянулась к доскам и размахивала ручками. У сестры лезли первые два зубика.

– Сегодня она спокойная, – Мотя присел в кровати, – проспала всю ночь… – детская помещалась рядом с комнатой отца и Лары. На Фрунзенской Мотя тоже делил комнату с сестрой.

– Но только пока, – он сладко зевнул, – она начнет ползать и переселится к себе, – вторая детская в городской квартире напоминала спальню сказочной принцессы. У Симочки появился замок с башней, балконом и маленькой горкой. Мотя не жалел, что у них нет дачи.

– У некоторых в классе есть, – он поскреб коротко стриженые волосы, – но у дедушки Лени лучше, чем на любой даче, – сегодня они с отцом и товарищем Котовым шли на охоту.

– Папа и дедушка раньше охотились, – Мотя задумался, – но у меня это в первый раз… – он немного волновался. Отец обещал ему выстрелы с вышки.

– Иначе нельзя, милый, – ласково сказал Саша, – кабан опасное животное. В здешних краях могут появиться и волки, – Мотя насупился.

– Давид Самойлович охотился на тигров… – товарищ Котов вмешался:

– Я тоже охотился на Дальнем Востоке, милый. Ты подрастешь и полетишь с папой в уссурийскую тайгу, – Мотя получил в подарок на годовщину революции свое первое ружье. Папа подмигнул ему.

– Пока будешь стрелять под моим присмотром, – Мотя восторженно вертел детского размера тулку, – вещь штучная, такие делают по заказу, – ружье немедленно убрали в сейф.

– Таковы правила, милый, – мягко сказал товарищ Котов, – охотник должен быть дисциплинированным, почти как военный…

Моте полагалось умыться, почистить зубы и заправить кровать, однако он решил понежиться в постели. Завтра они смотрели трансляцию торжественной демонстрации из Москвы.

– У нас будет праздничный завтрак, – заметила Лара, – на кухне обещали блины и гурьевскую кашу, – Мотя скрыл вздох.

– Потом мы возвращаемся в Москву, – каникулы заканчивались девятого ноября, – а папа улетает в командировку, – отец, правда, сказал, что отлучка будет недолгой.

– Туда и обратно, милый, – уверил он Мотю, – а ты помогай Ларе с Симочкой, – в кроватке сестры что-то затрещало, Мотя приподнялся. Проснувшаяся Симочка с интересом трясла погремушкой. Соскочив с кровати, Мотя подхватил ее на руки. Симочка немедленно разулыбалась. Сестра совала ему игрушку. Мотя пощекотал ее.

– Ты, наверное, хочешь есть, – погремушка полетела на ковер, Мухтар проснулся, – ты лучше всякого будильника… – пес залаял, Симочка довольно рассмеялась.

– Давай ее, милый, – выглянул из-за двери отец, – Лара поспит, мы сами подогреем ей бутылочку, – Мухтар забрался в теплую постель Моти. Поцеловав сына, Саша обнял малышку.

– Сейчас поедим, – Симочка прижалась к его плечу, – доброе утро, доченька… – он пошел с детьми на их собственную кухню.

Вышку возвели на заиндвевшей траве поляны, среди присыпанных снегом ветвей вековых елей. Неподалеку поблескивала черная вода озера.

– Здесь водопой, – шепотом сказал товарищ Котов, – егеря видели целую семью, – спрятавшись за наломанным лапником, они ждали появления кабанов.

– Зимой они по льду переходят на остров, – добавил наставник, – ты, Матвей Александрович, даже нашел там клад, – в сентябре Мотя отправился на таинственный остров, как он называл заросший лесом клочок земли. Мальчик наткнулся на старинную монету, бродя между замшелых валунов.

– Там раньше стоял дом, – восторженно сказал он отцу, – почти ничего не видно, но это, наверное, серебро, – Саша повертел потускневший кругляш.

– Вряд ли дом, – сказал он сыну, – скорее, сторожка, – Саша отправил монету на экспертизу в Исторический музей. Кругляш оказался копейкой времен Ивана Грозного или, как их называли, чешуйкой. Выпросив у Саши цепочку, сын носил находку на связке ключей. Глядя на далекие очертания острова, Мотя нахмурился.

– На моей старой ложке тоже монетка, – ложка перешла от него Симочке, – папа сказал, что это наша семейная ценность, – серебро застучало по чему-то звонкому, он услышал ласковый голос:

– Молодец, беби, – Мотя помрачнел, – а теперь ложечку за дядю, он скоро приедет… – Мотя не хотел вспоминать о бросившей его матери.

– У нас есть Лара, – твердо сказал себе мальчик, – они с папой любят друг друга и всегда останутся вместе. Симочка подрастет и у меня родятся еще братья или сестры, – он нахмурился.

– Но о каком дяде она говорила? У папы нет братьев. Хотя, может быть, у нее был брат… – он велел себе оставить эти мысли.

– Она меня бросила, словно я мусор, – Мотя сжал ружье, – нельзя плакать, я взрослый, мне восемь лет… – он вгляделся в глухой лес. Мотя стоял рядом с просветом во вкусно пахнущем морозом и смолой сосновом лапнике. На вышке нельзя было курить.

– Иначе звери все почуют, – объяснил товарищ Котов, – мы взяли тебе какао, а сами выпьем кофе, – Эйтингон вытащил из кармана легкой дубленой куртки военных времен флягу.

– И добавим коньяк, – подмигнул он Саше, – хотя принято пить после охоты, а не до нее, – Саша носил итальянскую пуховую куртку и кашемировую шапку. Приняв чеканный стаканчик, он вдохнул горький аромат эспрессо.

– По чайной ложке, – добродушно предупредил наставник, – значит, товарищ Андропов одобрил твою идею.. – коньяк обжег горло, Саша кивнул:

– Разработку института надо опробовать, – он не упоминал названия острова, – мы убьем двух птиц одним камнем, товарищ Котов, – Саша считал, что Дракон отжил свое. Андропов вызвал его к себе с Крючковым пару недель назад. Саша посчитал такой состав участников совещания хорошим знаком. Он пока не ожидал, что получит под свое начало один из отделов Первого Управления.

– Звезда Героя мне тоже не поможет, – хмыкнул Саша, – правильно говорит товарищ Котов, в нашей работе важны не побрякушки на груди, а мысли в голове. Однако моя инициатива не останется незамеченной, товарищ Андропов все помнит, – услышав, что новая разработка академика Мендеса нуждается, как выразился Андропов, в полевых испытаниях, Саша предложил наведаться в Африку.

– Наш старый знакомец Дракон собирается обосноваться в тех краях, – тонко улыбнулся он, – надо избавиться от него, а не тащить за собой хвост отработанных агентов, – начальство согласилось с его предложением.

– Более того, – добавил Саша, – по дороге в Африку я загляну во Флоренцию и возобновлю знакомство с доктором ди Амальфи, – женщину взяли в разработку как возможного информанта. Саша не сомневался, что синьора Лаура обрадуется визиту мистера Арнольда.

– Женщин можно кормить обещаниями любви, – весело сказал он товарищу Котову, – она, кажется, романтичная натура, – наставник покачал головой.

– Не обольщайся на ее счет. Меня однажды обвела вокруг пальца ее покойная старшая сестра, пресловутая Монахиня, мать Дракона. Я посчитал ее неграмотной теткой с индейской кровью, она очень искусно притворялась. У них есть японские предки, – добавил Котов, – они все коварные злобные твари и Дракон такой же… – Саша тем не менее считал, что его миссия увенчается успехом.

Он летел на остров Возрождения за подробным инструктажем. По телефону Давид Самойлович уверил его, что генетический анализ скоро будет готов. Саша не хотел торопить ученых. По словам академика Мендеса, такие исследования не проводились ни в одной стране мира.

– Он сам делает анализ, – благоговейно подумал Саша, – я подожду и недоразумение выяснится раз и навсегда… – он очнулся от спокойного голоса товарища Котова.

– В саду до весны делать нечего, – наставник подлил ему кофе, – пчелы тоже спят. Я взялся за новое увлечение, – он подмигнул Саше, – вернее, за консультации для системы ГУИНа, – вернувшись из Америки, Саша обнаружил, что проклятого позера Лопатина загнали в Якутию. Министерство среднего машиностроения вело разведки урановых руд по соседству с золотыми приисками Алданского района.

– Пусть он там сдохнет, – пожелал Саша, – как сдохнет Фокусник на зоне рядом с полярным кругом. Он слабак, его отправять гнить у параши… – товарищ Котов покрутил пальцами:

– Поинтересовавшись, как обстоят дела у Левина, я обнаружил, что третьего дня его навещал кузен… – Саша удивился: «Он вроде сирота». Эйтингон желчно усмехнулся:

– Кузен по фамилии Бергер. Ты оказался прав, проклятый волчонок остался в СССР, но его никак не отыскать… – Саша заметил:

– Прописка у него наверняка осталась прежней.. – Эйтингон кивнул:

– По сведениям из колонии, да. Ты видел его мать. Может быть, стоит расспросить ее, – он кашлянул, – с пристрастием… – Саша вспомнил худенькую замотанную женщину с глуповатым лицом.

– Она домохозяйка, – презрительно отозвался он, – и не высовывает носа дальше кухни. Она ничего не знает и понятия не имеет о Левине. Но Бергер рано или поздно попадется на еврейских делишках и тогда мы его арестуем… – Мотя не слышал разговоров за спиной. Мальчик не отводил глаз от заснеженной поляны. Неуклюжий волчонок носился среди валежника.

– Он щенок, – понял Мотя, – вроде Мухтара, когда тот был маленьким.. – в зарослях мелькнула серая шерсть, волчонок возбужденно затявкал.

– Маму зовет, – понял мальчик, – не надо стрелять, это его мама… – Мотю оглушил треск снайперской винтовки. Кровь брызнула на стволы елей. Крупный зверь, засучив лапами, опрокинулся на спину. Волчонок, горестно взвизгнув, бросился назад.

– Стреляй, – велел Саша сыну, – или он убежит… – рука Моти затряслась. Волчонок припал к трупу, отец выпустил вторую пулю. Зверек вытянулся на мерзлой земле. Саша потрепал сына по голове.

– Иначе он станет волком, – заметил Саша, – не промахнись, сейчас появится стая… – Мотя отвел глаза от мервых тел.

Изморозь искрилась на свежем газетном листе.

– В конце ноября во Владивостоке состоится историческая встреча Генерального Секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева и президента США Джеральда Форда… – Леона отошла от щита с «Правдой».

Утренний парк Горького был еще безлюден. На газонах таял снег, деревья шелестели голыми ветвями. Белокаменную арку украшали кумачовые лозунги: «Навстречу годовщине Великого Октября! Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи!»

Леона толкала обитую светлой замшей коляску. Колеса на резиновом ходу мягко шуршали по расчищеннной дорожке. Симочка мирно спала, устроившись в подбитом овчиной конверте. Щечки дочери разрумянились, в коляске лежала горсть каштанов. Леона украсила капюшон гирляндой рыжих кленовых листьев. Девочкой, гуляя с отцом в Проспект-парке, она любила плести венки.

– Мы с папой собирали каштаны, – Леоне стало тоскливо, – он обрадовался бы внучке и мама бы обрадовалась, – Леоне захотелось оказаться в бруклинском садике, на деревянной скамейке под старым кленом. Коты независимо устраивались по обеим сторонам от нее, Спот лежал в ногах.

– Симочке понравились бы звери, – Леона покачала коляску, – она тянется к Мухтару, – овчарка позволяла девочке цепляться за его шерсть и трепать уши. Мухтар лизал ручки малышки.

– Он стал диванной собакой, – улыбнулась Леона, – хотя он молод, ему всего шесть лет…

Леона появилась в парке Горького со стороны Нескучного сада. Вернувшись в Москву в августе, она навестила тайник у заброшенного фонтана работы Витали. Из сообщения, оставленного коллегами, Леона узнала, что Джошуа покинул Москву. Женщина облегченно выдохнула:

– Хорошо. Девушка, скорее всего, была подсадной уткой Комитета. Получается, что я спасла Джошуа, – она покраснела, – прекрати так думать о нем, это мерзко, – в ответном сообщении она известила посольство об очередном вояже Паука. Леона понятия не имела, куда Гурвич ездил в августе, однако отметила его хорошее настроение.

– Где бы он ни был, его задание увенчалось успехом, – хмыкнула женщина, – а теперь в сейфе появились документы о так называемой группе «А», – Леона сфотографировала копию приказа за подписью Андропова, в котором Гурвич назначался куратором нового подразделения. Командиром группы стал известный Леоне герой событий на острове Даманском, бывший пограничник Бубенин.

– У него тоже звание Героя, – вспомнила Леона, – он лучший приятель Гурвича, – муж, впрочем, никогда не приглашал домой друзей.

– Из соображений безопасности, – Леона остановилась, – по тем же соображениям мне запрещено заводить подруг, но мне и негде взять подруг…

Она скучала по разговорам с кузиной Луизой, по вечерним посиделкам с Джошуа и Хаимом.

– Хаим не прилетит во Владивосток, – поняла Леона, – он перешел из президентской охраны в ЦРУ, и американцы не засветят здесь товарища Флори, – подумав об американцах в третьем лице, Леона мрачно поздравила себя с, как называли это в ЦРУ, полным успехом.

– Мадам предупреждала меня, что так случится, – она повезла коляску дальше, – я полностью ассоциирую себя с Советским Союзом, – на филологическом факультете МГУ ее считали возвращенкой, выросшей в эмигрантской семье.

– В вашей семье, наверное, русский язык не был в ходу, – заметил ее научный руководитель, – слышно, что вы учили его в юности, – Леона развела руками.

– Моя мать американка, дома мы говорили по-английски… – профессор пожевал губами.

– Есть примеры отличного владения обоими языками одновременно. Взять хотя бы… – он оборвал себя.

– Он хотел сказать, что Набоков пишет по-русски и по-английски, – поняла Леона, – но Набокова в СССР упоминать запрещено… – Леона приходила на кафедру только изредка.

– Они отлично выдрессированы, – женщина скривила губы, – никто не спрашивает, как я оказалась в СССР и чем я занимаюсь, – она ухаживала за Симочкой, помогала Моте с уроками, гуляла с собакой и готовила ужины.

– Я словно стептфордская жена, – разозлилась Леона, – Гурвич разрешил мне защитить диссертацию, но он никогда не позволит мне преподавать, – Леоне хотелось услышать треск телефонных аппаратов в конторе 1-800-Зильбер и постоять с сигаретой на балкончике, под грохот поездов метро.

– Скоро мы вернемся домой, – сказала она дочке, – ты пойдешь в детский сад в Бруклине, а не в местное заведение, где трехлетним малышам забивают уши чепухой о Ленине… – на Крымском мосту висели портреты вождя. Владимир Ильич пристально смотрел на Леону. Ветер взметнул подол ее норковой шубы, Леона сверилась с часами.

– Мотя приедет домой с продленки, – перейдя во второй класс, мальчик легко освоился с метро, – надо заняться обедом и закончить работу с документами из сейфа, – в последнее время ее просили фотографировать все бумаги с упоминанием Афганистана.

– Вряд ли Гурвич полетел туда, – хмыкнула Леона, – скорее всего, он занимается встречей во Владивостоке. Хотя переговоры в конце месяца, а он обещал скоро вернуться, – Леона взглянула на свинцовую воду реки.

Непогода разогнала пешеходов, мост опустел. Набухшие снегом тучи повисли над Кремлем. Тускло сияли рубиновые звезды на башнях. Поежившись под острым ветерком, Леона услышала из коляски недовольное хныканье.

– Сейчас придем домой, – она свернула на набережную, – потерпи немного… – Леона направилась к мощным стилобатам на Фрунзенской.

Остров Возрождения

Белый халат блистал крахмальной свежестью. Поведя плечами, Саша остановился перед железной дверью. Замигала красная лампочка, на него повеяло запахом дезинфекции.

– И лекарствами, – он принюхался, – я никогда не был в этой части острова, – прилетев на Аральское море третьего дня, он пока не видел академика Мендеса.

– Давид Самойлович занят, – объяснил местный коллега, курирующий институт, – вам придется подождать вызова в лабораторию, – Саша взглянул на заснеженные ступени террасы.

– Обычно зимы здесь мягче, – заметил он, – кажется, климат меняется, – коллега пожал плечами.

– Море мелеет, воду забирают на мелиорацию узбекского хлопка. Однако сюда перебросят сток сибирских рек, – ЦК КПСС одобрил проект, – и Арал вернется к прежнему состоянию, – пройдясь по институтской набережной, Саша не заметил никакого обмеления.

Несмотря на середину ноября, местные работники выходили в море на моторках. На ужин Саше подали отличную запеченную рыбу. Он узнал рецепт.

– Лара такую делает, здесь научилась, – Саша налил себе крымского вина, – следующим летом надо напроситься в гости к Давиду Самойловичу, – он плавал в институтском бассейне и гулял по парку. Саша не хотел торопить академика. Коллега сказал, что Давид Самойлович днюет и ночует в лаборатории.

– Идет последний этап работы над препаратом, – заметил куратор острова, – это самый напряженный момент, – Саша получил вызов в строго секретные лаборатории Института сегодня утром. В Москве он подписал очередное обязательство о неразглашении секретных данных.

– У меня есть такой документ, – вежливо сказал Саша генералу Крючкову, – зачем еще один… – начальник поднял бесцветные глаза. Крючков, которого на Лубянке называли тенью Андропова, перенял его повадки.

– У них одинаковый взгляд, – понял Саша, – Крючкову только не хватает очков, – начальник кисло сказал:

– Речь идет о препарате повышенной опасности, товарищ Гурвич, – Саше всегда казалось, что Крючков недоволен его фамилией, – вы никогда не имели дела с такими субстанциями, – Саша действительно не занимался ядами.

– Вообще это не яд, – он шел по выложенному кафелем коридору, – а биологическое оружие…

Местный коллега доставил Сашу к проходной закрытой части Института, располагавшейся на севере острова. Куратор водил обыкновенный газик, однако Саша помнил американский джип академика Мендеса.

– Он возил меня охотиться на джейранов, – по дороге они миновали стадо, пасущееся в промерзшей степи, – я правильно сделал, что взял дубленку, здесь, как и в столице, минус пять, – коллега довел его, как он выразился, до первого поста.

– Вам выдадут халат, – объяснил куратор, – но потом придется надеть особый костюм…

Саша украдкой подышал на руки. Первый пост располагался в забетонированном бункере за высокой электрифицированной оградой. Саша примерно понимал, чем занимается засекреченный отдел Института.

– Здесь создают биологическое оружие, – он ждал, пока распахнется очередная дверь, – понятно, что сюда нет доступа посторонним, – Саша надеялся, что, несмотря на занятость, академик закончил генетический анализ. В августе, получив пакеты с фрагментами костей, Давид Самойлович заметил:

– Это ваш отец, – он уважительно помолчал, – и отец Ларисы Марковны. Не волнуйтесь, товарищ Матвеев, я уверен, что мы имеем дело с генетической аномалией, с фокусом природы. Не забывайте, что мы происходим от общего предка. Неудивительно, что встречаются генетические параллели, – Давида никогда не подводило его чутье.

– Я уверен в другом, – хмыкнул он, – товарищ Матвеев женат на собственной сестре, пусть и сводной. У них одинаковый очерк лица, похожие повадки, – Давид напомнил себе, что есть еще и ассортативность.

– Мы выбираем похожих на нас партнеров, – усмехнулся он, – поэтому я и выбрал покойную Эстер. Характером она была мне под стать, – ребенок Матвеевых пока был образцом здоровья, но генетические аномалии могли проявиться позднее.

– Или они не проявятся, – Давид аккуратно устроил кости в сейфе, – или товарищ Матвеев не имеет никакого отношения к этому ребенку, – анализ на отцовство потерпел неудачу, однако, сравнив генетический материал дочери Матвеевых с собственным, Давид с удивлением понял, что он связан с девочкой.

– Это чушь, – твердо сказал себе академик, – неважно, кто ее отец, надо заняться родством Матвеевых, – дверь, наконец, распахнулась. Саша оказался в совсем стылом помещении.

– Товарищ Матвеев, – услышал он голос академика, – добро пожаловать. На вешалке защитный костюм, – Саша оглянулся, – я говорю из динамика, одевайтесь согласно инструктажу, – костюм смахивал на одежду с иллюстрациий к научной фанастике.

– Теперь шлем, – распорядился академик, – это наша разработка, он снабжен рацией… – Саша напомнил себе астронавта.

– Ничего не трогайте, – приказал Давид Самойлович, – подойдите к следующей двери. Я впущу вас в лабораторию высшей степени биологической опасности, – заверещала сирена. Саша шагнул в сверкающее ледяной сталью пространство.

Саша внимательно следил за руками Давида Самойловича. Академик носил похожий костюм из шуршащего, словно инопланетного материала. За плексигласом шлема Саша уловил смутную улыбку.

– Все просто, товарищ Матвеев, – наставительно сказал академик, – препарат помещается в тройной контейнер, – длинные пальцы в прочных перчатках порхали над батареей пробирок, – основная ампула сделана из особого материала, – на строго секретном совещании Давид выступил против стекла.

– Препарат придется перевозить в самолете, – заметил он, – стальной футляр не гарантирует сохранности материала. Если стекло треснет, – он помолчал, – если вирус попадет на сталь и потом кто-то коснется ее голыми руками… – на московской линии покашляли.

– Мы читали ваш доклад, Давид Самойлович, – сказал его пациент, товарищ Андропов, – если этими руками человек потом потрет глаза, то он… – Давид подтвердил:

– Заразится. Инкубационный период составляет всего несколько часов. Все это время человек является источником вируса. Мне удалось совместить воздушно-капельный путь передачи инфекции и перенос ее через жидкости тела. На поверхностях вирус пока живет недостаточно долго. Мы работаем над этой проблемой, – добавил он, – как и над повышением устойчивости вируса при кипячении и дезинфекции…

Давид хотел добиться стойкости сибирской язвы, споры которой могли дремать в земле несколько десятилетий.

– Однако и в нынешнем варианте вирус отличается высокой летальностью, – добавил Давид, – иммунитет к нему есть только у переболевших африканскими геморрагическими лихорадками, а это чрезвычайно малое количество людей, его можно списать со счетов, – они решили использовать новый искусственный материал, отличающейся огромной прочностью.

– Получится три пробирки, – подытожил Давид, – стеклянная находится внутри. Они вместе ложатся в стальной футляр, – кто-то из московских коллег весело сказал:

– Мы будем звать вас Кощеем Бессмертным, Давид Самойлович… – попав в СССР, Давид приказал привезти на остров Возрождения хорошего учителя русского языка.

– Все было просто, – вспомнил он, – девушку посадили за связь с иностранцем. Они собирались пожениться, парень работал в британском посольстве, – учительнице отвесили десятку за шпионаж.

– Она свое дело знала, – усмехнулся Давид, – язык – это не только грамматика, это огромный пласт культуры. Тогда у нас работало закрытое отделение, где мы испытывали новые препараты, – девушку отправили именно туда.

– Где она и умерла, – хмыкнул академик, – а я, действительно, буду жить вечно, – он смешливо отозвался:

– На море на океане есть остров, на том острове дуб стоит, под дубом сундук зарыт, в сундуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо, в яйце игла – смерть Кощея… – в Москве расхохотались:

– Давид Самойлович, будьте осторожны, игл у вас много… – Давид поддержал шутку.

– В институтском парке есть дубы, а на острове живут утки и зайцы, то есть тушканчики, – академик посерьезнел.

– Таким образом мы обеспечим безопасную транспортировку препарата к месту назначения, – Давид не хотел бесконтрольного распространия инфекции.

– ВОЗ пошлет врачей на вспышку неизвестной болезни, – объяснил он москвичам, – а мы получим бесценные научные данные и продолжим модификацию здесь и в Кольцово…

Под Новосибирском этим летом открыли строго засекреченный филиал Института.

Давид не сомневался, что ВОЗ классифицирует препарат, как новый африканский вирус.

Пробирки легко легли в пластиковую оболочку. Давид взял футляр прочной стали. Вся конструкция оказалась не больше портсигара.

– Восхитительная вещь вирус, – сказал он задумчиво, – знаете, товарищ Матвеев, они находятся на границе живого и неживого. Они что-то вроде параллельного мира, всегда сопровождавшего белковую жизнь… – Матвеев слушал его, едва дыша.

– С другой стороны, – хмыкнул Давид, – хорошо, что его ребенок от Маргариты не появился на свет. Он служака, у него оловянные глаза. Его потомство никогда не обретет полета мысли, подобного моему, не станет действительно великим, как я… – он привел в порядок стойку с пробирками.

– Оказвшись в людном месте, – заметил Давид, – желательно в закрытом помещении, вам предстоит аккуратно вынуть стеклянный футляр и оставить его на полу. Об остальном позаботится природа, – разбитый футляр неизбежно означал начало эпидемии. Жизни африканцев Давида не беспокоили.

– Как не беспокоили моего отца жизни индейцев в Мексике, – он взглянул на часы, – папа искал возбудителя сыпного тифа и непременно нашел бы его, – Давид считал, что цель оправдывает средства.

– Американцы в НАСА пользуются разработками нацистских ученых, – он пропустил Матвеева в распахнувшуюся дверь, – наука двигается умами, а не заботой о чистоте рук, – в предбаннике, как его называл Давид, он сказал:

– Остальной инструктаж мы проведем за обедом, товарищ Матвеев, – дверь с шипением закрылась. Матвеев облегченно стянул шлем.

– Давид Самойлович, – Саша оробел, – вам удалось закончить генетический анализ… – академик кивнул:

– Мы поговорим за столом, товарищ Матвеев, – бросив скомканный костюм в оцинкованный бак, Давид проследовал к душевым.

Стылый ветер стучал рамой окна, вздувал бархатную портьеру. На письменном столе горела бронзовая лампа под зеленым абажуром. Саша упорно смотрел на инкрустированный уральским малахитом телефон. В Москве было десять часов вечера.

– Но товарищ Котов полуночник, – рука потянулась к трубке, – у него разгар работы, – наставник разводил руками.

– Понимаешь, милый, – уютно говорил он, – я что-то вроде динозавра. Я пришел в чека девятнадцатилетним мальчишкой, мои сверстники мертвы, а я скриплю. Позволь мне не расставаться со старыми привычками, – Саша помнил, что в сталинские времена все ведомства работали по ночам.

– И мы работаем, – он затянулся дымом бессчетной сигареты, – я могу затребовать данные из архива, но зачем они мне нужны, и так все ясно…

Сашу и не допустили бы до строго засекреченных папок со штампом «Хранить вечно». Сведения о его отце составляли государственную тайну.

– Товарищ Котов тоже ничего не скажет, – Саша не позволял себе обманываться добродушием наставника, – он успокоит меня и попросит вернуться в Москву, а следующий звонок он сделает Андропову… – Саша сдавленно застонал. Его паркер исчеркал смятый лист бумаги. Все линии и стрелки были бесполезны.

– Есть только один вариант случившегося, – Саша ткнул окурком в массивную пепельницу, – Лара тоже ничего не знала. Она не играла, она сама чистота, но я никогда не докажу этого начальству, – он был уверен, что на Лубянке не поверят искренности Лары.

– Они посчитают, что Лару направили сюда, чтобы втереться ко мне в доверие, – Саша покусал губы, – ЦРУ получила сведения о нашем родстве и использовало их. Недаром я называл Лару моей второй половиной. Неудивительно, она моя сестра, пусть и сводная, – теперь он понимал, что произошло в Монреале.

– Зильбер наверняка все знал, – вздохнул Саша, – однако он вырастил Лару, как своего ребенка. Я не расстанусь с моими детьми, – он вспомнил мирное сопение Симочки, – но если товарищ Котов что-то услышит, то у трапа в Москве меня встретят коллеги, вернее, бывшие коллеги, – Саша предполагал, что ждет его и Лару.

– Допросы и расстрел, – слезы закапали на бумагу, – Мотю отправят в детский дом, поменяют ему фамилию, – Саше стало страшно, – а Симочку отдадут в другую семью, – он обхватил голову руками.

– Я хочу сделать выбор, но у меня нет никакого выбора, – он тем не менее не сомневался, что академик Мендес будет молчать.

– Никакого анализа не случилось, товарищ Матвеев, – мягко сказал Давид Самойлович, – генетический материал я уничтожу. Могу вас утешить, – он помолчал, – такие казусы нередки. Есть теория генетической привлекательности, согласно которой мы можем увлечься кровным родственником, с которым нас разлучили в детстве. Нередки случаи, когда приемные дети, вырастая, влюбляются в биологических родителей. Вы не подозревали, что у вас есть сестра… – Саша помотал головой.

– Но Симочка, – ему перехватило горло, – товарищ академик, Давид Самойлович, с Симочкой все в порядке… – Саша не мог подумать о дочке даже с малейшей долей брезгливости. Малышка любила засыпать у него на руках. По вечерам Саша часто уносил ее в кабинет.

– Мама выспится, – нежно говорил он дочке, – а мы посумерничаем. Воздух здесь хороший, я больше не курю дома… – Лара научила его завязывать большой шелковый палантин. Симочка устраивалась на груди Саши, пока он разбирался с бумагами.

– Или мы валяемся на диване, – дочка переворачивалась и пыталась садиться, – она улыбается и гулит… – академик кашлянул:

– Пока что да, товарищ Матвеев, однако я хочу лично наблюдать за ее здоровьем. Я не советую идти на дальнейший риск, – товарищ Мендес огладил бороду, – привозите Ларису Марковну сюда. Мы проведем операцию лапароскопическим способом, ваша жена ничего не узнает… – Саша сначала не понял, о чем говорит академик.

– Я имею в виду стерилизацию, – невозмутимо пояснил Давид Самойлович, – с первым ребенком вам, кажется, повезло, но лучше не продолжать игры с судьбой… – Саша, разумеется, никогда бы не пошел на такое.

– Я люблю Лару, – он заплакал, – я не позволю ей погибнуть, не лишу ее шанса на будущих детей. Она не может быть мне женой, но я ее брат и я обязан о ней позаботиться, – он быстро набрал домашний номер. Голос Лары дышал умиротворенностью.

– Мы засыпали, милый, – женщина зевнула, – у тебя все в порядке… – Саша вытер слезы.

– Да, любовь моя. Я скоро вернусь домой, я по вам скучаю. Спи, – попросил он, – положи рядом трубку и спи. Я с тобой, дуся моя… – слушая свист ветра за спиной, он ловил спокойное дыхание Лары.