Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том седьмой - Нелли Шульман - Страница 8

– Выездное заседание Президиума Коми областного Совета профсоюзов одобрило инициативу коллектива Сыктывкарского ЛПК по организации социалистического соревнования между сквозными сменами всего технологического потока… – Исаак Бергер клацнул зубами. Сестра выхватила помятую газету.

– Поспал бы, – строго сказала Ривка, – с мамой ты увидишься утром…

Исаак добрался до Заречья, когда над заснеженным поселком повисли серые сумерки. На его кашемировую шапку сыпал мелкий снежок. Услышав о его поездке домой на коммунистические, как выражался Исаак, праздники, Яков Григорьевич Аркин велел: «Погоди». Начальник вернулся с картонной коробкой западного вида.

– Размер сорок третий, – сказал Аркин, – но в ваших краях надо надевать теплые носки. Ботинки не свалятся. В СССР ты таких не найдешь, – Исаак отыскал на коробке надпись на английском языке: «Salomon».

– Куртка у тебя есть, – подмигнул ему Аркин, – шарф и перчатки тоже, не замерзнешь за полярным кругом, то есть рядом с ним… – Исаак повертел ботинок.

– Невесомый, – юноша оценил обувь, – советская обувная промышленность… – Аркин пробормотал:

– И рядом не стояла. Для нас закупают западные изделия, – подсобки мастерских Всесоюзного института спортивных и туристских изделий больше напоминали склады. Аркин объяснил Исааку, что в институт присылают не только спортивный инвентарь.

– У нас пытаются повторить материалы для одежды, – заметил начальник, – однако советские разработки не сравнить с западными, – Исааку достался и отличный крепкий рюкзак.

– Ты похож на интуриста, – ахнула Ривка, когда он появился на пороге домика, – мама тебя не узнает, – Исааку не удалось вырваться домой на осенние праздники. Перед новым годом умер давно хворавший старик, кантор подпольной синагоги в Малаховке. Исааку пришлось вести все праздничные службы.

– У меня лучший голос в ешиве, – написал он матери, – но я обязательно приеду домой в ноябре, – Исаак надеялся увидеть отца. На осенние праздники рава Бергера отпустили домой.

– Папа неделю провел с нами, – Ривка погрустнела, – но сейчас опять сидит в БУРе за отказ работать по субботам… – мать поехала в Сыктывкар к врачу. Исаак скрыл улыбку.

– Понятно, к какому, папа был здесь в сентябре. Кажется, маме дадут орден за десять детей… – доктор принимала в вечернюю смену.

– К девяти мама доберется домой, – уверила его Ривка, – я тебя покормлю. Рыбы нет, – девочка хлопотала на тесной кухоньке, – Аврааму семь лет, он мал ходить на реку, а все, что наловил папа, мы съели, – рыбу продавали поселковые мужики, но Исаак предполагал, что мать экономит.

– Больше не будет, – он привез в Заречье пачку пятидесятирублевок, – денег хватит до Хануки и дальше, – Исаак аккуратно отправлял деньги Катерине Петровне в Ярославль и вдове Хуршида-ходжи в Куляб. Чай он пил с присланными из Таджикистана орехами и курагой.

– Неудобно, – смутилась сестра, – они чужие люди, но каждый месяц приходит посылка.. – Исаак пожал плечами.

– Ничего неудобного. Мудрецы учат, что надо жить в мире с другими народами, будь они христиане или мусульмане. Из Ярославля вы тоже кое-что получаете… – Катерина Петровна развела пасеку и держала коз. Она отправляла в Сыктывкар домашний мед и пуховые свитера для детей. Ривка тоже носила такой.

– Дома даже жарко, – Исаак получил и кусок медовика, – не то, что в Малаховке, – в ешиве, помещавшейся в старой дачке, топили буржуйками. Парни сидели за Талмудом в пальто и шапках.

– Кормят у нас тоже не от пуза, – Исаак оценил пельмени с грибами, – мне осталось три года до звания раввина. Но бумажка ничего не значит, главное у меня впереди…

В мастерских института Исаак не распространялся о теневой, как он называл ее, жизни. По субботам они не работали, в праздники он брал больничный. Юноша считал, что остальное никого не касается.

– Яков Григорьевич знает, – хмыкнул юноша, – однако он обещал не назначать мой поход на субботу, – после советского нового года Аркин хотел, как выразился начальник, впихнуть его в первую по расписанию вылазку на Хибины.

– Даже если случится суббота, – добавил Яков Григорьевич, – в лагере можно приболеть. На восхождении тоже можно ничего не нарушать, – Аркин улыбнулся:

– Поставишь палатку и отдыхай в укромном месте, – к лету Исаак намеревался получить третий разряд по альпинизму.

– За границу меня не пустят, – угрюмо подумал он, – но я смогу вывести отсюда других, чтобы не получилось, как с Сарой… – он узнал о пропаже сестры и Марты из добравшейся до Малаховки весточки. Отец с матерью пока ни о чем не подозревали.

– Надо все сказать, – Исаак помог сестре убрать со стола, – сначала маме, когда она вернется. И признаться, что я теперь женатый человек… – Исаак еще не верил, что Михаэла согласилась на его предложение.

– Но согласилась, – в конверте нашлось и письмо, заверенное иерусалимским раввинским судом, – и наши раввины подтвердили, что я женат… – Ривка подозрительно спросила:

– Ты чего такой красный… – Исаак вывернулся:

– Душно. Младшие легли, надо открыть форточку.. – он позанимался с Авраамом Торой.

– Девчонки тоже все бойко знают, – одобрительно подумал Исаак, – даже Арье лепечет «Шма», а ему немногим больше годика… – снежинки упали на «Красное знамя».

– Подарок к годовщине великой революции, – прочел Исаак, – в конце октября в Сыктывкаре распахнул двери новый широкоформатный кинотеатр «Парма». Кинозал приглашает горожан на премьеру фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих»… – Ривка небрежно заметила:

– Я хочу сходить на фильм. Говорят, что лента замечательная… – Исаак хмыкнул:

– Вообще это некошерно, а кто говорит… – в свете лампы светлые волосы сестры отливали золотом. Ривка надменно отозвалась:

– Павел Наумович, – Исаак открыл рот, – он прочел о премьере в газете… – юноша обрадовался:

– Он вам пишет… – Ривка прислушалась:

– Мама на крыльце, я узнаю ее шаги. Пишет, – сестра помолчала, – той неделей он прислал весточку, – Ривка неожиданно зарумянилась, – он недалеко, на Печоре… – из сеней раздался бодрый голос Фаины Яковлевны: «Мейделе, я дома».

Тяжело вздохнув, Исаак поднялся навстречу матери.

Несмотря на каникулы, Ривка проснулась раньше всех. Она с сестрами делила боковую комнату с подслеповатым окном, выходящим на двор домика. Хозяйка строения подалась к замужней дочери в Подмосковье.

– Живите на здоровье, – сказала она Фаине Яковлевне, – присылайте деньги почтовым переводом. Дом скоро пойдет под снос, – рав Бергер придерживался другого мнения.

– До революции строили на совесть, – заметил отец, – полы я переложил, а кровля не течет, – дом отапливался русской печью, но Фаина Яковлевна предпочитала старомодную газовую плиту.

– Мама не научилась управляться с печью, – Ривка улыбнулась, – она ворчит, когда мы забираемся на лежанку, – на лежанке и устроился старший брат. В комнате девочек пока было тихо.

– Арье капризничает, – Ривка прислушалась, – у него лезут зубы. Он спит с мамой, он еще маленький, – трое младших братьев делили комнату, соседнюю с девичьей, как ее шутливо называла Ривка. Накинув пуховую шаль, девочка присела на подоконник. Сестры сопели в подушки. Рахиль аккуратно заплетала черные косы, но самая младшая дочка Бергеров, Лея, билась с бантами и расческой.

– У нее кудрявые волосы, – Ривка коснулась своей косы, – а мне легче, – локоны цвета спелой пшеницы падали на спину девочки.

– Надо помолиться, – напомнила себе Ривка, – но это я всегда успею, а почитать времени нет… – некошерные, как кисло говорила мать, книги, она держала в запирающемся ящике письменного стола.

– Что вы по программе проходите, то положено мелухой, – недовольно заявляла Фаина Яковлевна, – но лучше бы ты учила Тору, мейделе, – Ривка хмыкнула:

– Мама ворчит, но любит, когда ей читают вслух, – Фаина Яковлевна небойко читала по-русски, – ей понравилась «Война и мир», но мне пришлось выпустить все о христианах, – мать считала такие вещи некошерными. За вчерашним чаем Фаина Яковлевна неожиданно спокойно отнеслась к вестям о пропаже Сары.

– Господь о ней позаботится, – заявила мать, – еврей, восходящий в землю Израиля, всегда туда доберется. Надо надеяться на Бога, а не полагаться на всесильных мира сего… – мать перешла на напевный иврит. Дома они говорили на идиш, но Ривка считалась лучшей в школе по русскому языку.

– На олимпиаду меня никогда на пошлют, – девочка скривила губы, – не с моим именем и фамилией, – она не хотела и отправлять свои рассказы в «Костер».

– Я могу взять псевдоним, – вздохнула девочка, – но, во-первых, это, – она поискала слово, – гадко, а во-вторых, я не пионерка и не стану комсомолкой, – Ривка училась в седьмом классе.

– Следующий последний, – невесело подумала девочка, – нет смысла торчать в школе два года, когда мне не дадут медали и не пустят в институт, – она сомневалась, что ее пустят даже в педагогическое училище. В учителя не брали с запятнанной, как выражалась директор их школы, анкетой.

– У половины класса отцы сидели или сидят, – Ривка вытащила из ящика свежую «Юность», – но по уголовным делам, а не так, как папа… – в прошлом году на очередной политинформации Ривка крикнула, что нельзя называть Израиль агрессором.

– Я не собираюсь слушать чушь, – девочка хлопнула дверью класса, – на Израиль напали враги, наша страна имела право обороняться, – мать тогда вызывали в школу.

В таких случаях Фаина Яковлевна всегда делала вид, что плохо владеет русским языком.

– И на меня махнули рукой, – Ривка полистала журнал, – если Сара перебралась за границу, интересно, где она сейчас, – мать говорила, что характером они пошли в отца.

– Вы тоже упрямые, – вздыхала Фаина Яковлевна, – не зря сказано, что мы жестоковыйный народ, – мать предполагала, что Ривка может поступить в подмосковное ПТУ.

– В столице тебя просватают, – уверила ее Фаина Яковлевна, – сейчас писать раввинам рано, но года через три тебе найдут шидух, – через три года Ривка собиралась оказаться в другом месте. Из «Юности» выпала аккуратно сложенная газетная страница.

– Нарьян-Марское профессионально-техническое училище приглашает абитуриентов на обучение специальностям оператора почтовой связи, киномеханика, – киномеханика Ривка обвела карандашом, – штукатура-маляра.. – в Нарьян-Маре имелся и педагогический техникум, но Ривка не надеялась, что ее допустят к детсадовцам.

– Киномеханик тоже хорошо, – она держала сентябрьскую книжку журнала, – Павел Наумович написал, что это отличная повесть… – Ривка не могла не взглянуть на фотографию, тоже вырезанную из «Юности». Снимок она бережно хранила в конверте.

– Его колония в сотне километров от Нарьян-Мара, – девочка прерывисто вздохнула, – мне надо быть с ним рядом, – на снимке Павел держал за ошейник покойного, как теперь знала Ривка, Гудини.

– С мамой собаки не завести, – пришло ей в голову, – но можно попросить котеночка. Мы скажем, что видели в подвале мышей… – за окном блестел ночным снегом утепленный сарайчик для коз. В приоткрытую форточку доносилась перекличка кур.

– Надо быстрее читать, пока все не проснулись, – девочка вернулась к журналу.

– В тот вечер они сидели на теплых ступеньках крыльца, и Ремзик рассказывал про подвиги своего дяди, военного летчика, ночного бомбардировщика… – Ривка открыла рот:

– Да, это настоящее… – завернувшись в шаль, она зашуршала страницами.

Над приоткрытой облупленной дверью висел кумачовый лозунг: «Претворим в жизнь решения XXIV съезда КПСС! Мы за мир во всем мире!». Из-под отклеившегося уголка плаката на стене выполз таракан. Синяя спецовка радушного строителя выцвела, однако он все еще гостеприимно распахивал дверь перед новоселами. Исаак с матерью сидели на ободранном дерматине расшатанной скамейки.

– Здесь ничего не меняется, – юноша оглядел комнату, – но папа теперь работает не на домостроительном комбинате, а в леспромхозе, – помещение для свиданий на химии, как звали зону в Заречном, было общим для всех. Стылый воздух пах застарелыми окурками.

Исаак и Фаина Яковлевна добрались до зоны на попутном грузовике. Раввины позволяли приемным детям и родителям оставаться наедине.

– Даже обниматься разрешено, – весело подумал Исаак, – нельзя приехать домой и не обнять маму… – вчера с Ривкой они по привычке держали дверь открытой.

Мать и сейчас не отпускала его руки.

– Не волнуйся, ингеле, – неслышно сказала Фаина Яковлевна, – папа обрадуется новостям. Не насчет Сары, – она вздохнула, – а насчет нашей первой невестки, – Исаак невольно покраснел.

– Я должен был попросить вашего благословения, – буркнул парень, – мудрецы учат, что нельзя жениться без разрешения родителей, – мать подняла бровь.

– Ты еще не женился, милый, – Исаак смешался, – то есть женился, но как в старые времена. Хорошо, что вам написали гет, – Фаина Яковлевна помолчала, – мало ли что может случиться, – Исаак понимал, что имеет в виду мать.

– Мне скоро восемнадцать, – юноша окинул взглядом унылую комнату, – я могу, как Павел, оказаться почти за полярным кругом, – адресом на конверте Павла значился доселе неизвестный Исааку поселок Новый Бор. Справившись по атласу, он понял, что колония стоит на Печоре.

– Это хотя бы не Сибирь, – заметила мать, – здесь недалеко и колония у него общего режима, – Фаина Яковлевна обрадовалась, узнав, что у Ани, Нади и Софии все в порядке.

– Мужья у них не евреи, – женщина покачала головой, – но видишь, как вышло – Сонечка стала еврейкой, как и собиралась. Всевышний приведет рассеянных по миру под Его крылья. Если исполнилось одно пророчество, то исполнятся и другие, – весточка Михаэлы попала к Исааку после очередного выговора от раввина московской хоральной синагоги. В Малаховке интуристы не появлялись.

– Останься реб Йехошуа в Москве, – хмыкнул Исаак, – можно было бы держать связь через него, однако он уехал, – узнав о встрече Исаака с американцем, мать оживилась.

– Ему двадцать пять лет, – Фаина Яковлевна со значением кашлянула, – и он не женат. Он станет хорошим шидухом для Сары… – Исаак поперхнулся чаем с малиновым вареньем.

– Никаких следов Сары с Мартой не нашли, – напомнил юноша, – они вообще могут… – голубые глаза матери сверкнули яростным огнем.

– Не могут, – отрезала Фаина Яковлевна, – Господь о нас позаботится. Он спас меня от рук потомков Амалека и мои дети не изведают горя и страданий. Сара скоро найдется и я поведу ее под хупу. Но сначала надо проводить к свадебному балдахину тебя, Исаак, сын Элиэзера, – дежурный по химии, полистав их паспорта, недовольно сказал:

– Не знаю, разрешено ли свидание, зэка сидит в БУРе, – мать водрузила на стол дежурного заманчиво пахнущий пакет, – погодите, – смягчился вохровец, – я позвоню в леспромхоз, – Исаак спрятал в подкладке куртки чистый блокнот. Отец заканчивал пятый том комментариев к Мишне.

– Я наловчилась, – заметила Фаина Яковлевна, – отец мне диктует, я пишу со слуха, а дома разбираю. Ривка все переписывает, у нее красивый почерк, что на лашон-койдеш, что на русском…

Комментарии отправлялись в малаховскую ешиву. Рукописи передавали навещавшим хоральную синагогу иностранным туристам. Исаак собирался связываться с женой именно так.

– Маме понравилась Михаэла, – облегченно вспомнил юноша, – то есть не просто понравилась, – рассмотрев фотографию девушки, Фаина Яковлевна ахнула:

– Она словно царица Эстер. Хотя говорится, что мимолетна красота и суетно очарование. Похвалы достойна только женщина, боящаяся Господа. Но она хорошая девушка, из достойной семьи, – Исаак покусал губы.

– Я не все сказал маме, – обреченно понял он, – я хотел, чтобы папа услышал это первым. Но дети за отцов не отвечают. Михаэла, как и я, считала отцом того, кто ее вырастил…

На проходной леспромхоза авоськи матери лишились пакета с домашними пирожками. Фаина Яковлевна пробормотала пару нелестных слов на идиш в сторону охранников.

– Но теперь мы здесь, – Исаак велел себе успокоиться, – и скоро придет папа, то есть он уже идет, – отца сопровождали два вохровца.

– Он все равно улыбается, – юноша развеселился, – ему этим годом пятьдесят, пусть мы и не празднуем дни рождения… – надзиратель неприязненно сказал:

– Время свидания час, в случае нарушения правил внутренного распорядка встреча будет прервана… – вохра вернулась в коридор, отец раскрыл руки.

– Ингеле, мой милый… – Исаак вдохнул запах пиленого дерева и крепкого табака.

– Нечего тянуть, – Лазарь Абрамович обнимал его, – надо все сказать.. – юноша на мгновение отстранился.

– Папа, ты только не ругай меня, – виновато пробормотал Исаак, – папа, я женился.

Получив от сына новую вязаную шапку, рав Бергер водрузил ее на бритую голову. На химии не разрешали отращивать пейсы, хотя бороду, по выражению Лазаря Абрамовича, он отстоял.

– Меня арестовали с бородой, – хмыкнул Бергер, – но тогда в ней было больше черного, чем седины, – он не удержался от улыбки.

– К маю появится еще один малыш, – жена шепотом рассказала ему новости, – мне пятьдесят, Фейге за сорок, но милость Господа не знает границ, – Фаина Яковлевна сначала решила, что настало то время.

– Доктор меня разуверила, – по-девичьи хихикнула жена, – может быть, ты подпадешь под амнистию и тебя отпустят домой? – по зоне ходили слухи, что амнистию объявят к тридцатилетней годовщине Победы. Рав Бергер надеялся к этому времени оказаться на свободе.

– Тогда и брит можно сделать, как положено, – он ласково погладил маленькую руку Фейгеле, – и девочку назвать в синагоге, – рав Бергер хотел податься, как он говорил, ближе к теплу.

– Мы переедем на Украину, – сказал он жене, – тебе нравилось в Киеве и работа мне всегда найдется. Здесь остались только старики, а в тех краях больше молодежи. И, может быть, тамошний ОВИР… – Фаина Яковлевна мрачно отозвалась:

– ОВИРы везде одинаковы, милый. Украина тоже Советский Союз. Но оттуда ближе к Кавказу, – бежать из СССР по Черному морю было безумием, но Бергер возлагал надежды на южную границу.

– Это ты хорошо придумал, – он похвалил занятия Исаака альпинизмом, – такие умения всегда пригодятся, – к удивлению Исаака, услышав о пропаже Сары, отец пожал плечами.

– Царь Давид учит, что надо возлагать надежды на Господа, Создателя неба и земли. Мать права. Бог позаботился о ней, Он позаботится и о Саре. Надо верить и ждать, милый… – отец не менее спокойно отнесся к новостям о женитьбе Исаака. Рав Бергер пощелкал сильными пальцами.

– Ситуация не новая. Послушай, что случилось в старые времена в Испании… – отец рассказал историю о Реувене, как именовали в кодексах вовлеченных в юридические споры, и Саре, на которой он женился тоже через посредника.

– Сара сбежала к нееврею, – рав Бергер недовольно покачал головой, – однако сначала она успела родить ребенка от Реувена… – отец мог часами разговаривать о еврейских законах. Исаак вежливо покашлял:

– Очень интересно, папа, но ты лучше посмотри фотографию, – отец тоже сказал, что Михаэла напоминает царицу Эстер.

– Потом меня усадили переписывать папины заметки, – рав Бергер принес на свидание горсть разорванных картонок от «Беломора», – на одной картонке он ухитряется оставить комментарий к целому абзацу Мишны, – разбирая бисерный почерк отца, Исаак нахмурился:

– Я сказал, что Михаэла дочь гэбиста, а он отмахнулся. Дети за отцов не отвечают. Сказано, что отцы ели зеленый виноград, а на губах у детей оскомина, – Исааку отчего-то стало страшно, – но Михаэла никогда не попадет в СССР и не встретится с отцом, если его можно так назвать. Он не знает о ее существовании и он, наверное, мертв…

Старую вязаную шапку рав Бергер отдал жене.

– Пряжа крепкая, – заметила Фаина Яковлевна, – Арье выйдет зимняя шапочка, – Лазарь Абрамович рассматривал фотографию красивой темноволосой девушки в скромной кошерной блузке.

– Она похожа на мамзера, – одними губами сказал Бергер жене, – я его помню с сорок пятого года. Хотя Тора говорит, что дети не виноваты в деяниях отцов… – жена сунула ему печенье, припрятанное от алчных псов, как Бергер называл вохру.

– Не виноваты, – согласилась Фаина Яковлевна, – но, может быть, сказать Исааку о его отце, милый… – Лазарь Абрамович поскреб в бороде.

– Но что сказать, мейделе, – он часто называл так жену, – мы ничего не знаем. Марфа Федоровна рассказывала слухи, а их передавать нельзя. Запрещено ходить сплетником в своем народе… – рав Бергер очнулся от подозрительного голоса сына:

– Что это вы шепчетесь, – Исаак отдал отцу картонки, – я закончил, папа… – упоминания имени Божьего нельзя было выбрасывать или сжигать. Рав Бергер хоронил черновики в земле.

– Шепчемся, что тебе надо поехать к Павлу, милый, – рав Бергер вспомнил высокого изящного подростка, – он не еврей, но мы помогаем обездоленным всех народов, – Исаак сунул а карман блокнот с переписанными коммментариями.

– После шабата поеду, папа, – кивнул юноша, – жалко, что за тобой сейчас придут… – рав Бергер обнял сына.

– Ничего, ингеле, мы еще поучим Тору в Иерусалиме… – загремела железная дверь, Лазарь Абрамович взглянул в голубые глаза жены.

– Мы все правильно сделали, – твердо сказал себе рав Бергер, – даже если это правда, пусть Исаак узнает все от сестер… – Фаина Яковлевна посмотрела вслед прямой спине мужа.

– Теперь до Хануки свидания не дадут, – пробормотала она, – бери кошелки, ингеле. Мы с девочками приготовим передачу для Павла после шабата, – подхватив сумки, Исаак пропустил мать в темный коридор.