Читать книгу Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том седьмой - Нелли Шульман - Страница 9

Номер «Советской культуры» был почти недельной давности. Газеты на Печору попадали второй свежести.

– Но лучше такие, чем никакие, – в курилке висел сизый дым, – хотя сейчас все страницы забиты празничной шелухой, – шелуха кумачового лозунга красовалась у железных дверей, отделяющих рабочий блок от завьюженного двора. Зэка призывали работать на совесть. Кирпичные бараки колонии возвели после войны, когда в здешних местах правил всесильный Печорлаг.

– Сюда сгоняли и раскулаченных, – вспомнил Павел, – потом привезли спецпереселенцев, прибалтов и немцев… – из Печоры в Новый Бор заключенных везли на барже. Павлу показалось хорошим знаком, что тюремный состав прошел через знакомую станцию Коноша. Приезжая к ссыльному Иосифу, Павел всегда выходил именно там.

– Еще двадцать пять километров до Норинской, – дорогу он помнил отлично, – сказано, что последние будут первыми. Иосиф на свободе, значит, и меня ждет такая судьба, – баржу обслуживали вольнонаемные матросы из печерских парней. Капитаном оказался пожилой человек лет шестидесяти.

– Я той порой мальчишкой был, – хмуро сказал он, получив от Павла московскую сигарету, – тоже с канатом бегал, – капитан махнул на матросов, – но я все видел и все помню… – он закашлялся, – людей ссадили на берег с детьми и пожитками и велели копать землянки. Кто выкопал, кто нет… Голод и мороз не разобрали и всех прикончили. Берега реки все равно, что кладбища, – выкинув окурок, он хмуро добавил:

– Я ничего не говорил, а вы ничего не слышали… – воронежский Юра подергал Павла за рукав синей робы.

– Это правда, – шепотом спросил парень, – в школе нам ничего… – Павел желчно отозвался:

– Не рассказывали и не расскажут. Подумай головой, раскулачили миллионы крестьян, куда они все делись… – мимо баржи проплыли покосившиеся кресты деревенского погоста. Павел вспомнил встречу с Данутой в костеле на Лубянке.

– Лауру я тоже увидел в церкви, – в сердце поселилась тоска, – надо написать, чтобы она считала себя свободной, – Павел не мог возлагать на Лауру бремя ожидания.

– Неизвестно, дождется ли она меня, – вздохнул он, – пусть выходит замуж и будет счастлива. Паоло воспитает другой человек, надеюсь, что достойный… – он написал весточку Лауре, едва оказавшись в колонии. Павел искусно прятал бумагу в шконке.

– Пригодились уроки Ивана Ивановича, – он работал с неторопливой тщательностью преподавателя, – наверняка, его звали по-другому. Он говорил по-русски с акцентом, как и учительница домоводства у девочек. Проклятый СССР искалечил столько жизней…

Передавать весточку в Москву было бесполезно. Павел не хотел рисковать потерей важного письма. Он получал от смотрящего богатые, как выражался Юра, продуктовые посылки, однако весточки из столицы были скупыми.

– Витька не дал о себе знать, – невесело подумал Павел, – ему могли переквалифицировать дело и расстрелять или его загнали на засекреченную зону, – несмотря на вечную мерзлоту вокруг, их колония отличалась вольностью нравов. В зоны общего режима на свидания пускали даже дальних родственников. За три месяца осени в колонии отметили три свадьбы.

– Следующая твоя, – пообещал Павел прибившемуся, как он сам говорил, к нему воронежскому Юре, – только сначала я научу тебя писать без ошибок на родном языке, – Юра покраснел.

– У меня только восьмилетка, – до ареста парень работал слесарем в железнодорожном депо, – после смерти отца мне было не до учебы. Я старший, у матери еще двое на руках. Правда, – Юра помрачнел, – она потом вышла замуж…

На зоне не интересовались прошлым соседей по бараку, но Павел помнил, что Юра сидит за убийство по неосторожности. Парень признался ему в драке с отчимом.

– Он мать избивал, – Юра помолчал, – когда напивался. Мать хотела уйти, однако он пригрозил, что убьет младших. Я с ним поспорил, и… – Юра не закончил. Павел подозревал, что его новый приятель о чем-то умалчивает.

– Он оказался в тюрьме, спасая другого человека, – понял Павел, – наверное, его мать…

Затянувшись «Беломором», он зашуршал газетой. На Печоре, к облегчению Павла, никто не читал его книг или рассказов в «Юности». Юра удивлялся его нежеланию заходить в библиотеку.

– И тем более становиться библиотекарем, – Павел наткнулся в газете на знакомые обороты, – я хочу очиститься от дряни, а не распространять ее, – он прочел:

– Современный советский писатель, художник, музыкант должен хорошо разбираться в вопросах внутренней и внешней политики нашей партии и Советского государства…

В «Культуре» еще не закончился архив его текстов. Павлу стало противно. На должности библиотекаря ему было бы не избежать участия в идеологической работе, как заявлял напыщенный начальник колонии, майор Миронов. На обязательных политинформациях Павел мирно дремал в задних рядах или делал упражнения из присланного адвокатом Арией учебника китайского языка.

– Или я читаю рассказы Ривки, – он улыбнулся, – у нее отличный слог, но с такой анкетой ее не подпустят к журналистской работе. Впрочем, и не надо, незачем себя марать… – он хотел попросить у девушки ее фотографию.

– Пусть школьную, – решил Павел, – но на свидание надеяться нечего. Фаина Яковлевна не поедет сюда с детьми, а Ривка слишком мала, – свидания разрешали с шестнадцати лет. Перерыв заканчивался, Павлу надо было возвращаться в мастерские. Левых зажигалок здесь не производили.

– Начальники колоний уяснили урок, – усмехнулся он, – полковник Миронов не рискнет подпольным бизнесом, – вспомнив занятия в интернате, Павел отлично справлялся с деревообрабатывающим станком. Из Нового Бора на юг уезжали шахматы и резные шкатулки.

– Их впаривают интуристам, как народные промыслы, – дверь курилки отворилась, – Юра тоже вернулся с перерыва… – на ватнике приятеля таял снежок, парень запыхался.

– Список на свиданки вывесили, – радостно сказал он, – дали дополнительный день в честь седьмого ноября. Маме сюда из Воронежа трое суток ехать и трое обратно. Жаль, что тебя никто не навещает, – заверещал гудок, Павел согласился:

– Жаль, – он опять подумал о Ривке, – но ничего, еще навестят. Двигаемся, – он подогнал Юру, – встретим годовщину революции трудовыми свершениями, – издевательски фыркнув, Павел выкинул газету.

Отдав домашнего пошива кошелки парню за фанерным окошечком, Исаак получил передачу основательно распотрошенной. Мед и варенье он привез в целлофановых пакетах. К ним у вохры претензий не было, однако из кошелок исчезли пирожки.

– Пусть подавятся, – Исаак решил не спорить, – хорошо, что они не забрали тетради и карандаши, – одна тетрадок таила аккуратный почерк Ривки. Сестра успела настрочить целый, как сказал Исаак, трактат Талмуда. Ему хотелось почитать рассказы в дороге, однако раввины запрещали интересоваться чужой корреспонденцией.

– Это все равно, что письмо, – напомнил себе Исаак, – и мне надо заниматься Мишной… – соседи по плацартному вагону не обратили внимания на пожелтевший томик в руках у бородатого парня на верхней боковой полке.

В Новый Бор поезда не шли, навигация закончилась. От унылого городка Печора в Новый Бор вел накатанный зимняк. От Сыктывкара до почти полярного круга была всего ночь пути. Поезд тащился среди вековых лесов, в заплеванном вагоне пахло пивом и потом, в отсеке у туалета звенела гитара.

– Геологи, – ухмыльнулся Исаак, – меня тоже с бородой принимают за геолога, – на институтских посиделках он быстро обучился играть на гитаре. Исаак подбирал мелодии на слух. В Малаховке ему намекали, что он может вести службу даже в хоральной синагоге.

– Из меня бы вышел хороший кантор, – хмыкнул юноша, – но на Горку с моей анкетой не пробиться, – он вспомнил ученого-геолога, заглянувшего на очередной институтский сабантуй.

– Он кандидат наук, – Исаак задумался, – и он тоже играет на гитаре и поет. И он еврей… – Александр Моисеевич, как звали гостя, звал Исаака переехать в Ленинград.

– Тебе надо учиться дальше, – сказал геолог, – у тебя отличные способности, ты можешь поступить в консерваторию, – юноша буркнул:

– Мне надо зарабатывать деньги, у нас большая семья, – геолог согласился:

– Надо. Я занимаюсь океанографией, в нашей лаборатории платят больше, чем здесь. Мы участвуем в экспедициях по мировому океану… – Исаак не сомневался, что ОВИР не отпустит его ни в какие экспедиции.

– Не дальше поселка Новый Бор, – кисло подумал он, – у печорского вокзала мне вовремя подвернулся грузовик, – триста километров, отделяющих Печору от Нового Бора, они проделали за четыре часа.

– Тороплюсь к зазнобе, – подмигнул парень за рулем, – у нее день рождения, надо прибыть с подарком, – шофер посмотрел на часы, – если по дороге домой я не, – он прибавил крепкое словцо, – в канаву, то окажусь у нее на пороге в восемь вечера…

Исаак угостил парня домашним курником. Мать сама резала птицу, однако, оказываясь в Заречном, Исаак забирал у нее нож. Перед отъездом он снабдил мать пятком тушек.

– Мы все заморозим, – пообещала Фаина Яковлевна, – хорошо, что осень такая холодная, – из Печор они выехали, когда термометр на ветровом стекле грузовика показывал минус пять градусов.

– И приехали в минус пятнадцать, – Исаак взглянул на часы, – скорей бы они оборачивались, мне надо найти койку для ночлега, – водитель уверил его, что Новый Бор работает на колонию.

– В сталинские времена там было подсобное хозяйство Печорлага, – парень помрачнел, – где трудилась моя мать. Я пятидесятого года, – он пыхнул дымом, – я те времена не помню и отца своего не знаю. Мамаша покойница и сама его не знала… – газанув на обледенелой дороге, он угрюмо замолчал.

Парень, проверявший передачу, лениво пролистал его паспорт. В анкете Исаак указал, что он двоюродный брат заключенного.

– У вас разные фамилии, – заметил вохровец, – в следующий раз привезите метрику, – Исаак только кивнул:

– Павел расскажет, где взять бланк, – вздохнул он, – придется тратить деньги, но что делать… – лампочка над дверью замигала. Исаак справился с волнением.

– Он услышит, что с Аней и Надей все в порядке, – он взял кошелки, – что все, кроме Сары и Марты, спаслись из СССР… – скрежетнула железная дверь, вохровец позвал:

– Товарищ Бергер, пройдите в комнату для свиданий.

Вареная сгущенка легла карамельными завитками на ломоть медового пирога.

– Его не отобрали, – Исаак выжал последние капли из пакета, – а на мамины пирожки с ягодами позарились, – Павел неразборчиво сказал:

– Очень вкусно, – он прожевал кусок, – только вам нельзя сгущенку… – Исаак поднял бровь.

– Мы с Ривкой варили ее в банке, – парень ухмыльнулся, – а потом перелили в пакет. Без младших, иначе они стали бы клянчить, – в комнате для свиданий поставили уродливый алюминиевый чайник.

– Даже электрический, – Исаак повертел разлохмаченный черно-белый провод, – хорошо, что я никуда не езжу без кофе. Я взял и кипятильник, но у вас самая современная техника… – смешливо фыркнув, Павел вытянул длинные ноги в разбитых лагерных ботинках.

– Парни говорили, что в семейных комнатах даже стоят холодильники, – кивнул он, – а с кофе ты хорошо придумал… – у них оставалось немногим менее часа.

– Семейные свидания длятся три дня, – вспомнил Павел, – но у меня нет близких родственников, – он отогнал мысли о заочницах, как их называли на зоне.

– Я любил Лауру, – вздохнул Павел, – но я не имею права обременять ее моими чувствами, а что касается других девушек, то Лазарь Абрамович сказал бы, что нельзя ставить преграды перед слепым, – он распорядился:

– Вытаскивай блокнот, – юноша полез в карман куртки, – а лучше все запоминай, – Павел велел себе не думать о гибели Гудини.

– Еще одна галочка у имени твари, – он сжал руку в кулак, – придет время и побежденные станут победителями, – Исаак быстро рассказал ему семейные новости. Узнав о рождении второго племянника, Павел улыбнулся:

– Я Ворона никогда не видел, а ты с ним встречался в здешних местах. Что он за парень? – Исаак помешал кофе в складном туристическом стаканчике.

– Любит трепать языком, – хмуро сказал юноша, – который у него отлично подвешен. Он аристократ, а вокруг Нади всегда… – он повел рукой, Павел согласился:

– Болтались яркие личности. Я напишу Ане с Надей, – он надорвал подкладку тюремной робы, – и держи еще один конверт, – получив вызов на свидание, Павел не поверил своим ушам.

– Фаина Яковлевна не могла приехать, у нее дети на руках, – он сначала не узнал высокого парня, поднявшегося ему навстречу. С бородой Исаак Бергер смахивал на скандинавского викинга.

– Ты, кажется, стал выше меня, – одобрительно сказал Павел, – я метр восемьдесят пять, – Исаак блеснул белыми зубами.

– Всего на два сантиметра, но у меня растущий организм.. – растущий организм отказывался от сладостей, однако Павел велел:

– Ешь. Парни говорили, что в поселке есть гастроном, но там тебе даже хлеба не купить, – на работе считали, что Исаак не обедает в столовой из экономии.

Он вставал в пять, чтобы окунуться до молитвы в стылую микву малаховской синагоги. Утренную молитву Исаак бормотал в пустынном тамбуре ранней электрички.

– Мы начинаем работу в восемь, – объяснил он отцу, – а в Малаховке шахарит только в семь утра… – Исаак пока освобождался раньше других.

– Ненадолго, – посетовал он, – через полгода я стану совершеннолетним и с сокращенным рабочим днем можно проститься, – Аркин уговаривал его поступить в институт с военной кафедрой.

– Тебе нравится геология, – заметил начальник, – ты слушал Александра Моисеевича, развесив уши…

Так же Исаак слушал рассказы дяди Джо о добыче нефти с морского дна и поисках алмазов.

– И руки у тебя приделаны нужным концом, – добавил Аркин, – в геологии это полезно, – старые работники мастерских не могли нахвалиться на Исаака.

– Еще бы, – он взял у Павла хорошую сигарету, – я не прогульщик, не лодырь и не пьяница, – Исаак, правда, отказывался вступать в комсомол.

– Меня еще и поэтому не пустят в институт, – невесело сказал он Аркину, – нет, Яков Григорьевич, обойдусь профессиональным образованием, – узнав, что Исааку надо, по его выражению, отмазаться от армии, Павел отмахнулся:

– Ничто не может быть проще. Телефоны можешь записать… – он диктовал, не сбиваясь.

– Я знаю семь языков, – Павел заметил изумленный взгляд юноши, – с памятью у меня все в порядке, – кроме теневой столицы Исаака, с резниками, сватами и раввинами, была и вторая Москва.

– Вернее, третья, – поправил себя юноша, – где за деньги тебе сделают все, что угодно, – Павел добавил:

– Насчет метрики позвони моему тезке, – он со значением кашлянул, – с такими бланками дело обстоит проще, но все будет стоить денег, как и твой белый билет, – Исаак заодно дал полный отчет по благотворительным тратам, как это называл юноша.

– Хорошо, – Павел задумался, – и если Виктор даст о себе знать… – Исаак кивнул:

– Я к нему съезжу. Я думаю в отпуске завербоваться в геологическую партию. Надо посмотреть на Сибирь вольными глазами, пока меня не отправили туда за казенный счет, – Павел сварливо сказал:

– Сплюнь через левое плечо, хотя у вас так не делают. Конверт, – он кивнул на весточку для Лауры, – пусть дойдет до тети Марты, она разберется, куда его переслать, – Павел справился с перехватившими горло слезами, – что касается маленькой Марты и твоей сестры, то я уверен, что они найдутся. У Марты больше разума в голове, чем у нас всех, вместе взятых… – Исаак вытащил из кармана фотографию.

– Мы породнились, – неловко сказал юноша, – слушай, как все вышло… – Павел рассматривал скромную блузку девушки, аккуратно уложенные каштановые волосы. Михаэла Гольдберг кого-то ему напоминала.

– Очертания лица знакомые, – Павел побледнел, – ерунда, я ошибаюсь. Хотя у меня хороший глаз… – Исаак еще более неловко добавил:

– Ты названый брат Ане с Надей, как Михаэла им названая сестра… – Павел залпом допил кофе.

– Не руби кошке хвост по кусочку, как говорят англичане, – посоветовал он, – говори все до конца… – в комнате тикали часы, в зарешеченное окошко била вьюга.

– Ей нельзя сюда приезжать, – твердо сказал Павел, когда Исаак замолчал, – так ей и напиши. Никогда, ни под каким именем, ни с каким паспортом. Нельзя и все… – юноша замялся:

– Павел, но ведь он может быть давно мертв… – снаружи загрохотали сапоги, Павел раздул ноздри.

– Он меня переживет, – пронзительно заверещал звонок, – и помни, ты мне ничего не говорил, а я ничего не слышал.. – появившийся на пороге вохровец скомандовал:

– Свидание закончено… – пожав руку Исаака, Павел скрылся в бетонном коридоре.