Читать книгу Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том восьмой - Нелли Шульман - Страница 3

Воспитанникам Ленинградского Суворовского Пограничного Училища НКВД СССР, каждый месяц, выдавали небольшое содержание. Многим мальчикам, потерявшим отцов на войне, или круглым сиротам, деньги присылали и родственники.

На окраине Суворовского Городка, как называли в Петродворце унылые, дореволюционной постройки, казармы красного кирпича, располагался небольшой магазин. Официально гастроном находился в городском районе, за проходной училища, но старших ребят отпускали в увольнительные.

В большой спальне мальчиков пахло отутюженной формой, дешевым мылом, канцелярским клеем. Узнав, что в магазине есть писчебумажный отдел, Саша Гурвич попросил старших купить ему картон, клей и цветную бумагу. Все это можно было взять в классе, где суворовцы занимались рисованием, но Саша отличался щепетильностью.

Над всегда ровно застеленной кроватью мальчика висели выписанные от руки, каллиграфическим почерком, заветы юного пионера. Рядом ласково улыбался товарищ Сталин, в партийном френче. Другие ребята вешали на стены сохранившиеся у них фотографии погибших отцов. Саша никому не говорил о своей семье:

– Я круглый сирота, – коротко замечал мальчик, – мои родители отдали жизни за нашу советскую родину, как и миллионы других бойцов, солдат и офицеров… – воспитанников водили на экскурсию в восстанавливаемый, Большой Дворец, и возили в сам Ленинград. На уроках им говорили о мужестве и стойкости жителей города, о едином, героическом порыве, сплотившем ленинградцев:

– Жители колыбели революции выстояли перед натиском нацистских орд… – звенел голос Саши, у доски, – мудрое руководство товарища Сталина стало путеводной звездой, для защитников города на Неве… – воспитанник Гурвич получал исключительно пятерки.

В личном деле Саши, в канцелярии, родители тоже не указывались. Генерал-майор, начальник училища, хорошо помнил звонок из Москвы. С ним говорил глава министерства государственной безопасности, товарищ Берия:

– Вас познакомят с анкетой будущего воспитанника, – наставительно сказал Лаврентий Павлович, – министерство обороны предложило ему поступить в любое суворовское училище страны. Как потомственный чекист, Александр выбрал вверенное вам учебное заведение… – отец Саши, разведчик, Герой Советского Союза, погиб, выполняя задания партии и правительства. Воспитанник Гурвич не взял с собой семейный альбом, как делали многие мальчики:

– Понятно, почему, – думал начальник, – его отец был засекречен. Может быть, и мать тоже… – Саша иногда напоминал генерал-майору разоблаченного предателя и шпиона Горского:

– Но только внешне. Саша настоящий советский ребенок, плоть от плоти нашей страны. Он отличник, преуспевает по всем предметам… – преподаватели хореографии и верховой езды, тоже хвалили мальчика. На тумбочке, у кровати, Саша держал яркую грамоту: «За успехи в стрельбе». Рядом, в самодельной рамочке, стояло единственное фото, привезенное Сашей в Петродворец. Начальник видел снимок, проверяя спальни воспитанников:

– Дочь коллеги его покойного отца, дети дружат… – коллега, генерал-лейтенант Журавлев, крупный чин МГБ, писал мальчику. Начальнику училища фото напомнило снимки, виденные им ребенком, до революции, в растрепанных, пожелтевших «Нивах»:

– Тогда в журналах печатали фотографии аристократов, кровопийц, паразитирующих на трудовом народе…

Мальчик и девочка, на черном и белом пони, улыбались фотографу. Детей сняли на засыпанной песком площадке для верховой езды, рядом с барьерами препятствий. Воспитанник Гурвич, с гражданской, как говорили в училище, стрижкой, носил элегантную курточку и бриджи. Светлые волосы мальчика золотились в летнем солнце. Он ловко, непринужденно сидел в седле. Разметав по плечам белокурые локоны, девочка кокетливо сдвинула на бок черный, детский шлем всадника. Маленькая ручка уверенно держала поводья, она засунула за голенище высокого сапожка стек:

– Словно королева, – усмехнулся, про себя, начальник, – ее отец, кажется, заведовал строительством Волгодона… – он видел фамилию Журавлева, в указе о награждении, в «Правде». Генерал получил орден Ленина.

Прошлой осенью Саша поздравил Михаила Ивановича с новым орденом. Незаметно подперев языком щеку, он вырезал из алой бумаги гвоздику:

– Но теперь надо отправить открытку Машеньке и тете Наташе. Скоро восьмое марта…

Младших воспитанников отпускали по домам только на летние каникулы. К празднику великой революции и Новому Году Саша получил из Москвы, от Журавлевых, фанерные ящики, с россыпью конфет и мандаринов, с новыми книгами: «Суворов, великий русский полководец», «Детство и юность товарища Сталина». Сладостями он поделился с товарищами по спальне, устроив общее чаепитие. Прочитав книги, Саша принес их в библиотеку. В тумбочке воспитанника Гурвича лежал его единственный, личный томик: «Герои революций и войн».

Засыпая, он любил думать о будущем издании книги:

– Там обязательно появится глава о папе. Папа настоящий герой, о нем снимут фильм, или даже напишут роман… – альбом Саши остался в сейфе, в квартире Журавлевых, на Фрунзенской. Товарищ Котов и Михаил Иванович утешали мальчика, говоря, что его отец отдал жизнь за советскую родину:

– Твой папа молчал, до конца… – Саше показалось, что глаза товарища Котова заблестели, – я навещал его, на задании, милый. Я был рядом, когда вы говорили по телефону. Твой папа очень тебя любил… – товарищ Котов привлек его к себе. Большая, добрая рука погладила мальчика по голове. Заканчивая гвоздику, Саша сглотнул:

– Я тогда так плакал, что пришел врач, из министерства. И сейчас я тоже плачу, когда вспоминаю папу… – товарищ Котов сказал, что отца казнили капиталисты, враги Советского Союза:

– Папа работал в Америке, поэтому он говорил со мной по-английски… – Саша сжимал кулаки, – я ненавижу американцев, ненавижу. Но врага надо знать в лицо, как говорит товарищ Сталин. Когда я вырасту, я стану разведчиком, как папа. Для этого мне надо учить языки… – суворовцам преподавали немецкий. Взяв в библиотеке руководства по английскому и французскому, Саша, вечерами, сидел над грамматикой и текстами:

– Борьба пролетариата Британии против капиталистов. Забастовки трудящихся Франции в девятнадцатом веке… – в учебнике, он, неожиданно, нашел имя знаменитого революционера, Волка:

– Волк был сподвижником Гарибальди. Он руководил сопротивлением шахтеров, на предприятиях «Угольной компании де ла Марков… – Саша шевелил губами, – отец Волка, товарищ Мишель, погиб на баррикадах Парижа, а сам Волк стал героем Коммуны… – мальчик завел аккуратные тетрадки, со словариками, со спряжениями французских глаголов и английскими временами. Летом Михаил Иванович отправлял Сашу в крымский санаторий, с тетей Наташей и Машенькой:

– Маша тоже учит языки. Мы решили, что каждый день будем говорить на английском, французском и немецком… – ровно вырезанная гвоздика легла на картон. Взявшись за вставочку, Саша подвинул к себе чернильницу. Мальчику поручали оформлять стенгазеты, Саша отличался безукоризненным почерком. Суворовцы занимались за большим, общим столом. Саша взглянул на календарь, тоже украшенный алой гвоздикой:

– Восьмого марта старшие классы везут на праздник, в женскую школу. Мы не поедем… – мальчик вздохнул, – не удастся потанцевать. Маша пишет, что тоже занимается хореографией. Может быть, в санатории будут устраивать праздничные вечера… – у Саши отлично выходил венский вальс. Перед поездкой в Крым его обещал навестить товарищ Котов:

– Покажу тебе ленинградские музеи, – обещал ему наставник отца, по телефону, – вас водили на экскурсии, но у меня есть доступ в хранилища Эрмитажа. Посмотрим на средневековое оружие, на рыцарские доспехи… – Саша надеялся, что товарищ Котов приедет на машине:

– Хотя мне еще рано учиться водить, мне нет одиннадцати лет. Маша меня на полгода старше… – он выписывал:

– Дорогие тетя Наташа и Маша, поздравляю вас… – сзади раздался издевательский голос:

– Посмотрите на него. Сидит, как ни в чем не бывало, открытки рисует… – Саша поднялся:

– Рисую, а дальше что… – один из старших парней, хмуро, взглянул на него:

– Радио надо слушать, Гурвич… – он отчеканил Сашину фамилию, – врачи, поднявшие руку на товарища Жданова, замышлявшие подлое убийство товарища Сталина, действовали по заданию буржуазной, сионистской организации «Джойнт» … – Саша покраснел. Насколько он знал, других евреев в училище не было:

– Но я выступил на пионерском собрании, осудил врагов советской власти. Евреи, патриоты СССР, мы не виноваты, что врачи оказались предателями… – Саша сглотнул:

– Я здесь при чем? Я суворовец, сын погибшего офицера… – парень расхохотался:

– В Ташкенте погибшего? Евреи не воевали, они прятались за чужими спинами. Евреям не место среди пионеров. Ты врешь, Гурвич, никакой твой отец не офицер… – раздув ноздри, закусив губу, Саша нашарил на столе ножницы.

Зарешеченное окошко маленькой комнатки выходило на задний двор, покрытый растоптанным, тающим снегом. Над оградой училища повисли серые сумерки, в низком небе кружили чайки.

Саша, уныло, водил пальцем по стеклу. Гауптвахта училища помещалась в пристройке. На другом конце двора стояло такое же, одноэтажное, здание кухни. Часами комнатку не снабдили, но Саша знал, что скоро принесут ужин. Мальчику было стыдно:

– То есть не стыдно за то, что я с ним повздорил, – напомнил он себе, – я был прав. Пионеры, комсомольцы, коммунисты, обязаны быть интернационалистами. Товарищ Котов рассказывал мне, о героизме евреев, во время войны. И вообще, антисемитизм, наследие проклятого царского режима. Среди арестованных врачей есть не только евреи… – Саше было стыдно за свою несдержанность:

– Надо было спокойно ему все объяснить, а не лезть в драку… – он потрогал языком вспухшую губу, – надо было, в конце концов, позвать дневальных или дежурного офицера… – то же самое ему сказал и начальник училища:

– Посидите оба на гауптвахте, остынете… – хмуро заметил генерал-майор, – потом вами займется пионерская организация… – обидчику Саши оставался один год в пионерах:

– Я бы не принял его в комсомол, – гневно подумал мальчик, – он недостоин высокого звания. Такие вещи встречались в царские времена, а он советский человек, будущий офицер… – Саша потрогал крепкую, кованую решетку. Он смутно помнил, что до революции, в нынешнем Суворовском Городке тоже распоряжались военные:

– Здесь размещались казармы какого-то полка. Кажется, гауптвахту с той поры не перестраивали… – под откидной, деревянной койкой громоздились кипы старых газет и журналов. Помогая в библиотеке, Саша уже видел стопки, у стен:

– Библиотекарь сказал, что это макулатура, что они пойдут на растопку. Это дореволюционные издания, со старой орфографией… – Саша пару раз встречал на полках библиотеки книги, русской классики, с густо замазанными чернилами штампами.

Ему впервые пришло в голову, что у полка, стоявшего в Суворовском Городке, могла быть своя библиотека:

– Наверное, только для офицеров, аристократов. Солдаты не умели читать, в царской России простой народ был неграмотен. Рабочих и крестьян одурманивали попы. Только революция принесла свободу народам царской империи. Они получили доступ к всеобщему среднему образованию… – оглянувшись на железную дверь, с прорезанным окошечком, Саша опустился на койку. На гауптвахте это разрешали.

Рука потянулась к ветхим журналам:

– Их сюда принесли, потому что в пристройке нет батарей, как в главном здании. Здесь еще топят буржуйками… – в комнате было сыро и прохладно. У Саши, как положено, отобрали ремень. Чихнув, он накинул поверх серого, обыденного кителя, шерстяное одеяло:

– Посмотрю журналы, пока ужин не принесли… – первое издание в стопке оказалось «Нивой», пятнадцатого года. Саша листал хрупкие страницы:

– Царский режим развязал никому не нужную войну. Капиталисты посылали на смерть миллионы простых людей, ради собственной прибыли… – так им говорили на занятиях, в пионерском отряде. История в училище начиналась только в следующем году. Саша пробегал глазами непривычный, дореволюционный шрифт. Взгляд мальчика скользил по фотографиям:

– Государыня Императрица Александра Федоровна, Великие Княжны Ольга и Татьяна посещают госпиталь 148 пехотного Ея Императорского Высочества Великой Княжны Анастасии Николаевны, Каспийского полка, Петергоф… – Саша узнал большой зал училища:

– Мы там занимаемся хореографией, там устраивают праздничные вечера… – зал заставили аккуратными койками. В углу возвышался иконостас, на кроватях лежали книги:

– Раздача подарков пострадавшим героям. Каждый солдат получил Евангелие, денежное пособие и продуктовую посылку, для семьи. Великие Княжны на занятии по уходу за ранеными, под руководством начальницы полевого санитарного поезда, ее превосходительства Жанны Генриховны Воронцовой-Вельяминовой… – маленькая, изящная дама, в сером платье, с наколкой Красного Креста бинтовала голову солдата. Перевернув страницу, Саша наткнулся на фото той же дамы, на перроне вокзала:

– Санитарный поезд увозит на Юго-Западный фронт подарки британских союзников. Слева направо, госпожа Воронцова-Вельяминова, начальница поезда, его превосходительство полковник инженерных войск Петр Степанович Воронцов-Вельяминов, со своим сыном, ординарцем саперного батальона, Федором, его превосходительство капитан 10-го гусарского Ингерманландского Его Королевского Высочества Великого Герцога Саксен-Веймарского полка, Михаил Николаевич Воронцов-Вельяминов…

Парень в форме выглядел взрослым, но Саша понял, что перед ним подросток:

– Он служил с отцом. Ребята говорили, что на войне тоже были сыновья полков. Интересно, что стало с этой семьей, после революции… – Саша напомнил себе, что перед ним дворяне, эксплуататоры трудового народа:

– Должно быть, их расстреляли, или они сбежали за границу… – дальше шел репортаж из Англии, с военного полигона. Саша рассматривал снимок неуклюжего, огромного танка:

– Испытание новой наземной машины, для Западного фронта. В центре, американский военный инженер, полковник Авраам Горовиц… – Саша, мимолетно, подумал:

– Папу звали Матвей Абрамович. Товарищ Котов сказал, что мой дед происходил из черты оседлости. Он воевал солдатом, на первой войне. Он был большевиком, а после революции стал офицером. Он погиб на фронтах гражданской. Папу, как и меня, вырастила наша советская родина… – зевнув, Саша выпустил из рук журнал:

– Я подремлю, до ужина… – завернувшись плотнее в одеяло, мальчик сомкнул веки. Гудел огонь, трещало раскаленное железо, в голове загремел сильный голос:

– Проклинаю! Проклинаю потомство твое, сыновей сынов твоих, до скончания веков, покуда стоит небо и земля. Да примут они смерть в огне и пламени… – встрепенувшись, почуяв запах дыма, Саша взглянул на пол. Уголек, выпавший из буржуйки, прожег дыру в журнале. Фотографии рассыпались серым пеплом. Затоптав огонек, он кинул бумажные лохмотья в печку:

– Туда им и дорога. Это сон, просто сон… – пламя весело рванулось вверх, дверь лязгнула: «Гурвич, принимай ужин».

4 марта