Читать книгу Неурядицы в вечерних землях. Очерки политической философии христианского либерализма - Николай Блохин - Страница 10

В очерке о макроэкономическом стимулировании я упоминал, что в рыночной экономике постоянно происходит моральное устаревание видов оборудования, предприятий, профессий или даже целых отраслей. Разорение и закрытие устаревших или просто неудачных предприятий высвобождает людей и материальные ресурсы, которых теперь могут нанять (людей) и купить (ресурсы) другие предприниматели.

Однако на практике закрытие старых предприятий вовсе не означает, что их работники на следующий день просто и безболезненно устроятся на новые рабочие места.

У кого-то это может получиться, а у кого-то – нет. Кого-то может ожидать длительная безработица, нищета, крах жизненных планов. Поиск новый работы может быть сопряжен со значительными материальными и эмоциональными издержками (например, с переездом на новое место) – не говоря уже о том, что новое место работы может самому человеку нравиться гораздо меньше, чем прежнее.

В рыночной экономике действуют разные тенденции. С одной стороны, каждый покупатель и каждый продавец стремится найти возможность купить или продать на приемлемых условиях; каждый наемный работник ищет приемлемую работу, каждый предприниматель – приемлемых работников, приемлемых поставщиков и платёжеспособных покупателей, каждый инвестор – приемлемое предприятие и т. д. Этот всеобщий поиск взаимоприемлемых условий подталкивает экономику к состоянию, когда все желающие купить – покупают, все желающие продать – продают, все желающие нанять работников или наняться на работу – нанимают и нанимаются.

С другой стороны, в реальном мире это состояние («общее равновесие» в терминологии Леона Вальраса, «состояние конечного покоя» в терминологии Людвига фон Мизеса) никогда не достигается, потому что обстоятельства, в которых действуют предприниматели и работники, покупатели и продавцы, постоянно меняются. А обстоятельства меняются потому, что их меняют сами люди. Новые действия одних людей становятся новыми обстоятельствами для других людей.

И сегодня, и завтра тысячи причин могут отвлечь внимание потенциальных инвесторов от работников, от поставщиков сырья и от других лиц, затронутых закрытием старых предприятий. Поэтому высвобождение человеческих и материальных ресурсов не гарантирует, будто сразу же (или в какой-то точно определенный, заранее известный срок) найдутся предприниматели, готовые эти ресурсы снова задействовать.

Одного этого достаточно, чтобы понять чрезвычайную психологическую тягостность рыночной экономики – если не для всех, то для очень многих людей. Не все разоряются или лишаются работы. Но никто не застрахован от такого развития событий. Именно поэтому чрезвычайной популярностью пользуется идея гарантий, защищающих от негативных последствий рынка.

Возможно ли удовлетворить потребность участников рыночной экономики в гарантиях, защищающих от негативных последствий конкуренции, с помощью негосударственных сеток безопасности? И, если это возможно технически, каковы сильные и слабые стороны подобного рода «сеток»?

Прежде всего, следует различать такие возможности:

a) Частная благотворительность от случайных людей случайным людям.

Такая благотворительность, к сожалению, лишена тех свойств, которые делают эффективной саму рыночную экономику. Рынок – это механизм, требующий от продавцов и покупателей искать взаимопонимания и договариваться друг с другом. Частный предприниматель производит не то, что нравится ему самому, но то, что пользуется спросом у потребителей, потому что заинтересован в их деньгах. Он изучает вкусы потребителей и подстраивается под них. Частные предприниматели имеют весомый стимул, побуждающих их наращивать производство до тех пор, пока они не удовлетворят весь платежеспособный спрос.

Напротив, в сфере частной благотворительности от случайных людей случайным людям такого механизма нет. Частный благотворитель не имеет никаких причин подстраиваться под получателей помощи – он от них никак не зависит. Например, если ему самому, в силу каких-то сугубо личных обстоятельств, интересна тема образования сирот, причём образования в строго определенном духе – другим группам нуждающихся нечем его заинтересовать, чтобы он скорректировал свои предпочтения. Да и сами сироты никак не могут повлиять на то, какое именно образование сирот он считает наилучшим. Наконец, частные благотворители не имеют никаких стимулов наращивать объемы помощи до тех пор, пока не спасут всех нуждающихся.

b) Взаимопомощь внутри устойчивых сообществ (семейно-родственных групп, религиозных общин, диаспор, землячеств, профессиональных ассоциаций и т.п.) может быть свободна от недостатков предыдущей модели. Здесь люди имеют стимул помогать своим, причём именно тем, кто в этом действительно нуждается. При этом у благотворителей есть стимул стремиться к тому, чтобы получатели помощи вновь встали на ноги, перестали нуждаться и смогли бы сами, в свой черед, поддерживать других43.

Технически, такие сообщества вполне могли бы быть работающей (и более эффективной) альтернативой государственной системе социальных гарантий. Но есть одна проблема: членство в родственных группах, в религиозных общинах и т. п. обременяет человека весьма серьезными обязательствами, причём отнюдь не только финансовыми.

В относительно недавнем прошлом членство в таких сообществах воспринималось, как нечто само собой разумеющееся. В огромном большинстве, люди поддерживали родственные отношения, исполняли семейные обязанности, ходили в ту церковь, к которой принадлежала их семья, просто потому, что так делали все.

Но когда принадлежность к церковной общине зависит исключительно от личной приверженности именно этой религиозной традиции, семейная жизнь – исключительно от преданности именно этому человеку и т.д., ситуация серьезно изменяется.

Все те, кто не чувствуют ни исключительной приверженности к определенной религиозной традиции, ни особой преданности определенному человеку – не видят большого смысла в принадлежности к подобным сообществам. Напротив, обязательства, связанные с этого рода принадлежностью, они склонны воспринимать, как тягостное ограничение личной свободы.

Для человека, не желающего принадлежать к семейно-родственным, религиозным, этническим сообществам, не склонного подчиняться их довольно жесткой дисциплине, «социальное государство» выглядит менее тягостным, менее обременительным вариантом – даже когда оно на всех надевает перчатки и маски.

c) Ещё один возможный вариант – общества взаимопомощи, построенные не на этнической или конфессиональной основе, но тоже предполагающие долгосрочное членство и пополнение общей кассы за счёт членских взносов. Из этой кассы члены общества и получают помощь, когда в ней нуждаются.

Разумеется, такие общества вполне возможны – и действительно существовали до эпохи социального государства44. Однако от их участников требуется довольно высокая мотивация, подразумевающая принятие на себя серьезных обязательств. Они не просто клиенты, но, по сути дела, пайщики, перед которыми правление отвечает за использование собранных денег. От этих пайщиков требуется готовность участвовать в делах общества, в том числе в управлении и контроле, готовность поддержать своё общество дополнительными денежными средствами или другой помощью, если что-то пошло не так и т. п. Но это работает только при высоком уровне доверия среди своих, при высокой степени уверенности, что среди нас нет или почти нет безбилетников. С этим связана высокая важность чисто этического, ценностного измерения таких обществ.

Совершенно не случайно, что общества взаимопомощи, о которых пишет Дэвид Бейто, хотя и не по конфессиональному признаку формировались, но энергично апеллировали к христианским образам и ценностям. Они подчеркивали этический, духовный характер своих братских и сестринских уз, широко использовали квазирелигиозную риторику в своих названиях (например, «Орден Св. Луки», женское общество «Ladies of the Maccabees», названное в честь библейских героев, братьев Маккавеев, и т.п.) и в своих документах: «вместо отсутствующих между нами уз крови мы создаём священные обязательства, основанные на клятве, объявляем друг друга сестрами и братьями, детьми одного Отца»45.

К этим обществам относится, mutatis mutandis, то, что уже было сказано выше о чисто конфессиональных или этнических ассоциациях.

d) Наконец, следует тщательно рассмотреть ещё одну схему: частное страхование от рисков, порождаемых рыночной конкуренцией, на чисто коммерческой основе. Страхование, которое даёт возможность просто купить полис, не обременяя себя членством в каких бы то ни было общинах или ассоциациях.

Неудача в рыночной конкуренции самому предпринимателю угрожает убытками и разорением, а его наемным работникам – потерей рабочего места и заработка. Возможно ли застраховаться от этих опасностей? Рассмотрим этот вопрос на примере страхования от безработицы.

Следует со всей определенностью подчеркнуть, что частное, коммерческое страхование принципиально отличается от широко распространенного «социального страхования». «Социальное страхование», в большинстве случаев, является формой налогообложения: государство законодательно устанавливает, что все наемные работники и работодатели обязаны платить взносы в фонды социального страхования. Частное страхование, напротив, подразумевает, что страхователь (клиент) покупает страховку у страховщика (у частной страховой компании), и делает это добровольно – то есть, имеет право этого не делать.

В начале 1930-х годов, во время Великой депрессии, в США состоялась примечательная дискуссия о страховании от безработицы. Система «социального страхования от безработицы» в то время была ещё относительно недавним явлением в Европе, а в США (на федеральном уровне) и вовсе отсутствовала. Поэтому участников дискуссии (как мы увидим, не всех) всё ещё интересовали перспективы частного страхования от безработицы – то есть, страхования, как бизнеса страховых компаний.

Позицию скептиков выразил Фредерик Экер, тогдашний президент одной из самых крупных страховых компаний – Metropolitan Life Insurance Company.

Он писал, что частное страхование от безработицы выглядит если не полностью невозможным, то весьма проблематичным: «вероятность, что [страхователь] станет безработным, не поддаётся прогнозированию в разумных пределах. Порой это случается одновременно с большим количеством работников. Эта ситуация зависит от экономических условий, но отчасти подконтрольна самому индивиду, что делает объединение [страхователей] в большие однородные группы чрезмерно затруднительным»46.

В этих словах Экера в сжатой форме изложены три основных аргумента против частного страхования от безработицы. Для их понимания нужно вспомнить некоторые аспекты любого частного предпринимательства вообще, и страхования в частности.

Любой предприниматель стремится рассчитывать и сопоставлять ожидаемые издержки с ожидаемой выручкой. На основании этого расчёта он решает, какие проекты сулят прибыль, а какие, напротив, чреваты убытками. Разумеется, никакому расчёту не гарантирована безошибочность – вероятность ошибки остаётся всегда. Можно ошибиться, тщательно всё обдумав; можно сделать удачный выбор совершенно случайным образом. Но исключения не отменяют правил. Как правило, ошибка всё-таки менее вероятна, если решение принималось не вслепую, но опираясь на какие-то разумные основания.

Естественно, это относится и к страховым компаниям (страховщикам). От каждого страхователя они получают страховые премии (чаще всего в виде регулярных взносов). При наступлении страхового случая они выплачивают страхователю страховое возмещение. Для страховой компании жизненно важно рассчитать – превысит ли поток поступлений на её счёт, тот поток выплат, которые она обязана производить? И если превысит, то насколько именно?

Очевидно, что применительно к одному, отдельно взятому страхователю, страховщик не знает – наступит ли страховой случай (если только речь идёт не о страховании жизни) и если наступит, то когда? Но такого исчерпывающего знания о каждом отдельном клиенте и не требуется. Для страховщика достаточно, если страхователей удаётся распределить по однородным группам, и для каждой группы рассчитать вероятность наступления страховых случаев.

Например, никто не знает заранее, когда умрёт именно этот шестидесятилетний человек, или тот тридцатилетний человек. Но демографическая статистика располагает данными об уровне смертности в возрастных группах 30—35 лет и 60—65 лет.

Исходя из предположений о том, сколько страховых случаев придётся покрывать и когда, страховщик устанавливает для страхователей размер и график выплаты страховых премий. Если он ошибся в расчёте, это может привести к убыткам и разорению. Само собой разумеется, что чем больше страховых случаев приходится покрывать одновременно, тем хуже для страховщика. Если велика вероятность, что множество страховых случаев произойдут одновременно, страховщик должен сначала накопить, а затем держать в резерве значительные фонды. Если резервных фондов не хватит для покрытия всех страховых случаев, произошедших одновременно, страховщик обанкротится.

Имея всё это в виду, Экер и высказывает своё суждение о перспективах частного страхования от безработицы.

Вернемся ещё раз к сравнению со страхованием жизни. Возраст не определяет в каждом конкретном случае, сколько ещё осталось прожить именно этому человеку. Но на большой статистической совокупности видно, что между возрастом и уровнем смертности есть сильная корреляция. Поэтому возраст и можно использовать, чтобы распределять страхователей по однородным группам.

Но если мы говорим не о смертности, а о безработице, ситуация усложняется.

Очень многие (и разнородные) факторы могут повлиять на то, потеряет ли человек рабочее место или нет, на то, когда он его потеряет, и на то, в течение какого времени он будет оставаться безработным.

Тенденции в том секторе экономики, где он работает? Безусловно, эти тенденции влияют. Успешные либо ошибочные коммерческие расчёты собственников и руководителей конкретного предприятия? Бесспорно, они влияют. Непредвиденные флуктуации рынка? Образование и профессиональная подготовка этого конкретного индивида? Очевидно, и они влияют. Его опыт работы? Его возраст? Его ценностные установки? Его черты характера? Его состояние здоровья в определенное время? Всё это, разумеется, тоже важные факторы. Экономическая политика правительства? Конечно, она тоже влияет. И так далее.

Какие из этих факторов (и в каком сочетании) сыграют решающую роль именно для этого человека, непросто даже предположить. Отсюда – первый из упомянутых выше трёх аргументов:

1. Сложно распределять страхователей по таким однородным группам, чтобы для каждой группы однозначно рассчитывалась вероятность наступления страхового случая. Одно это серьезно затрудняет ведение страхового бизнеса.

Кроме этого, Экер выделяет две другие проблемы.

2. Станет ли человек безработным и, особенно, сколько времени он безработным останется, отчасти зависит от него самого – от того, насколько энергично он будет искать новую работу и т. п. А это создаёт риск, что человек, потеряв работу, сам будет действовать таким образом, чтобы как можно дольше не устраиваться на работу и получить со страховой компании как можно больше денег.

3. Третья проблема, о которой говорит Экер – опасность экономических депрессий, в ходе которых работы одновременно лишается значительная часть населения. Для страховщиков крайне нежелателен такой наплыв страховых случаев в течение короткого промежутка времени.

Против аргументов Экера и его единомышленников в 1933 году выступил видный теоретик и пропагандист социального страхования Айзек Рубинов. Он справедливо заметил, что «прогнозирование в разумных пределах» – это достаточно неопределенная вещь. Отнюдь не только занятость, но и многие другие вещи, включая ту же продолжительность жизни, на самом деле зависят от переплетения многих факторов; во многих сферах возможны внезапные и резкие перепады47.

В реальности – пишет Рубинов – страховые компании обучаются лучше прогнозировать риски по мере накопления статистики, так что «в более старых видах страхования и с определением вероятности страховых случаев, и с прогнозированием размеров ущерба дело обстоит лучше, чем в более новых видах страхования»48.

Однако Рубинов, высказав некоторые разумные замечания против подхода Экера, заканчивает тем, что по существу соглашается со своим оппонентом. «Суть дела», по его словам, заключается в том, что «мы продолжаем думать о страховом деле, как о большом и важном бизнесе, который должен обеспечить не только платежеспособность потребителя, но также защитить инвестора [от убытков] и предоставить ему реальную возможность получить прибыль».

Между тем – продолжает Рубинов – мы говорим не о коммерции, а о социальном страховании, «которое должно быть механизмом, подконтрольным обществу, потому что оно создаётся обществом и необходимо для общества»49.

Читателю остаётся лишь недоумевать: Экер говорил именно и только о коммерческих аспектах страхования. Зачем же тогда Рубинов вообще вступил в спор, если имел в виду не частный страховой бизнес, а принципиально иной механизм, который «создаётся обществом» и «подконтролен обществу» (разумеется, в обоих случаях вместо «общество» следует читать «государство», но сейчас это не играет роли)?

Дальнейшее – история. «Социальное страхование» от безработицы в развитых странах стало практически общепринятой практикой. Впрочем, страхование от безработицы частными страховыми компаниями тоже стало реальной практикой, встречающейся в разных странах, как дополнение «социального страхования», или как его замена там, где социальное страхование слабо развито либо отсутствует.

Тем не менее, три аргумента, перечисленные выше на основе статьи Фредерика Экера, используются уже и в нашем веке, как объяснение, что требуется сохранять социальное страхование, потому что уровень риска может оказаться слишком высоким для частных страховщиков.

«Страховщики не могут определить риск безработицы с достаточной точностью»; «ещё более сложная проблема создаётся моральным риском: застрахованные работники могут прикладывать меньше усилий к работе, когда у них есть работа, и к поиску нового рабочего места, когда они безработные»; «глубокая рецессия может резко увеличить число людей, требующих страховых выплат, и поставить под угрозу само существование частных страховых компаний»50.

Применимы ли эти аргументы к гипотетическому обществу полностью свободной рыночной экономики? Австрийская теория делового цикла побуждает думать, что в таком обществе лишился бы силы, по крайней мере, третий аргумент. Бум, в самом себе уже несущий семена грядущей рецессии и делающий эту рецессию необходимой – это характерная черта экономики, которую банки (как правило, во главе с государственным центральным банком) накачивают ничем не обеспеченной денежной массой и, тем самым, искусственно удешевляют кредит. Если бы не было такой политики, рецессии, охватывающие всю экономическую систему целиком, не повторялись бы снова и снова. Разорялись бы отдельные предприятия, периодически приходили бы в упадок (из-за морального устаревания) целые отрасли – но всеобъемлющих кризисов бы не было.

Кроме того, отсутствие барьеров, препятствующих созданию и расширению предприятий, облегчало бы людям, потерявшим работу, поиск новых рабочих мест. Таким образом, средний срок пребывания безработных в этом статусе сократился бы. Это тоже снизило бы нагрузку на страховщиков.

Вместе с тем, уменьшение затяжной безработицы не означает, что сошла бы на нет безработица как таковая. Разорялись бы старые, плохо управляемые и морально устаревшие предприятия. Разорялась бы и значительная часть стартапов, так и не нашедших свою нишу на рынке.

Распределять наемных работников по однородным группам (с приблизительно одинаковым уровнем риска безработицы) было бы по-прежнему сложно – поскольку безработица по-прежнему зависела бы от переплетения множества разнородных факторов.

Конечно, некоторые факторы риска, перечисленные ранее, исчезли бы – например, ошибочная экономическая политика. Но некоторые другие факторы стали бы играть большую роль. Например, можно ожидать, что тенденции развития разных секторов экономики стали бы меняться существенно чаще и с существенно большей скоростью. По-прежнему важную роль среди причин безработицы играли бы предпринимательские ошибки, краткосрочные флуктуации, личные качества и намерения самих работников и т. д. Оставалась бы и возможность недобросовестного поведения страхователей (покупателей страховок).

Это означает, что страхование от безработицы в таком обществе было бы возможным, но рискованным бизнесом. Страховые компании, занимающиеся этим бизнесом, реально рисковали бы понести убытки и прогореть – быть может, в большей степени, чем многие другие предприниматели.

Что бы это означало для их клиентов? С одной стороны, покупка страховки обычно обставлялась бы достаточно жесткими условиями (во избежание недобросовестного поведения клиентов). С другой стороны, страховая премия представляла бы собой если не запредельно большую, то, во всяком случае, ощутимую сумму. Конечно, некоторые страховые компании могли бы соглашаться на упрощение условий и на снижение цен, чтобы привлечь больше клиентов. Но это приводило бы к увеличению рисков – как для самой страховой компании, так и для её клиентов – при банкротстве страховой компании её клиенты лишались бы страховки.

Помимо финансовых издержек, следует помнить и о психологическом аспекте, потому что тягостность рыночной конкуренции, в огромной степени, именно психологического свойства.

Вместо того, чтобы знать, что религиозное/этническое/родственное сообщество или «социальное государство» поддержат его именно тогда, когда он потерпит коммерческую неудачу, клиент частных страховых компаний должен постоянно быть начеку, чтобы этой неудачи не потерпеть – потому что если он её потерпит, то потеряет всё. Он должен рассуждать, как предприниматель, диверсифицирующий риски, вкладывая деньги в разные активы.

Страховой полис частной страховой компании – это и есть один из таких активов: или с более низкими издержками, но и более высоким риском прогореть и не получить ничего, или более надежный, но с большими издержками. И это он сам, страхователь, должен найти на рынке оптимальное сочетание риска и дохода – и потом надеяться, что выбрал правильно, что это сочетание действительно окажется оптимальным.

В отличие от частной страховой компании, государство гораздо меньше беспокоится об убытках, да и в действительности имеет меньше шансов обанкротиться, потому что финансирует свои расходы не продажей товаров и услуг, а посредством налогов и/или госдолга. В долгосрочной перспективе увеличение как того, так и другого ведет к дурным последствиям. Но пока эти последствия не наступили, государство может действовать так, как действует. Поэтому для человека, живущего под угрозой безработицы, государственное предложение часто будет выглядеть более дешевым, более надежным, менее обременительным. Он может покупать или не покупать частную страховку – в дополнение к «социальному страхованию». Но от социального страхования, если оно есть, не откажется до тех пор, пока оно в принципе будет доступным.

В конечном счёте, именно поэтому «социальное государство» – это священная корова, предмет широкого консенсуса, против которого в наши дни не может выступать ни одна политическая сила, рассчитывающая на поддержку значительной части избирателей.