Читать книгу Гаухаршад - Ольга Иванова - Страница 11

Гёзлев пропах запахом солёной рыбы. Портовые склады забивали бочками с товаром, который пользовался особым спросом в Венеции, Генуе и итальянских княжествах. В море сновали рыбачьи суда-барки, без устали закидывающие сети и наполнявшие недра лодок живым серебром. В небольших поселениях, раскинувшихся по берегу мелководной гавани, семьи рыбаков с рассвета до заката разделывали богатый улов. Песчаный берег был усеян чешуёй, гниющими останками рыб, в больших плетёных корзинах копошились крабы. Особо ловким из них улыбалось счастье: зацепившись тёмными клешнями за край корзины, они переваливались на песок, замирали на мгновение, а через секунду уже, перебирая проворно множеством лапок, улепётывали к воде. Удачливые достигали водной кромки, смешивались с морской пеной, исчезали, прячась под камнями. Но многих подводила жадность. Учуяв запах гниющих кишок, крабы поворачивали к высившимся кучкам из рыбьих останков. Около желанной добычи уже кружили крикливые чайки; тащил свой кусок неповоротливый баклан, лениво взмахивая крыльями. А по берегу, на беду крабам, пробежали с гомоном и криками босоногие мальчишки. Они попутно похватали разбежавшихся особей за клешни и забросили их назад в корзину с кучей пленённых сородичей.

К берегу подходили лодки с очередным богатым уловом. Рыбаки торопились: с приходом жаркого лета завершалась путина. В летние месяцы залив мог накормить только семью рыбака. Зато сейчас нередко удавалось поймать белугу, сравнимую по размерам с рыбацким барком. Из её чрева доставали не один бочонок икры, а торговцы давали за солёный деликатес хорошую цену. Рыбаки перекликались меж собой, торопили работников складов.

– Соль, давай соль!

– Эй, гони арбу на склад!

– Ножи точи!

Женщины в эту горячую пору, не поднимая головы, укладывали рыбные пласты в бочки, заливали соляным раствором. Под длинными навесами вялились чебаки и лини, подвешенные к бесконечным рядам верёвок. Здесь же крутились купцы, промышлявшие рыбной торговлей. Они спорили и рядились до хрипоты и, когда сделка заканчивалась обоюдным соглашением и выгодой, хлопали по скользким, пропахшим рыбой ладоням рыбаков. Некоторые торговцы взамен товара гнали в селения арбы с солью. Озёра, которые раскинулись неподалёку от Гёзлева, за лето скапливали на своих берегах огромные запасы соли. Она составляла основную статью доходов города от торговли, длинные вереницы возов тянулись от озёр целыми днями. Соль покупали все: рыбаки, местные торговцы и иноземные купцы, набивавшие трюмы своих кораблей этим ценным грузом.

Вся эта огромная, процветающая рыбно-соляная империя Гёзлева приносила баснословные доходы эмиру рода Мансуров. Богатство и могущество господина в полной мере отражал великолепный дворец. Эмир не жалел средств, чтобы приукрасить своё жилище, и его вельможи по достоинству оценивали красоты дворца, вознося щедрые похвалы к трону Дин-Шаиха. Самым лелеемым и любимым местом во дворце был сад, которому эмир уделял особое внимание.

Каждый вечер Дин-Шаих прогуливался по цветущим аллеям. Конец крымской весны услаждал душу розовым цветением персика, красно-алым ковром тюльпанов, синевой пышных столбиков гиацинта. Эмир, заложив руки за пояс, неторопливо двигался по посыпанным песком дорожкам, и порой останавливался, чтобы разглядеть особо восхитивший его цветок. Он не мог и предположить, что ожидает его за следующим поворотом садовой дорожки. И только его любимая наложница, черкесская княжна, названная им Нилюфер[25], знала об этом. Не одну ночь провела она в мучительных раздумьях, готовила месть давнему обидчику, перевернувшему всю её жизнь. Пришёл долгожданный день расплаты.

Полгода назад юзбаши Хыяли, который доставил новую невольницу ко двору мансурского господина, был принят Дин-Шаихом благосклонно. Красавица-княжна пришлась по душе стареющему эмиру, и он ревниво оберегал свой сказочный цветок, а потому нанял для наложницы особую охрану. Начальником телохранителей назначил кочевника Хыяли, поразившего эмира непревзойдённым владением кинжалом и ловким метанием аркана.

Красавица оказалась на редкость капризной, а Дин-Шаих потакал ей, позволял молодой женщине вольности, недопустимые ранее для одалисок. Нилюфер не пожелала жить в гареме вместе с женщинами эмира, и Дин-Шаих приказал поселить свой цветочек в уютном жилище в Розовом саду. Жилище напоминало дворец в миниатюре, и привели его в порядок в соответствии с пожеланиями наложницы в короткий срок. Уже второй месяц красавица проживала в отдалении от эмира. Дин-Шаих каждый вечер навещал Нилюфер и находил особую прелесть в их свиданиях, скрытых от дворцовой сутолоки, от плетущих свои бесконечные интриги прислужниц и евнухов.

Сегодня на закате Нилюфер назначила свидание эмиру в беседке, оплетённой виноградной лозой, и грузный вельможа, как нетерпеливый юноша, едва сдерживал своё желание поспешить на встречу к красавице. Он послушно дожидался назначенного ею часа. «Чем сегодня удивит меня маленькая Нилюфер? Будет петь черкесские песни, танцевать свои завораживающие взор танцы или придумает что-то новое, ещё ни разу не виденное мной?» Дин-Шаих пытался угадать, чем порадует его любимая наложница, вздыхал и млел в ожидании скорой встречи, в то время как черкешенка торопилась исполнить задуманное.

Хыяли застыл неподалёку от беседки, зорко вглядывался в шелестевшие от поднявшегося ветра кусты и деревья. Ветер налетал внезапно, словно кто-то огромный и невидимый дул то в одну, то в другую сторону. Даже шелест качавшихся шапок кустарника был наполнен тревогой. Возможно, тревога и чувство опасности сидели в нём самом с тех пор, как капризная княжна пожелала удалить всю охрану из сада, оставив только его. Юзбаши скользнул взглядом по беседке, в которой укрылась любимая наложница эмира. Он приказал себе не думать об этой женщине с того дня, когда они ударили по рукам на рынке Солхата с главным поставщиком эмирского гарема. Черкешенка отныне принадлежала могущественному Дин-Шаиху, эмиру, который наряду с великим ханом и другими беями управлял этой страной. Теперь глава рода Мансуров стал его господином.

Хыяли гордился новым положением. Он считал, что сравнялся со старшими братьями, занимавшими в Крымском ханстве уважаемые и почётные должности. На окраине Гёзлева юзбаши купил дом, поселил в нём и племянника Геворга. Юноша во всём подчинялся дяде, который обучал его джигитовке и владению оружием. Многие годы Геворга ограничивали стены армянского монастыря, он привык жить по строгому монашескому уставу, но сейчас юноша с головой окунулся в новый, неведомый доселе мир. Турыиш ожидал возвращения сына, но Геворг, вкусив вольной жизни, опасался, что с отцом ему будет скучно и одиноко, как в монастыре Сурб-Хач. Юноша оттягивал день отъезда, ожидал чуда, и чудо случилось, когда однажды дядя Хыяли, войдя в дом, с порога объявил:

– Геворг, скоро я смогу взять тебя в охрану княжны. – И тут же поддразнил: – Или ты собираешься отправиться в Солхат?

– О нет! – Юноша подскочил с ковра, где разглядывал разложенное оружие. – Как же скоро это произойдёт?

Хыяли явно не понравился вопрос племянника. Он скривился, словно от зубной боли, ответил нехотя:

– Госпожа Нилюфер прогнала двух моих лучших воинов, они осмелились играть перед её домом в кости. Она очень капризна и требовательна. Я всё время думаю: стоит ли мне вводить тебя в охрану этой взбалмошной наложницы, которая воображает себя первой госпожой гарема?

Геворг при упоминании имени черкешенки густо покраснел и опустил голову.

– Так ты до сих пор не избавился от мыслей о ней?! – сердито вскричал Хыяли, заметивший это. Он заставил юношу взглянуть ему в глаза и уже ласково добавил: – Запомни, сынок, женщины – это испытание, посланное коварным шайтаном. А в самых красивых из них сидит по два шайтана, и они стремятся погубить душу правоверного. Если ты по-прежнему будешь думать о наложнице нашего господина, высокородного эмира Дин-Шаиха, да осыплет его Аллах благостью, я не смогу устроить тебя на службу.

Геворг испугался, что исполнение его мечты ускользнёт из рук, торопливо замотал головой:

– Разве я посмею глядеть на госпожу как на женщину? О, поверьте мне, дядя, клянусь, я буду самым верным и безукоризненным стражем!

– А что скажет твой отец? – ввергая себя в ещё большее раздумье, а юношу в невольный трепет, произнёс Хыяли. – Ведь он ожидает тебя, чтобы забрать с собой в Казанское ханство.

– Но я… я. – Геворг смешался и замолчал. Он с немой мольбой глядел на дядю.

– Тебе хочется остаться со мной? – помог ему наконец Хыяли.

Юноша судорожно сглотнул и кивнул головой:

– Я очень хочу этого, Хыяли-ага! К тому же неизвестно, сможет ли отец отправиться в Казань, сменится ли когда-нибудь власть в этом благословенном городе.

– Ты убедил меня, сынок. – Юзбаши похлопал юношу по плечу. – На днях я обращусь к уважаемым людям, огланам, которые ведают охраной самого эмира, и обещаю тебе, что с их согласия ты будешь принят на службу.

Сейчас, стоя у беседки, темневшей резными виноградными листьями, Хыяли припоминал этот разговор с племянником. Вечером он обещал испытать его в джигитовке и стрельбе из лука. «Ты должен доказать мне, что достоин служить в охране госпожи Нилюфер», – говорил Геворгу юзбаши. Его служба закончилась час назад, и юноша, должно быть, ждал его у ворот эмирского дворца. Хыяли полагал, что отсюда они отправятся за город, к огромному тутовому дереву, на котором все начинающие воины испытывали меткость своих стрел. Геворг ждал его, а он был вынужден стоять в карауле из-за каприза любимой наложницы эмира.

Хыяли недовольным взглядом скользнул по беседке и замер: в проёме откинулась белоснежная кисея и на пороге появилась Нилюфер. Она вся светилась в длинной розовой рубахе. Её распущённые косы покорными змеями вились по высокой груди и опускались почти до пят. Босые ножки, словно вырезанные рукой искусного ваятеля, медленно ступали по деревянным ступеням. Нилюфер остановилась, словно его взгляд застиг её врасплох, и вдруг засияла улыбкой, призывно поманила мужчину рукой. Не веря своим глазам, Хыяли не тронулся с места. А она вновь подняла белую руку, так что широкий рукав мягкими складками скатился вниз, обнажил шелковую кожу, и призвала жестом:

– Хочу отдать вам распоряжение, юзбаши. Войдите в беседку, на улице ветрено, я замёрзла.

Хыяли не знал, какое затмение нашло на него в тот миг. Вспомнился вдруг жаркий день в Кафе, пыльный караван-сарай, переполненный людьми, и эта женщина, которая едва не стала принадлежать ему на грязном полу кельи. Он давно запретил себе думать об этом эпизоде, но его руки, губы и тело, как оказалось, ничего не забыли. Будучи даже начальником охраны наложницы, он не мог оставаться с ней наедине, не должен был видеть лица женщины эмира. Но в тот миг он и не вспомнил о запретах. Как заворожённый, Хыяли шагнул в беседку. Вцепившись руками в деревянный проём, он своим могучим телом заслонил дневной свет. Мужчина едва угадывал силуэт красавицы в полумраке беседки, слова из пересохшего горла вырвались хриплым шёпотом, растворившись в манящей, благоуханной темноте:

– Что желает, моя госпожа?

– Иди сюда, Хыяли. Подойди ближе ко мне.

Судорожно сглотнув, он шагнул за порог и ощутил руки женщины на своём теле. Она торопливо срывала с него пояс, стягивала с плеч строгий чапан. Зажигаясь её страстным нетерпением, мужчина схватил обольстительницу в крепкие объятья. Но она вдруг закричала, заломила руки, принялась звать на помощь. Хыяли отступил, хотел бежать, но наткнулся на взбешённого яростью старого эмира…