Читать книгу Гаухаршад - Ольга Иванова - Страница 19

Гаухаршад на ханском приёме откровенно скучала. Не ублажили её взора искусные танцовщицы, не задели душу сладкоголосые певцы. Не зажёг ответного огня седобородый сказитель, который нараспев читал старинные баиты. В задумчивости ханбика обрывала лепестки пышной розы, невесть откуда появившейся в руках, и томилась ожиданием, когда же высокородный брат отпустит её. Гаухаршад хотелось как можно скорей навестить юзбаши Турыиша. Управитель дворца доложил, что бывшего начальника охраны устроили в комнатах евнухов, как она того пожелала. А помещения эти находились в одном крыле с её покоями.

– Сестра, отчего вы так печальны сегодня? – Абдул-Латыф дотронулся до рукава её вышитого золотом кулмэка.

Она встрепенулась, вскинула на молодого хана заблестевшие притворной слезой глаза:

– Баиты растрогали меня, дорогой брат. Я чувствую, сердце слабеет и голова кружится, позвольте же мне удалиться.

– Боюсь, в душных покоях вам станет только хуже. – Повелитель хлопнул в ладоши, призывая управителя дворца. – Прикажите зажечь в саду фонари, госпожа желает прогуляться по свежему воздуху.

Гаухаршад от досады прикусила губу и подумала: «Хорошо, что я скрыла лицо под накидкой, и брат не видит моего возмущения». Однако ханбике пришлось и дальше играть свою роль, она с трудом поднялась и с помощью услужливых невольниц направилась к внутреннему дворику, ведущему в сад.

В сумерках вдоль длинной извилистой дорожки, посыпанной песком, один за другим зажигались фонари. Они, словно светлячки, вспыхивали в сгущающейся тьме, но Гаухаршад, досадуя на то, что ей не удалось вырваться к Турыишу, не замечала этой красоты. Прислужницы привели её к ажурной беседке, увитой лианами. Оттоманка, обложенная алыми подушечками, уже ожидала госпожу. Ханбика с неохотой устроилась на ней, подобрав под себя ноги. Парчовые туфли на мягкой подошве соскользнули с ног, открыв босые ступни. Гаухаршад вздохнула и оглядела беседку, она размышляла, как много времени ей следует провести здесь, не вводя брата в излишние подозрения. Невольница с томным взглядом больших глаз поднесла сестре повелителя чашечку с гранатовым шербетом. Вид красивых прислужниц всегда раздражал Гаухаршад, и в этот раз ханбика прикрикнула с неприязнью:

– Удалитесь все прочь, хочу побыть одна!

Невольницы поспешили по садовой дорожке и уже во внутреннем дворике встретили ширинского мурзу. Девушки склонили свои спины, но мурза успел разглядеть ту, чей поклон был изящней всего, и лицом она удалась, и стройным станом. Юный вельможа поманил её к себе пальцем, украшенным массивным перстнем с огромным яхонтом. Прислужница, которую прогнала ханбика, приблизилась к Булат-Ширину и опустила голову, настороженная, словно натянутая стрела. Мурза заставил её взглянуть на себя, приласкал остренький подбородок, тёплые, зарумянившиеся щёчки:

– Что за розы водятся в саду повелителя. Не дай мне Всевышний ослепнуть от такой красоты! А где твоя госпожа, услада глаз моих?

Невольница от ласки мурзы, от его манящих слов зарделась ещё больше, кокетливо улыбнулась и указала рукой в сторону беседки:

– Она здесь недалеко, господин, если позволите, я вас провожу.

Глаза Булат-Ширина сверкнули. Он подумал с озорством: «Неплохо оказаться наедине с этой красивой девчонкой. Здесь полно уголков, словно созданных для любовных утех». Мысли пронеслись в голове и исчезли. Не для того повелитель подстроил эту встречу, и не того сейчас ожидает от него высокочтимый дед. Вздохнув, мурза отказался от услуг невольницы и отправился один. Освещённая дорожка указывала ему путь.

А ханбика мечтала о прикосновениях Турыиша. Откинувшись на подушечки, она закрыла глаза и томилась под невидимыми поцелуями: «Где ты, любимый? Я жажду вновь изведать вкус твоих губ, услышать пылкость речей. Твой сын – красив, но красота его не задевает моё сердце, не воспламеняет его так, как твой взгляд».

Булат-Ширин бесшумно вошёл в беседку и старался не дышать, пока разглядывал дремавшую девушку. Сейчас без привычного покрывала при свете фонарей, освещающих беседку, он хорошо рассмотрел скуластое лицо с густыми, сросшимися на переносице бровями и широким подбородком, который изобличал упрямство его владелицы. Мурза неслышно присел на корточки. Свежие губы девушки раскрылись в томной неге, они, казалось, жаждали поцелуя, и наследник Ширинов, уже возомнивший себя победителем, коснулся их лёгким поцелуем. Губы ханбики оказались терпко-сладкими на вкус, девушка внезапно ответила ему, и он уже со всей смелостью подложил властную руку под её затылок. Они оба наслаждались всепоглощающим поцелуем, пока мурза не попытался прижать девушку к себе. Гаухаршад распахнула глаза, вскрикнула и оттолкнула его.

– Как вы посмели, бесстыдник?! В здравом ли вы уме или лишились рассудка?

– О моя пери, а разве вы не блаженствовали вместе со мной, когда я похищал поцелуй с ваших губ? – Булат-Ширин поднялся в полный рост. Он с трудом скрывал насмешку, разглядывая ханскую дочь. «Девушка и в самом деле не красавица, но её высокий род затмит всё!» Он подметил, что ему было приятно целовать её, но непритворное возмущение Гаухаршад задевало мурзу. Девушки всегда таяли от его ласк, чего же ханбика так сердито хмурит брови?

– Мы уже почти соединены Всевышним, прекрасная госпожа, – Булат-Ширин придал своему голосу как можно более страсти, а взору – огня. – Ваше смущение вам к лицу, но раз испробовав нектара ваших губ, я не в силах остановиться.

Мурза шагнул к девушке, он легко сломил её сопротивление, запрокинул голову Гаухаршад, уронив калфак. Булат-Ширин не обращал внимания на девичьи кулачки, молотившие его широкую спину, он словно хищник впивался в непокорные губы. Его прикосновения были далеко не нежными и ласковыми, а жёсткие руки словно стягивали ханбику верёвками, вторили его мыслям: «Покорись! Никто не смеет противиться мне! Покорись!»

Она вырвалась, отшатнулась от мурзы и с размаху ударила его по щеке:

– Мерзкий паук! Недостойный плебей! Убирайся с моих глаз, пока я не призвала охрану!

Он с недоумением прижал ладонь к горевшей щеке.

– Ханбика, вы ударили своего будущего мужа и господина.

– Никогда не бывать нашему браку! – взвизгнула она. – Прежде земля столкнётся с небом и ад смешается с раем!

Булат благоразумно отступил от разъярённой фурии, осторожно нащупал ногой ступеньку, но взгляда от раскрасневшейся девушки не отводил:

– Все мы в воле Аллаха Всемогущего, я припомню ваши слова, ханбика, когда взойду на наше брачное ложе.

Песок дорожки уже заскрипел под ногами удалявшегося Булат-Ширина, а разгневанная Гаухаршад всё не могла остановиться. Она схватила кувшин из великолепного фарфора и с размаху швырнула его в решётчатую стенку беседки. Сосуд со звоном развалился на части, выплеснув на ханбику густые, тёмно-вишнёвые потоки гранатового шербета. Внезапно затихнув, она с недоумением оглядела свой испорченный наряд и, сев на устланный ковром пол, расплакалась.

А наутро у неё состоялся неприятный разговор с братом.

– Ты выйдешь замуж за мурзу Булат-Ширина, таково моё решение! – сурово произнёс Абдул-Латыф. Он не сводил строгого взора с поникшей сестры. – Твоего согласия никто не спрашивает, отправляйся в свои комнаты и оставайся в них до того дня, пока я не назначу церемонию бракосочетания.

– Но повелитель, высокочтимый брат мой! – Гаухаршад вскинула на него полные слёз глаза. – Я не желаю быть женой ширинского мурзы. Прошу вас о милости: позвольте мне остаться подле вас, я не хочу быть ничьей женой.

– О Всемогущий Аллах! – Хан с раздражением оттолкнул невольницу, предлагавшую поднос с напитками. – Валиде Нурсолтан права: ты подобна упрямому мулу! Но наша мать решила, что ты выйдешь замуж за мурзу Булат-Ширина, и я не отступлюсь от её повеления.

Слёзы мгновенно высохли на щеках ханбики, стоило ей только услышать имя своей матери.

– О чём же тут гадать! Мне следовало знать, что за всем этим стоит крымская валиде, – с ненавистью прошипела Гаухаршад. – Она всегда рушит дворец моего счастья, всегда встаёт на моей дороге!

– Она – наша мать, и ты покоришься, Гаухаршад!

– Никогда! – Девушка подскочила к брату, крепко сжала кулачки. – Она больше не сможет управлять моей судьбой! Я лучше выйду за немощного старца, чем за жениха, избранного ею! Она всегда жила, как хотелось ей: управляла мужчинами, выбирала, кого приблизить, а кого отдалить. Валиде подобна ненасытному коршуну: сколько бы пищи ни явилось перед её взором, ей всё мало. И по сей день ходит в любимых жёнах хана Менгли, а не прочь возлежать в объятьях калга-солтана Мухаммада! – Гаухаршад расхохоталась как безумная. – О глупец! Он любит её и надеется на взаимность!

Сильная пощёчина сбила ханбику с ног, остановила оскорбительные излияния, срывавшиеся с её губ.

– Недостойная дочь! – Разъярённый Абдул-Латыф во весь рост возвышался перед ней. – Ты не смеешь касаться своим грязным, мерзким языком имени нашей матери! И честь калга-солтана Мухаммад-Гирея я не посмею марать столь низким образом. Удались в свои покои, пока я не позабыл о нашем родстве и не приказал выпороть тебя как рабыню!

Она всхлипнула, отшатнулась от вновь замахнувшейся руки брата:

– Я не выйду замуж. Вы не посмеете сделать это против моей воли.

– Теперь уж, Гаухаршад, я потащу тебя на брачную церемонию за косы, а сзади прикажу погонять плетью для волов!

Успокоившись видом её униженной позы, хан опустился на широкое сидение трона:

– Советую тебе смириться, сестра, или ты испытаешь в полной мере желчь моего безудержного гнева. А теперь ступай.

Казанский господин откинулся на спинку трона, подставил разгорячённое лицо под плавные освежающие движения опахала. Он желал как можно скорей выкинуть из головы неприятную сцену, только что разыгравшуюся в Зелёном зале, где обычно устраивались малые приёмы и аудиенции. Гаухаршад сидела в его душе подобно болезненной занозе, он уже сожалел, что когда-то решил принять сестру у себя. «Но замужество укротит эту злючку», – расслабленно подумал Абдул-Латыф. Его слух уловил нежные звуки курая – невидимый музыкант играл что-то печальное, завораживающее. Хан ленивым жестом руки подозвал управителя:

– Пошлите гонца к улу-карачи. Сообщите, что следует как можно скорее назначить день свадьбы.

– Внимание и повиновение! Будет исполнено, мой повелитель, – ответил управитель.