Читать книгу Гаухаршад - Ольга Иванова - Страница 5

Гаухаршад сидела в беседке, густо заросшей виноградной лозой. Девушка куталась в яркое покрывало и невольно вздрагивала от каждого шороха. Вчера она отважилась написать письмо Мухаммаду, в котором просила калга-солтана о встрече в дальней беседке сада. Это место казалось заброшенным, даже руки садовников, любовно обихаживающих каждый уголок ханского сада, давно не прикасались к этим густым, состарившимся лозам.

Для неё стало навязчивой идеей увидеться наедине со старшим сыном хана Менгли, но как же отчаянно дочь Нурсолтан боялась этой встречи. Даже в разгар лета ей было холодно и тоскливо, как в ночь их единственного свидания, когда наследник повелителя оттолкнул Гаухаршад от себя.

Она до мельчайшей подробности помнила унизительную тягостную встречу, которая состоялась несколько месяцев назад. Со всем пылом юности влюбилась ханбика в красавца-солтана, и когда Мухаммад-Гирей позвал её на тайное свидание, бежала к нему, презрев девичью скромность и людское осуждение. Но какой удар ожидал наивную девочку, когда Гаухаршад поняла, что не с ней искал свидания крымский калга-солтан. Тайная страсть молодого солтана открылась перед её чутким влюблённым сердцем в одно мгновение. Гаухаршад узнала то, что скрывалось от глаз других, разглядела пылкие чувства Мухаммада к его мачехе и её матери Нурсолтан. В роскошной беседке с цветными витражами Мухаммад в ту ночь мечтал обрести двойника любимой женщины, искал незабываемые черты Нурсолтан в лице дочери. Но желанного сходства юной ханбики с её матерью не нашёл. Горькое разочарование обожгло не только его, Мухаммад не смог сдержать хлёстких слов, они и сейчас оглушительной пощёчиной звучали в ушах бедной девушки: «И ты её дочь?!. Поистине, чтобы родиться с лицом плебейки ты могла бы выбрать другое лоно!»

Его презрение сопровождало ханбику долгие месяцы. Она не осмеливалась приближаться к зеркалу, боялась собственного отражения. Только сегодня, когда Гаухаршад решилась пойти на встречу с солтаном, она взглянула в зеркало, прежде прикрытое цветастой шалью. Прозрачная поверхность открыла похудевшее лицо с казавшимися теперь большими, цвета лесного ореха глазами. Ханбика поспешно накинула шаль на серебряную оправу зеркала, сжала обеими руками застучавшее сердечко: «Что скажет сегодня солтан Мухаммад, как ещё унизит и оскорбит её?» Она могла бы избежать нового позора, не прося его о встрече. Но калга-солтан манил её к себе, подобно змее, гипнотизирующей смертоносным взглядом беззащитного лягушонка. Гаухаршад готова была умереть, но прежде ещё раз увидеть Мухаммада и услышать властный голос любимого, пусть и полный презрения.

Ханбика вздрогнула, заслышав быстрые шаги на дорожке, посыпанной крупным песком. Эти звуки заставили Гаухаршад в смятении вскочить и ещё плотней закутаться в покрывало. Девушка с ужасом подумала, что по рассеянности забыла в комнате чадру, за строгой чёрной сеткой она могла бы чувствовать себя под какой-то защитой. Но, увы, было уже поздно: калга-солтан вошёл в беседку.

Она замерла и не двигалась с места. Мухаммад был в дорожной одежде, его плащ, накинутый на широкие плечи, скрепляла дорогая застёжка. Взгляд ханбики зацепился за сияющую безделушку, украшенную россыпью алмазов, все слова вылетели из головы, и она почувствовала себя самым несчастным существом на свете. Дочь казанского хана боялась взглянуть в спокойное и красивое лицо крымского наследника, не могла издать ни звука.

– Гаухаршад. – Его негромкий голос пронзил тело девушки, окутал облаком томительной дрожи. Она прикрыла глаза и опустила руки, уронив покрывало на пол беседки. Пусть он смеётся над ней, пусть обливает своим презрением, но сейчас она наберётся смелости и скажет солтану, что хочет принадлежать только ему, что её тело примет только одного мужчину – его.

– Гаухаршад. – Мухаммад шагнул к ней. – В прошлый раз я вёл себя непозволительно. Прости меня, как может простить лишь сестра.

Девушка распахнула глаза, с недоумением вглядываясь в лицо мужчины. Мухаммад не смеялся, и в его лице не было ожидаемого презрения, он казался печальным, и голос его наполнялся необъяснимой тоской:

– Я слышал: болезнь коснулась тебя чёрным крылом?

Она хотела ответить, но голос снова изменил ей, и ханбика лишь кивнула головой.

– Ещё говорят, тебя ждёт путь в Казань?

Гаухаршад вновь кивнула и сглотнула пробежавшую по щеке слезинку.

– Не плачь. – Он дотронулся ладонью до её подбородка, и от его нечаянной ласки сердце девушки оборвалось, покатилось вниз с головокружительной быстротой. Не владея собой, Гаухаршад кинулась на грудь мужчины, прижалась загоревшейся щекой к его плащу. Руки её обвили шею Мухаммада, а губы уже готовы были закричать: «Я не сестра тебе, я – женщина, которая любит тебя! Ты для меня – единственный мужчина!» А Мухаммад уже и сам обнимал её, бережно прижимал к груди.

– Тише, – шептал он, – тише, маленькая девочка. Не надо плакать. Жизнь не прекращается за воротами Салачика, и ты это поймёшь, как только покинешь Крым. Как много нового и интересного ты увидишь в других землях. И я буду вспоминать иногда о своей сестрёнке.

Мухаммад с трудом расцепил судорожно сплетённые на его шее руки девушки:

– А теперь прости, мне нужно срочно вернуться в Акмесджит, меня ждут.

«О чём он?! – с отчаянием думала Гаухаршад. – Зачем он разговаривает со мной, как с ребёнком или тяжелобольной? Лучше бы Мухаммад смеялся и оттолкнул меня, а я бы ползла за ним следом, цеплялась за его ичиги, за стремя коня. Я молила бы взять меня в Акмесджит невольницей, прислужницей, кем угодно! Только бы он не разговаривал со мной так, только б не называл своей сестрой! Как теперь после его слов можно упасть на колени и говорить бесстыдные слова, которые родились в моей голове этой ночью? Как я посмею сказать это?!»

Она с отчаянием глядела, как мужчина с улыбкой запахивается в плащ и говорит ей что-то такое же ласковое, о чём говорил и прежде. «Не уходи, – молили её глаза, – поцелуй меня! Хотя бы один поцелуй, о котором я могла бы вспоминать всю жизнь!»

Гаухаршад шагнула к солтану, протянула немеющие руки. Хриплый шёпот вырвался из пересохших губ:

– Поцелуй меня, Мухаммад… на прощанье…

Он замешкался, но потянул девушку к себе и едва коснулся её щеки. Но спустя мгновение губы мужчины переместились к ушку Гаухаршад, и шёпот прошелестел взволнованно:

– Ты пахнешь духами своей матери.

Она замерла, словно уличённая в страшном злодеянии. Ещё вчера ханбика приказала прислужнице стащить со столика валиде хрустальный флакон с любимыми духами, рецепт которых старичок-парфюмер хранил в великой тайне. Этот сухонький, сморщенный, как старый пергаментный лист, старик прибыл с госпожой Нурсолтан из Казанского ханства. Сегодня вечером, нанося на свою кожу ароматные густые капли, Гаухаршад думала о том, что если глаза Мухаммада не увидят перед собой лица любимой женщины, то пусть его обоняние почувствует неуловимое присутствие валиде. И она поняла, что не ошиблась, когда возлагала на духи матери большие надежды в обольщении калга-солтана. Мухаммад окунулся в её волосы, вдыхая такой знакомый аромат, его руки уже не касались Гаухаршад с прежней, осторожной лаской, а стискивали девичьи плечи с неподвластной его воле силой. Он застонал, прижимая к себе загоравшееся под его руками тело. Мухаммада больше не нужно было молить о поцелуе, он приник к губам ханбики с такой неистовой страстью, что девушка едва не задохнулась. Но в следующее мгновение мужчина резко отпрянул:

– Нет!.. Всё не так… Прощай!

Солтан исчезал в сгущающихся сумерках, он торопился унести своё желание прочь от девушки, которой не принадлежала ни его любовь, ни его страсть.

Ноги не держали Гаухаршад, она опустилась на скамью и заплакала. Вот и сбылось то, что так неистово хотелось: она добилась поцелуя любимого мужчины. Но почему в тот миг ханбика почувствовала, что этот поцелуй не принадлежит ей? Она украла его у собственной матери, потому что это её целовал сейчас Мухаммад, это прекрасную валиде с такой страстью и всей силой неутолённого желания сжимали крепкие мужские руки. О, если бы она знала, как невыносима будет боль от этого осознания, то не позволила бы Мухаммаду прикоснуться к ней. Нурсолтан всё это время стояла между ними, и незримое присутствие женщины, которая дала ей, Гаухаршад, жизнь и которая сейчас отнимала надежду на счастье вместе с любимым мужчиной, делало боль ещё острее. Дочь Ибрагима рыдала, желая только одного: навсегда покинуть Крым.