Читать книгу Гаухаршад - Ольга Иванова - Страница 13

Караван юной ханбики снарядили в путь за два дня. С такой поспешностью из Крыма не уезжала ни одна царственная особа, если только отъезд не был связан с бегством из страны. Но как только из далёкой Казани прибыло сообщение об изгнании хана Мамука и воцарении на троне ханства младшего сына валиде – Абдул-Латыфа, ханбика Гаухаршад приказала собираться в путь. Никакие уговоры матери, вдруг почувствовавшей, что она навсегда теряет отдалившуюся от неё дочь, не помогли, и даже слёзы её не вызвали отклика в сердце ханбики. Гаухаршад спешила покинуть Крым, словно эта благословенная земля пропиталась смрадом, а почву её усеивали острые шипы. Отряд телохранителей под начальством Турыиша должен был сопровождать ханскую дочь в дальней и трудной дороге и остаться с ней в казанских землях.

Спешные сборы не дали возможности юзбаши послать гонца за своим сыном, и отъезд этот был сопряжён с двойной печалью. В Крыму, который стал для кочевника второй родиной, оставались его братья, а теперь и сын, так долго скрываемый от всего света за каменными стенами армянского монастыря. Но сильней всего была иная печаль и тревога, гнездившаяся в его сердце. Беспокоила юная госпожа Гаухаршад и необычные отношения, завязавшиеся между ними.

Характер ханбики, увы, ничем не напоминал юных созданий, которые обитали на женской половине дворца повелителя. Девушка была своевольна, с нравом переменчивым, как безбрежное море: сегодня спокойная и ласковая; завтра – бушующая и сметающая всё на своём пути. Не раз, как только Турыиш вступил на путь исполнения своих обязанностей, он чувствовал на себя изучающий, совсем не девичий взгляд Гаухаршад. Турыиш умел держать себя в руках и даже в пылу самой жаркой, отчаянной битвы не терял головы. Но загадочное создание, закутанное в шёлк чадры и предназначенное судьбой стать его госпожой, ставило юзбаши в тупик. Он бы предпочёл, чтобы девушка была тиха, скромна и послушна, чтобы Гаухаршад легко подчинялась наставлениям своей матери и нянек. Ему оставалось бы только охранять её настолько, насколько это предназначалось Аллахом и всевидящей судьбой. Но она вела себя как капризный, непредсказуемый ветер, вдруг рождающийся посреди тихого солнечного дня, как дождь, нежданно-негаданно брызгавший на сухую пыль дороги и путников, застигнутых врасплох ненастьем.

Невозможно было представить, чтобы слуга завязал какие-либо отношения, кроме сугубо официальных, с одной из дочерей хана Менгли-Гирея. Девушки из ханского семейства, воспитанные в строгости и высокородной гордости, не снизошли бы даже до обычного разговора со своей охраной. Гаухаршад смела все его представления о ханских дочерях.

Всё началось с тёплого, ласкового дня, за месяц до отъезда ханбики в Казанское ханство. Гаухаршад пожелала отправиться на прогулку за город. На крымскую землю уже пришла ранняя весна, и предгорья покрылись цветущими кустарниками и деревьями. Землю усыпали первые цветы, смело пустившие свои стрелы среди зелёных островков едва пробившейся травы. Ханбика, как только выбралась из возка, сразу отправилась собирать цветы. Но внимательный взор начальника охраны углядел, что красоты природы мало трогали юную госпожу. Её поездка была задумана с одной целью: ханбике хотелось побыть вдали от дворца. Всю зиму Гаухаршад упрашивала мать отпустить её в имение, где ханбика провела своё детство, но валиде боялась расстаться с дочерью и на день.

Турыишу был понятен страх уважаемой госпожи Нурсолтан. До него дошли отголоски недавней истории, когда дочь хана Ибрагима нашли в беседке сада в бессознательном состоянии. Кто говорил о неудавшемся похищении, а кто о любовном свидании. Слухи, по большей части превратные и грязные, сгущались вокруг Гаухаршад, но она сама относилась к ним со спокойным презрением. Любая другая девушка её возраста побоялась бы показаться на люди, прятала бы свой позор в укромных покоях, опасаясь хоть чем-то напомнить этому миру о себе. Гаухаршад же разгуливала по ханскому саду, являлась со своей свитой на базар, презрев затворничество, предсказываемое ей гаремными женщинами. Тёмную, загадочную историю при личном вмешательстве хана Менгли замяли, но почтенные матери взрослых сыновей, некогда мечтавшие породниться с дочерью могущественной валиде, резко изменили своё решение. Гаухаршад пошёл семнадцатый год, но никто не сватался к девушке, ведь помимо слухов о скандале, она славилась строптивым нравом. Пожалуй, только это обстоятельство убедило Нурсолтан отправить дочь в Казанское ханство, где брат Гаухаршад мог подобрать ей удачную партию для замужества.

Юзбаши Турыиш, задумавшись о судьбе дочери валиде, не отводил внимательного взора от своей подопечной. Ханбика пожелала прогуливаться по поляне одна, и няньки с прислужницами подчинились госпоже, остались у кибитки. Кто расстилал привезённый ковёр и выкладывал на него нарядные атласные подушечки на тот случай, если ханбика притомится и пожелает отдохнуть. Кто-то раскладывал содержимое корзин со снедью, расставлял кувшины с прохладными напитками. Гаухаршад, в отличие от своей матери, не любила кумыса, для неё на ханской кухне готовили обожаемые ею гранатовые шербеты.

Прислужницами распоряжалась старшая нянька Жиханара. Эта грузная, мрачная и подозрительная женщина ни у кого в свите ханбики не вызывала симпатий. А молодым служанкам она внушала страх своими непомерными требованиями и жёсткими наказаниями. Лишь госпожа Гаухаршад пользовалась любовью и уважением старшей няньки. При виде высокопоставленной воспитанницы у Жиханары расплывалось в улыбке круглое лицо, и узкие глаза превращались в две тёмные щёлки. А вот сама ханбика не жаловала никого: ни болтливых, как сороки, служанок; ни верную няньку, бывшую при ней с самого рождения. Она и к новому начальнику охраны относилась с холодным равнодушием, но Турыиш порой ловил её взгляды, когда она с напряжением вглядывалась в миндалевидные глаза юзбаши и замирала от какой-то мысли. Он понимал в эти мгновения, что равнодушие госпожи деланное, а за холодностью ханбики прячется скрытый интерес.

Гаухаршад отходила всё дальше и дальше. Её ярко расшитая чадра мелькала за цветущими кустами, которые поднимались от подножья к вершинам гор. Телохранители оцепили окрестности, но Турыиш обеспокоился, привстав на стременах, проследил глазами направление, по какому двигалась госпожа. Местность здесь была глухая, вдруг ненароком выскочит какой зверь или лихой человек притаится в зарослях. Решив, что лучше он выслушает выговор от юной ханбики, чем подвергнет доверенную его заботам девушку опасности, юзбаши направил коня по зацветавшему лугу. У кромки лужайки, там, где начинались заросли миндаля, Турыиш потерял её из виду. Казалось, только что головка девушки мелькала у высоких кустов орешника, а вот и нет её уже. Оторопев, он позвал негромко:

– Госпожа ханбика, где вы?

В зарослях на его вопрос насмешливо проверещала птаха, вспорхнула, наделав переполоха средь тонких ветвей, и метнулась в синь неба. Турыиш пришпорил коня, крикнул уже с тревогой в голосе:

– Госпожа!

А после уж, когда конь помчал его в гору, расслышал девичий смех. Он резко завернул скакуна, заплясавшего на месте. Конь с досадой закусил удила, словно удивлялся неразумности хозяина, посылавшего столь противоречивые приказы. А Турыиш, наконец, увидел госпожу: Гаухаршад устроилась на большом замшелом камне, выступавшем из почвы под кустами орешника. Она сидела, откинув сетку чадры и прикрыв лицо букетом едва распустившихся цветов. Поверх красных и белых бутонов с дерзкой насмешкой глядели её тёмно-карие глаза:

– Что же вы замолчали, уважаемый юзбаши, или внезапно лишились голоса, а может, я превратилась в малую птаху, какую вы ловили в тех кустах?

Она рассмеялась ещё громче, но стоило Турыишу спуститься на землю, как ханбика замолчала. Мужчина привязал коня к тонким, но прочным кустам орешника и повернулся к Гаухаршад. Девушка уже опустила сетку чадры на лицо и сидела тихо, смиренно перебирая лепестки весенних цветов, раскиданных на её коленях. Казалось, это не она вовсе так дерзко разговаривала со своим стражем мгновение назад, не она смеялась, бросая кокетливые взоры на мужчину.

– Госпожа, вам следует вернуться на поляну, – твёрдо произнёс Турыиш.

– Заче-ем? – она протянула слово с ленцой, повернула голову набок, как капризный ребёнок.

– Весной в горах бывает опасно, госпожа.

– Что же здесь опасного? Взгляните, какое синее небо, а как поют птицы, как цветут деревья. Здесь рай, мой алпаут. О, как освежает этот мир моё сердце, душа пьяна от вольного ветра.

Девушка говорила о красотах природы совсем не восторженным голосом, и не слышалось в её речах восхищения. Она словно иронизировала, повторяла слова юных дев, какие обычно сыпались с прелестных уст при виде цветущих полян и долин. А юзбаши за её иронией послышались и горечь, и безысходность. И он заговорил, отвечая не её словам, а тому состоянию души, в каком пребывала юная ханбика:

– Цветение самого прекрасного цветка порой одурманивает, а лучший из цветов, роскошный мак, лишает человека разума. Вам только кажется, госпожа, что здесь вы в раю, но это обман, даруемый нашей душе посредством наших глаз.

– Обман? – Гаухаршад вдруг поднялась с камня, так что цветы посыпались с её узорчатого подола на землю. – Обман! Какая правда слышится в ваших речах, юзбаши. Вся эта красота вокруг, это сияние дня – всё обман! И я живу в обмане, в мерзкой лжи, опутавшей меня, как паутина гадкого паука. Мне лгут все: мои слуги, моё зеркало и даже моя мать!

Она во внезапном порыве вдруг откинула чадру прочь. Турыиш невольно отступил назад, попытался спрятать свои глаза, но они, едва ли не впервые неподвластные его воле, устремились к страдающему лику девушки.

– И вы тоже считаете, что дочь божественной Нурсолтан должна быть наделена необыкновенной красотой?! – с болью в голосе выкрикнула она. – Так вот этот обман, о котором вы говорили, вот как Всевышний наказал меня, дав мне лицо плебейки!

Мужчина не смог скрыть своего недоумения:

– Кто внушил вам эти мысли, госпожа? Ваша красота не ослепляет, подобно драгоценному камню, не вводит в безумие, но вам дана красота, как всякой иной женщине. Взгляните на свои глаза, губы. – Турыиш вдруг смутился и отвернул загоревшийся взор. Но этого мгновения было достаточно, Гаухаршад уже увидела эту искру, блеснувшую в глазах мужчины, и потянулась к нему, как жаждущий путник тянется к прохладному источнику:

– Так в твоих глазах я красива? О, не отводи же своего взгляда, скажи мне, я красива?!

Её пальцы требовательно коснулись рукава мужчины, вынуждая его вновь взглянуть на неё, и от этого прикосновения тело Турыиша пронзил нервный озноб. Он с трудом сдерживал дрожь возбуждения, а его глаза скользили по юному овалу лица, по девичьему стану, который казался стройнее веток речной ивы.

– Вы очень красивы, госпожа моя, – едва вымолвил он.

Она отпрянула от него, схватила чадру, лежавшую на траве, и бросилась бежать к поляне. Гаухаршад убегала, а её счастливый смех звенел, пройдя сквозь ветви деревьев, он возносился к сияющему светилу.

«Как я позволил себе забыться? – с ужасом подумал Турыиш. Он с трудом пытался успокоить бешеный стук сердца. – Как я посмел своими мыслями и постыдным желанием коснуться этой девушки? О Всемогущий Аллах, за какие проступки послал ты столь тяжкое испытание?!»