Читать книгу Гаухаршад - Ольга Иванова - Страница 20

Гаухаршад со всеми удобствами устроилась в садике, размещённом около её покоев. Здесь царила особая аура, и если в ханском саду осень уже вступила в свои права, в этом маленьком мирке ещё продолжалось лето. Так же пышно цвели розы, а в расставленных по кругу низких керамических горшках вновь распускались тюльпаны и благородные гиацинты. Ханбика принимала у себя юзбаши Турыиша. Бывший начальник её охраны быстро оправился от жестокого наказания и теперь смиренно просил аудиенции. Впервые за эти дни Гаухаршад почувствовала себя счастливой, несмотря на нависшую над её головой угрозу скорого замужества. Она была счастлива уже одним тем, что возлюбленный пожелал увидеть свою суровую госпожу. По её приказу в садик вынесли столик с изысканными яствами. Гаухаршад хотелось обставить примирение с мангытом с пышной роскошью. Увы, запертая в своих покоях, она не могла позволить себе многого.

Турыиш вошёл в гостеприимно распахнутые двери и склонил голову. Она поднялась навстречу, с лёгкостью газели миновав небольшое пространство садика, остановилась перед ним. Как хотелось Гаухаршад кинуться в объятия этого крепкого, широкоплечего мужчины. Как изнывали её руки, рвущиеся приласкать исполосованную плетьми спину. Она готова была перецеловать каждый шрам на его теле, искупить нежными прикосновениями хоть малую толику своей вины.

– Садитесь же, юзбаши, – едва слышно пролепетала она, так и не сделав того, к чему рвалось её неразумное сердце.

Ханбика попыталась успокоить застучавшую в висках кровь, поднесла руки к лицу, погладила щёки дрожащими пальцами, задев свои длинные, звенящие чулпы:

– Вы просили об аудиенции, Турыиш-ага. Я слушаю вас.

– Госпожа моя, – его долгожданный голос проник в самое сердце девушки, и она закрыла глаза, затрепетала от счастья. – Я молю вас о милости: позвольте мне уехать в Крым и забрать с собой сына.

Словно глыба льда рухнула между ними. Ещё мгновение назад Гаухаршад ощущала себя в ласковой, благоуханной весне и вдруг оказалась в холодном снежном плену зимы.

– Уехать… в Крым? – слова царапали её горло, но она выталкивала их против своей воли. – Когда же пришло к вам это решение, юзбаши?

Он молчал, не поднимая глаз, и тогда Гаухаршад закричала, вкладывая в свой вопль отчаяние исстрадавшейся души:

– Зачем же ты явился ко мне?! Чтобы вновь отвергнуть! О Всемогущий Аллах, за что ты так наказываешь меня? За что?!

Она внезапно замолчала. Мужчина оказался около неё, упал на колени, и она увидела, как потемнели от страдания его глаза.

– Светлейшая ханбика, госпожа моя, вы выходите замуж за знатного, молодого и красивого вельможу. Меня больше нет ни в вашей жизни, ни в вашем сердце. Молю вас, избавьте меня от мук ощущать свою незначительность рядом с вашим блистательным супругом! Я не вынесу этого, ведь мои недостойные чувства стали только сильней!

Турыиш вцепился в резную ручку кресла, куда опустилась Гаухаршад, он не отрывал взгляда от застывшей девушки:

– О, как ничтожно мал человеческий запас терпенья. Я более всего на свете хочу слышать из ваших уст признание в любви и ещё больше боюсь этих слов! Прошу вас, повелительница моя, отпустите своего раба на волю.

Она качнула головой, сначала слабо, потом сильней, и затрясла ею так отчаянно, что Турыиш испугался за неё.

– Не-ет!!! Я никогда не отпущу тебя, и не смей просить об этом! Ты хочешь бросить свою госпожу теперь, когда она нуждается в твоей любви, в твоей помощи?

– Помощи? Мой слух не обманул меня, светлейшая ханбика, вы просите меня о помощи?

– Да, Турыиш. – Она склонилась ниже, словно опасалась, что выложенные камнем стены услышат её слова, зашептала с жаром: – Они все желают, чтобы я вышла замуж за мурзу Булат-Ширина. Но я ненавижу этого надутого индюка! День, когда меня соединят с ним браком, станет последним днём в моей жизни. Клянусь тебе, Турыиш, не боясь гнева Всевышнего, наложу на себя руки, но не позволю Булат-Ширину коснуться меня!

Юзбаши отшатнулся от ханбики, он с ужасом читал мрачную решимость на её юном лице:

– Вы совершаете ужасную ошибку, госпожа. Опомнитесь! Мурза Булат-Ширин сможет сделать вас счастливой, ведь у него для этого есть всё!

Гаухаршад рассмеялась, зло оборвав мужчину:

– Вы правы, у него для этого есть всё, но он не станет заботиться о моём счастье. Быть может, я не так уж и много прожила на свете, но никогда не была наивной глупой овечкой! Булат-Ширину не купить меня жемчужинами красивых слов, я предчувствую, какая жизнь ожидает меня в его гареме, и никогда не смирюсь с унижением, которое он готовит для меня!

– И что же вы решили? – тихо спросил Турыиш. Он понимал, что ханбика толкает себя в бездну ошибок, но не знал, как переубедить её.

– Вы поможете мне бежать! – решительно проговорила Гаухаршад. – Вы, юзбаши, и ваш сын.

– Это безумие, – покачал головой мангыт.

Но она, не давая возразить, горячо обхватила его за плечи, зашептала, обжигая жарким дыханием губы:

– В этом мире всё безумно, Турыиш. Безумие – жить, безумие – любить, даже мечтать о счастье! Но я не желаю ждать, когда судьба смилостивится надо мной и позволит испить глоток счастья. Я сама возьму всё, что может предложить нам жизнь! И не смей возражать, любимый. Подумай о том, что если ты откажешь мне, то вскоре ответишь перед Всевышним за мой уход на тот свет. Выбирай же.

Она больше не сдерживала себя, приникла к мужским губам. И Турыиш забыл обо всех своих сомнениях. Горячая волна любви, так долго сдерживаемая разумом, смела все преграды, хлынула из его сердца, изливаясь страстными поцелуями. И эти жгучие поцелуи, словно печать, скрепили преступный замысел Гаухаршад.

На рассвете у каменной ограды ханского сада остановились два всадника. Один из них вёл под уздцы вороного жеребца. Вокруг стояла тишина, лишь изредка нарушаемая сонными окриками караульных. Плотный, сырой туман стелился по земле, возносил в воздух прелый запах опавшей листвы. Турыиш, а это был он, приподнялся на стременах, сделал знак Геворгу и быстрым броском зацепился за ограду, через мгновение юзбаши оказался наверху. Оба мужчины притихли, вслушиваясь в звуки спящего дворца. Заскрипел мокрый песок под чьей-то осторожной ногой. Сотник прижался к ограде, настороженно всматриваясь в туманную глубь сада. Очертания человеческой фигуры, возникшие в тумане, заставили его насторожиться ещё больше, большое мускулистое тело напряглось, готовое к прыжку, рука сжала кинжал. Но туман, слегка рассеявшись, очертил силуэт женщины, закутанной в тёплое покрывало.

– Турыиш, – едва слышно позвала она.

Мужчина с облегчением выдохнул, спрыгнул вниз, в зашуршавшую листву. Гаухаршад кинулась к нему, прижалась дрожащим телом:

– Скорей, любимый! Я так боюсь!

– Не опасайтесь, госпожа, обопритесь на меня. – Юзбаши огляделся, осторожно постучал кнутовищем нагайки о камень ограды. Такой же слабый ответный стук послышался со стороны улицы. Турыиш, глядя в лихорадочно горевшие глаза девушки, ободряюще улыбнулся:

– Я подсажу вас, светлейшая ханбика, а внизу вас ожидает Геворг.

Гаухаршад и не почувствовала, как взлетела на ограду, а снизу к ней уже тянулись руки черноглазого юноши. Он спустил её вниз, подвёл коня. Турыиш, спрыгнувший с каменной ограды вслед за ней, вскочил на своего скакуна.

– С нами Аллах, – промолвил он торопливо и хлестнул жеребца.

Всадники промчались через весь город и вылетели в только что открывшиеся Ногайские ворота. А в столице зарождался обыденный день, и никто даже не обратил внимания на путников, из-за которых спустя несколько часов в ханском дворце случится ужасный переполох.

Как только обнаружилась пропажа сестры, разгневанный Абдул-Латыф послал за ней погоню. Отрядил своих воинов и улу-карачи Кель-Ахмед. Но прошла неделя, а ханбика словно в воду канула.

Когда улеглась первая волна слухов, усердно раздуваемая сплетницами всех возрастов и рангов, град насмешек посыпался на голову незадачливого жениха. Сверстники высокородного мурзы бросали юноше колючки подначивающих реплик. Особо усердствовал вечный соперник Булат-Ширина – мурза Джан-Ай из рода Мансуров. Неповоротливый и нескладный мурза всегда завидовал Булату, тот обыгрывал его на скачках и в состязаниях лучников. И девушки, обходившие стороной Джан-Айя, вздыхали о красавце Булате. Но особую зависть у Джан-Айя вызывала предстоящая женитьба баловня судьбы на единственной сестре хана – Гаухаршад. Шутка ли стать зятем самого повелителя! Но ныне шутку судьба сыграла с самим Булат-Ширином, и мансурский мурза радовался унижению высокомерного юноши.

В это не по-осеннему тёплое утро потомки самых знатных родов ханства отправились на охоту. На озеро Кабан молодых мурз сопровождала немалая свита: нукеры, стремянные, кречетники. Мурзы поначалу щеголяли друг перед другом парчой и бархатом нарядов, золотым и серебряным убранством упряжи, дорогим оружием и многочисленностью свиты. А после ввязались в спор о том, кто добудет ныне больше чирков. Когда прибыли на берег озера, притихшего в зарослях тальника и камыша, разделились. К охоте приступили с азартом: взлетали в небо быстрые кречеты, стрелы мчались наперегонки с ветром. Жирные утки и селезни, которые кормились на озере перед дальней дорогой, падали неуклюжими тушками на землю, подминая под себя пёстрые крылья.

Джан-Ай высмотрел самого крупного селезня. В общем гомоне и переполохе селезень чиркнул крыльями по воде, взлетел над озёрной гладью и понёсся к берегу прямо на затаившегося мурзу. Джан-Ай взмок от волнения, но не снимал напряжённого пальца с тетивы, а как настал долгожданный миг, спустил стрелу. Селезень упал тяжело прямо в заросли камыша. Мурза окликнул нукеров, но рядом никого не оказалось, и он кинулся сам, топоча по холодной воде дорогими, тонкой выделки ичигами. Джан-Ай руками раздвинул плотные камыши, селезень был где-то поблизости, трепыхался, на этот звук и шёл мурза.

Он наконец разглядел добычу, закричал победно и кинулся к селезню. Да только больно ударился лбом о чужое плечо и упал с размаху в воду. Рука соперника уже ухватила птицу и торжествующе воздела её вверх. Джан-Ай сердито засопел, хотел вытянуть плетью обидчика, да так и замер от неожиданности. Перед ним, по колено в воде, стоял сам Булат-Ширин. Мурза с победным видом готовился нацепить селезня на свой пояс.

– Не смей! Это моя добыча! – взревел Джан-Ай. Он поднялся из воды, зло вскинул большую голову. Такья[36], опушённая дорогим мехом, вся промокла от воды, а кое-где с неё свешивалась зелёная тина.

Булат-Ширин при виде мансурского мурзы расхохотался:

– Смотрите на этого увальня, среди нас появилась Су анасы[37]! С каких это пор Водяные требуют для себя жирных селезней?

– Не видишь, у селезня торчит моя стрела, это я его подбил! – Горячась, Джан-Ай подскочил к сопернику, указал пальцем на оперение стрелы. Но оперение чудным образом преобразилось. Только что были пёрышки чёрного цвета, как у всех охотников из рода Мансуров, а тут, откуда ни возьмись, по чёрному цвету прошлась яркая красная полоса.

Булат-Ширин рассмеялся:

– Да ты не просто увалень, а ещё и слепец!

Кровь Джан-Айя вскипела, он крепко сжал кулаки, уже готовился кинуться на обидчика, но сдержал себя, даже засвистел насмешливо, косясь прищуренными глазами на Булата. И сказал наконец, словно пустил долгожданную стрелу с ядом:

– Пусть я буду увальнем и слепым на оба глаза, но моя невеста не бежала перед самой свадьбой, как ханбика, не пожелавшая оказаться в объятьях нашего ширинского красавца!

Меткая стрела попала в цель. Булат побледнел, в следующее мгновение он откинул в сторону селезня и кинулся с кулаками на Джан-Айя. Мурзы упали в холодную воду, взбаламутив тину, пинали друг друга ногами и лупили кулаками. Сбежавшиеся нукеры едва развели разъярённых вельмож. У Булат-Ширина оказалась разбитой губа, у Джан-Айя заплыл глаз.

Не глядя на галдящих охотников, которые пытались разобраться в их ссоре, мурза Булат отправился на берег. С мокрой одежды стекали грязные ручьи, тальник путался под ногами, но мурза ничего не замечал и не слышал окликов верных нукеров. Он видел перед собой лишь насмешливое лицо Джан-Айя и слышал только его издевательские слова.

– Проклятая Гаухаршад! Тебе обязан насмешками презренных людишек, – бормотал Булат-Ширин. – Но придёт мой черёд, и ты окажешься в моих руках!

Он с яростью переломил ветвь тальника и швырнул её в воду.