Читать книгу Охота на носорога - Ричард Брук - Страница 11

Традиция чайной церемонии ровно в пять часов пополудни в семействе Гилфордов соблюдалась столь же свято, как плам-пудинг и ростбиф на Рождество, и охота на шоколадные яйца в пасхальное воскресенье (1). Зимой, ранней весной и поздней осенью, а также в дождливую и ветреную погоду чай и закуски подавали в малой гостиной, смежной с библиотекой, где лорд Чарльз обычно проводил послеобеденные часы. В теплое же время года чайный стол накрывался под тентом в саду, между розарием и лужайкой для игры в крокет.

Это было самое подходящее место для неспешного отдыха и беседы, уютное, с прекрасным обзором, равно защищенное и от сквозняка, и от жаркого солнца. Стол застилали роскошной скатертью, на стулья и плетеные кресла клали подушечки. Помимо превосходного чая и свежайших сливок, подогретых до идеальной температуры, подавалось и легкое десертное вино, а в меню закусок неизменно входили сэндвичи с огурцом, яйцом и редисом, канапе с паштетом и семгой, тарталетки с фруктами и воздушным кремом, пирожные шу с разнообразными начинками и масляный бисквит.

Если в поместье прибывали гости, за час до чаепития обычно затевалась подвижная игра, проводилась репетиция любительского спектакля или шуточное состязание в буриме, а после молодежь устраивала «чайные танцы» под фортепьяно… в то время как старшее поколение прогуливалось по саду, любовалось коллекцией орхидей, кормило китайских рыбок, составляло партию в бильярд или крокет. Но каким бы развлечениям ни отдавалось предпочтение в определенный день, все оставались довольны.

Посвященные знали, что чаепития в Гилфорд-парке порой используются лордом Чарльзом для тайных переговоров по деликатным вопросам, для необъявленных смотрин, поскольку в доме жила девушка, вошедшая в возраст невесты, а кроме того – для приглашения гостей не самого высокого ранга, людей нужных и полезных, заслуживающих радушного приема, однако не имеющих должной репутации и положения в обществе, чтобы посещать званые обеды и парадные ужины.

Джейкоб Штерн и его жена как раз входили в особый круг «чайных гостей». За те три года, что длилось их знакомство с лордом Гилфордом, они получали регулярные приглашения «к пяти часам», бывали и на общих праздниках, вроде ежегодного маскарада, куда съезжались соседи со всей округи, или открытии сезона охоты, но на этом привилегии семейства Штерн заканчивались. И на то у владельца Гилфорд-парка имелись веские причины.

Джейкоб был урожденным англичанином, по воспитанию – джентльменом. У него нашлось бы немного конкурентов в вопросах, связанных с разведением, содержанием и обучением лошадей, подготовкой их для охоты или скачек, и он мог по праву считаться человеком состоятельным и почтенным, несмотря на некоторую запутанность дел. По крови же мистер Штерн был наполовину евреем, наполовину немцем, а по религиозной принадлежности – католиком; и, наконец, он имел несчастье быть приверженцем Либеральной партии… Каждое из этих обстоятельств само по себе не имело особого значения (за исключением последнего), но их совокупность закрывала Джейкобу доступ в ближний круг лорда Чарльза Гилфорда, а значит, и за обеденный стол.

Лорд Чарльз считал мистера Штерна интересным собеседником, честным и умным человеком, однако в голову аристократа и убежденного консерватора никогда не закралась бы мысль о подлинной дружбе с полукровкой-либералом, не говоря уж о том, чтобы породниться с его семейством. Тем паче, что супруга мистера Штерна еще меньше, чем ее муж, могла бы хвастаться своим происхождением: в графстве ходили упорные слухи, что Ханна – бывшая актриса, да и нынешнее ее поведение не могло считаться безупречным, по строгим меркам господствующей морали. Нет, ничего открыто скандального она не совершила, и на людях супруги смотрелись идеальной парой, и все же те, кто всласть судачил о Штернах, сходились во мнении, что нет дыма без огня… уж слишком разительным было несходство обеих младших дочерей Джейкоба со своим отцом, в то время как единственный старший сын был полной его копией.

По этой причине леди Амелия Кавендиш поджала губы и подняла брови, узнав, что ей придется пить чай в обществе миссис Штерн.

Она и так не слишком радовалась дамам своего возраста, при любом удобном случае слетавшимся в Гилфорд-парк как мухи на мед, однако то была честная борьба равных с равными, соперничество элегантных львиц за стареющего, но все еще более чем привлекательного льва… Амелия умела оборонять свои владения, это держало в тонусе получше верховой езды.

Делить же досуг и поддерживать беседу с вороной в павлиньих перьях, и наблюдать, как лорд Чарльз расточает ей улыбки и любезности, казалось несколько унизительным.

«Мог бы и посоветоваться со мной, прежде чем приглашать бывшую даму полусвета в довесок к муженьку-торгашу – и его одного вполне хватило бы!..», – обиженно думала Кавендиш. Хотелось что-то предпринять, и если уж не помешать визиту миссис Штерн, то хотя бы разузнать об истинных мотивах приглашения.

Во время традиционной прогулки с лордом Чарльзом в оранжерею, для проверки самочувствия упрямой Peristeria Elata, что изводила всех туманными намеками на цветение, но пока так и не зацвела, леди Амелия как бы невзначай поинтересовалась у своего доброго друга:

– Дорогой мой Чарльз, ты уверен, что миссис Штерн – подходящая компания для юной Маргарет?..

– Почему же нет? – усмехнулся лорд Чарльз и, отвлекшись от созерцания орхидеи, не без удовольствия окинул взором свою подругу, приобретшей с возрастом приятную дородность, но не утратившую ни привлекательности, ни свежести, и до сих пор заслуженно считавшуюся одной из красавиц графства. – Разумеется, ей никогда не сравниться с тобой, дорогая Амелия, ни по красоте, ни по уму, ни по манерам, однако она неплохо держится и умеет порой быть… забавной.

– Ах, Чарли, ты чересчур снисходителен, как и все мужчины… ты знаешь, я не люблю злословить о других, но нельзя не признать, что эта женщина попросту вульгарна. И…

– И? – лорд Чарльз поднял брови. Кавендиш, зная его манеру подсмеиваться над женскими заботами о благопристойности, решила оставить экивоки и договорила:

– Будь Маргарет моей дочерью, я бы не позволила ей сидеть рядом с Ханной!

Гилфорд покачал головой:

– Не думаю, что час-другой в компании бедняжки Ханны, каким бы ни было ее поведение в прошлом или настоящем, способен хоть как-то повредить Мэг… И, говоря начистоту, Амелия, есть нечто… вернее, некто… беспокоящий меня в этом смысле гораздо больше, чем миссис Штерн.

– О-о… вот как? – Кавендиш, за долгие годы нежного и тесного знакомства с Гилфордом, до тонкостей изучившая все его жесты, гримасы и модуляции голоса, мгновенно уловила оттенок неподдельной тревоги. – Чарльз, дорогой мой… о ком ты говоришь?

– О некоем Эдварде Лэндсбери.

– Лэндсбери? – Амелия нахмурилась. – Не припомню такую фамилию среди наших общих знакомых. Кто он?

– Практически никто. Бедный эсквайр, младший сын в семье… Ни денег, ни положения, и, кажется, еще буян и картежник в придачу.

– О Боже мой!

– Да, представь себе… но это еще не все. Он близкий приятель мистера Кроу…

– Ты говоришь о Клэйтоне Кроу, сыне сэра Сэквилля, что помолвлен с девчонкой Буршье?..

– Да, о нем…. Так вот Кроу по протекции пристроил своего нищего школьного дружка на место берейтора в конюшни мистера Штерна. И… он теперь дает уроки выездки обеим юным сумасбродкам – будущей миссис Кроу и моей дочери.

– О, Чарльз!..

– Теперь ты все понимаешь, не так ли?

– Разумеется, понимаю… – Амелия потерла виски, нащупала в шатлене флакончик с острой солью, поднесла к лицу и быстро вдохнула; этот жест женской слабости – хорошо продуманный, но выглядящий так естественно – растрогал лорда Чарльза, он поддержал подругу за талию и бережно усадил на скамейку среди апельсиновых и банановых деревьев:

– Прости, дорогая, я вижу, мой рассказ тебя слишком разволновал…

– Нет-нет, Чарльз, ничего страшного… мне уже лучше. – Амелия улыбнулась и чуть подвинулась, ненавязчиво приглашая джентльмена занять место рядом с ней, что Чарльз немедленно и сделал. – Продолжай, пожалуйста. Значит, этот Лэндсбери имеет виды на леди Маргарет… притом не имея никаких особых достоинств… Помилуй Боже, какая наглость!

– Вот именно – наглость! – Гилфорд кивнул и насупился, что придало ему сходство с рассерженным львом.

– И… ты полагаешь, что Маргарет сама им увлеклась? – хотя они были наедине и никто не мог их услышать, Амелия понизила голос до едва различимого шепота, подчеркивая важность и конфиденциальность темы.

– Увы… ты же знаешь, как современные девицы романтичны, впечатлительны, как падки на всю эту новомодную либеральную чепуху… и старые, как мир, песни о безумной любви с первого взгляда.

Кавендиш подумала, что все, сказанное лордом Чарльзом, скорее можно отнести к мисс Буршье – и впрямь восторженной эксцентричной особое, чем к Маргарет, отличавшейся острым критическим умом и здравомыслием… но возражать не стала. Чужая душа – потемки, особенно если это душа незамужней девицы, куда чаще напоминающая дикий сад, чем регулярный парк с ровно расчерченными дорожками.

– Но как же ты сумел выяснить все так быстро и точно?

– У меня свои источники. Они надежны.

– Тогда объясни мне, что ты намерен делать?

– Прежде всего я хочу познакомиться с ним поближе… с этим ловким охотником за девичьими сердцами и большим приданым.

– Разумное решение, но все равно не могу понять, что ты задумал, Чарльз? Причем здесь чета Штернов?

– Они оба нужны мне для отвлекающего маневра, Амелия. Поскольку я пригласил к чаю не только их… – усмехнулся Гилфорд. – Помнишь, я говорил тебе, что Штерн почти согласен продать мне Буше?

– Да, конечно! Ты был так доволен… – Амелия нежно улыбнулась, и руки женщины и мужчины встретились в более чем дружеском пожатии. – И что же?..

– Буше сегодня будет почетным гостем. Штерн показывает его мне… во всей красе. Теперь тебе не трудно угадать, кто приведет жеребца и поработает с ним в манеже у нас на глазах.

– Мистер Лэндсбери!

– Ну конечно. Так я смогу сам увидеть его… составить окончательное мнение… и возможно, мне удастся сразу показать дочери, кто он такой и что из себя представляет.

– Я тебя полностью поддерживаю, Чарльз, и, кажется, теперь полностью разгадала твой замысел.

– Ты поможешь мне, Амелия?

– Конечно, помогу! – горячность леди Кавендиш не была притворной. – Ты можешь на меня положиться, Чарльз. Ты знаешь, как я люблю Маргарет, как я желаю ей счастья, как мечтаю, чтобы она сделала блестящую партию… и конечно, мы должны оберегать ее от корыстных проходимцев, в какие бы серебряные доспехи они не рядились… Ради этого я готова на многое, и если тебе нужно, чтобы я была милой и любезной с миссис Штерн – даже голубка не сравнится со мной кротостью.

****

Леди Кавендиш сдержала слово и не подвела лорда Чарльза. Роль королевы сердец удалась ей на славу. Ненавязчиво помогая Маргарет выполнять обязанности хозяйки, она предпочла скрыть свое ироническое остроумие под вуалью заботливой доброжелательности; с гостями же держалась так сердечно и просто, что все, не исключая миссис Штерн, улыбались и чувствовали себя непринужденно.

Беседа за чайным столом не умолкала ни на минуту, ни разу не повисла неловкая пауза, каждое слово было в строку, каждая шутка – и уместна, и смешна. Благодаря предпринятому леди Кавендиш маневру, Джейкоб Штерн, как почетный гость, неожиданно для себя оказался в центре внимания. Его окружил цветник сразу из четырех дам: самой Амелии, собственной супруги, дочери хозяина дома и ее лучшей подруги. Поначалу мистер Штерн немного тушевался, а когда с ним заговаривала Пиа Буршье – краснел, как мальчишка… но мало-помалу преодолел скованность и показал себя таким галантным кавалером и отменным рассказчиком, знавшим, по меткому замечанию Маргарет, «все на свете – и еще чуть-чуть», что дамы только ахали… и просили новых историй о знаменитых лошадях, путешествии в Аравию, о легендарном арабском дерби через пустыню, «жаровню Аллаха», от Эр-Рияда до Дамаска – сам мистер Штерн, разумеется, в ней не участвовал, однако имел возможность наблюдать за финальным этапом. Тогда-то, по его словам, он и «заболел» скаковыми лошадьми, и понял, что эти благородные существа создавались Богом не для тяжелой работы или войны, а для украшения жизни и услаждения взоров – ибо на свете есть очень мало столь же прекрасных зрелищ, как породистый скакун, свободный, без пут, идущий широким галопом…

– После возвращения из Дамаска я и приобрел своего первого племенного жеребца, Падишаха, что дал прекрасное потомство, в частности, таких жеребцов, как Юпитер и Буше…

– Да, верно, – подтвердила Ханна. – Как раз на те самые деньги, что должны были пойти на виллу в Мэйфейре… но вместо нее мы приобрели лошадиную ферму в Хэмпшире.

Она сказала это шутливым тоном, даже немного кокетливо, но напрягшееся лицо Джейкоба и дернувшийся желвак на скуле выдали, что противоречие между супругами по поводу коневодства насчитывает не один год и никуда не делось.

Леди Кавендиш и Маргарет сохраняли олимпийское спокойствие, не подавая вида, что замечание о деньгах из уст миссис Штерн прозвучало донельзя вульгарно, и, положа руку на сердце, было самым настоящим нарушением приличий… но Пиа Буршье, обычно очень мало внимания обращавшая на материальную сторону жизни, вдруг покраснела до ушей и, посмотрев сперва на Джейкоба, а потом на Эдварда, что сидел с другой стороны стола, под прицелом лорда Гилфорда, и пролепетала:

– Знаете, мистер Штерн, это очень хорошо, что ваша мечта сбылась, и у вас есть лошади… Я никогда и нигде не видела таких красивых и ухоженных животных, как в ваших конюшнях, они все выглядят счастливыми, и… у вас работает самый искусный берейтор!.. И… простите, если я скажу глупость, но по-моему, это потому, что вы любите своих лошадей, по-настоящему любите… и деньги здесь совсем ни при чем…

Едва Пиа умолкла, Джейкоб тоже залился краской и, прижав руку к сердцу, глухо сказал:

– Благодарю вас, мисс… Я не ожидал встретить такое понимание… увы, большинство моих знакомых разделяет мнение моей супруги, что я всего лишь сумасброд, решивший разориться ради иллюзорной мечты.

Ханна бросила на мужа презрительный взгляд, холодно улыбнулась Пиа… и проговорила тоном сладким, как патока:

– Да, милочка… вы совершенно правы. Лошади у нас счастливы, они как сыр в масле катаются. У них всегда и лучшая еда, и лечение, и обновки… и даже учителя, как вы верно заметили, мисс. Мистер Штерн на все пойдет ради этих «божественных созданий»… как иные джентльмены – ради балетных танцовщиц.

– Позвольте предложить вам еще чаю, миссис Штерн? – вмешалась Маргарет, все больше изумляясь, как взрослая дама не стыдится публично унижать своего супруга; это был тот редкий случай, когда она готова была согласиться с мнением леди Амелии, что иных людей не стоит приглашать в гости.

– Да, леди Маргарет, благодарю вас… – Ханна охотно подвинула свою чашку. – И пирожное, если позволите. Шу… это моя слабость, не постыжусь признаться.

– Прошу вас, угощайтесь.

– Ах, эти пирожные!.. Чудо!.. Чай просто изумительный, такой ароматный… а со сливками… как будто пьешь нектар, смешанный с росой, подобно колибри!.. Знаете, такие маленькие птички, совсем крохотные?..

– Да, они у нас живут в оранжерее… – начала Маргарет, радуясь, что нашлась нейтральная тема, но не тут-то было, миссис Штерн хотела говорить сама:

– В оранжерее, ну надо же! А у нас, представьте, тоже жили колибри… мне в свое время привезли несколько сказочных крохотулек с Антильских островов… они были частью моего приданого, но к сожалению, все передохли, бедняжки, в первую же зиму. Не вынесли йоркширских холодов…

– Ханна… – с мягким упреком проговорил Джейкоб и слегка покачал головой, давая жене понять, что ей следует убавить красноречие и перестать солировать; однако попытка не имела успеха. Миссис Штерн словно задалась целью поведать всем присутствующим о своей злосчастной судьбе, недовольстве браком и заодно – о делах семейства, вконец расстроенных из-за нелепых проектов Джейкоба. Простодушием на грани неприличия, откровенностью на грани грубости Ханна маскировала холодный расчет: выжать из лорда Гилфорда как можно больше денег за Буше – и сладить сделку как можно скорее… Хозяин Гилфорд-парка наверняка примет их условия, если на другой стороне весов будет избавление от таких неприятных соседей.

«Ах, если бы еще Джейк не сидел как истукан, и вместо того, чтобы пялиться на девчонку Буршье, хоть немного помог мне развлекать этих манерных дамочек, прикидывающихся сотканными из эфира, словно они и по нужде не ходят!» – негодовала про себя Ханна и украдкой посматривала на лорда Чарльза, поглощенного беседой с молодым Лэндсбери. – «Хорошо хоть, что Эдвард свое дело знает, упрямец… Боже, вот уж кто настоящий мужчина!.. Силен как бык, а строен, гибок – как танцовщик… Еще и ловок, как акробат… И смел! Как великолепен он был верхом на Буше, смотрелся настоящим кентавром!.. Или безумцем, жизнью не дорожащим, на все готовым ради головоломного трюка… но зато цель достигнута, лорда Чарльза удалось впечатлить. Недаром он Эда посадил рядом и держит при себе, точно арестованного».

Она прерывисто вздохнула и с трудом заставила себя отвести глаза от берейтора, чье искусство наездника, вкупе с буйной гривой волос, достойной Авессалома или Самсона, широкими плечами и сложением, как у античного борца, уже несколько месяцев не давало ей спокойно спать по ночам – увы, без намека на взаимность, ибо Эдварду Лэндсбери больше подошло бы имя Иосиф. (3)

Рассудок пришел ей на помощь и обратил к более прагматическим вещам:

«После того, что мы видели в манеже… цена на жеребца должна взлететь до небес! Джейк обязательно должен поторговаться за него. Будь у него настоящая деловая сметка, как у Айзекса или Гольдштейна – сказал бы вот прямо сегодня, пока Гилфорд пылает, что передумал… и поупирался пару недель… а потом пригласил бы лорда на скачки в Эпсом… они как раз через две недели… чтобы тот опять посмотрел Буше в деле… и объявил новую цену, когда жеребчик первым придет к финишу! Но Джейк иной раз такая тряпка… откуда он набрался этой идиотской щепетильности, хотелось бы мне знать?.. Из-за нее нам никогда не выиграть тяжбы с мистером Барнсом…»

Ханна снова вздохнула и огорченно надкусила пирожное. Золотистое воздушное тесто и взбитый сливочный крем с тонким ореховым вкусом ненадолго примирили ее с несовершенством мира, где почти никогда не получаешь то, что хочешь, не заплатив непомерной цены за свое желание.

К столу подали землянику и мороженое, общий разговор снова оживился.

Леди Кавендиш, неожиданно для себя найдя в мистере Штерне приятного собеседника, знакомого с таким тонким предметом, как разведение орхидей, пустилась с ним в обсуждение капризного нрава Peristeria Elata и способов все же уговорить строптивое растение явить себя во всей красе. Пиа пошутила, что, может, переговоры с гордой тропической красавицей стоит доверить колибри – они подружатся, и орхидея сама захочет пригласить крохотных птичек «на нектар». Все весело рассмеялись, Джейкоб посмотрел на девушку с откровенной нежностью, леди Амелия милостиво улыбнулась и нашла, что это хорошая идея, а Ханна кисло заметила, что теперь поняла, что такое настоящее французское остроумие: способность превратить урок ботаники в анекдот…

– Какая противная женщина!.. – улучив момент, когда никто не смотрел в их сторону, по-французски прошептала Пиа на ухо Мэг. – Хоть бы она подавилась своим пятым пирожным!..

– Пиа!..

– Ну правда же, Мэгги… бедный мистер Штерн!.. А ты заметила, как она все время смотрит на твоего Эда?.. Как голодная змея!

– Тссссс… – Мэг сделала вид, что подливает подруге чай, но кровь внезапно застучала в виски, она почувствовала головокружение, легкую дурноту и едва удержала в пальцах молочник. Такое с ней случилось впервые: Маргарет ни разу в жизни не падала в обморок и насмешливо относилась к чересчур нежным девицам, что при малейшем волнении хватались за флакон с солью или падали без чувств… но сегодняшний день преподносил сюрприз за сюрпризом, и душевные силы были на пределе.

Визит Эдварда в Гилфорд-парк проходил отнюдь не гладко, и самой Мэг приходилось постоянно быть начеку, чтобы не допустить фатальной оплошности, не выдать себя и Эда с головой, не обнаружить перед отцом и леди Амелией взаимных чувств… Не то чтобы это разоблачение по-настоящему пугало ее – ведь у Эда были честные намерения, и он готов был засвидетельствовать их в любой момент, хоть перед людьми, хоть перед самим Богом – но Маргарет считала, что всему свое время. И время для полной откровенности с лордом Чарльзом еще не пришло. Раз уж так случилось, что отец сам заинтересовался мистером Лэндсбери, надлежало по-умному и бережно подготовить его к известию, что мистер Лэндсбери и мисс Гилфорд намерены пожениться.

Маргарет сыграла с отцом достаточно шахматных партий и знала его как мастера многоходовок. Он медленно подкрадывался, производя красивые отвлекающие маневры, жертвуя фигуры, а затем стремительно объявлял шах… и если не угадать рискованного хода, можно было получить мат. В нынешних обстоятельствах шахом было приглашение Лэндсбери в поместье, но не на правах гостя, а в двусмысленной роли сопровождающего для мистера Штерна, этакого рыцаря-наемника при богатом купце… Получалось, что и к чайному столу его приглашал не Гилфорд, а Штерн, Эд становился как бы «гостем гостя»… и пребывание в этом своеобразном ранге, даже кратковременное, означало, что лорд Чарльз оценивает положение мистера Лэндсбери не выше гувернера – по сути, привилегированного слуги.

Маргарет мучила подобная несправедливость, и она чувствовала, что Эд переживает ее столь же остро, однако до обстоятельного и серьезного разговора с отцом о своем будущем ничего нельзя было исправить… Присутствие леди Кавендиш – неусыпного Аргуса и строгой судьи чужих манер и поведения – усложняло ситуацию вдвое. Мэг не сомневалась, что лорд Чарльз посвятил «доброго друга Амелию» в свои планы, и сделал не просто союзницей, а сообщницей; она же не успела предупредить Эдварда насчет леди Кавендиш, и теперь оставалось уповать только на врожденную сообразительность, прекрасные манеры и редкостное присутствие духа возлюбленного.

Эдвард ее не разочаровал, напротив, образом сумел очаровать еще больше…

Красивый и храбрый всадник верхом на породистом коне цвета воронова крыла, свободно и мягко, без помощи хлыста, одними коленями и голосом направлял его движения, побуждал то идти галопом, то брать препятствия, то выполнять курбеты, то грациозно «танцевать» по кругу – и сам ни разу не дрогнул в седле, не сделал ни одной ошибки. Мало того, он еще успевал улыбаться зрителям, изящными поклонами отвечать на аплодисменты, а под конец заставил поклониться и самого Буше… это было так неожиданно и так красиво, и так красноречиво, что Мэг, уже покоренная прежде, окончательно сдалась. Она смотрела на Эда сияющими глазами, тянулась к нему всем своим существом, и жаждала тепла его губ, нежной силы его объятий.

Строгий критик нашел бы здесь немало пищи для рассуждений о женской предвзятости, о романтической восторженности, ведущей к беде, и о любовной слепоте… но Маргарет бы высмеяла любую попытку поучений.

Правила существовали, их следовало уважать, однако Эдвард Лэндсбери был исключением из одной половины правил, и живым опровержением другой половины. И, что было совсем уж непостижимо, обаянию «шевалье д’Артаньяна», как шутливо окрестила Лэндсбери мисс Буршье, поддались и леди Амелия, и в определенной степени – сам лорд Чарльз. По крайней мере, Маргарет очень давно не случалось слышать из уст отца столь искренних похвал искусству наездника, и видеть его настолько заинтересованным беседой с человеком, что по возрасту был моложе младшего сына…

Сейчас, когда «испытания» Буше в манеже закончились рукоплесканиями и криками «браво», и первая экзаменовка Эда на знание светского этикета прошла успешно, Мэг хотелось перевести дыхание и попросту наслаждаться прекрасным весенним днем и вкусным угощением. Но в голове, как назло, крутилось что-то про данайцев, приносящих дары, и сказочные сюжеты про сложные, опасные, невыполнимые задания, что король дает рыцарю, дерзнувшему просить руки принцессы.

Да еще и миссис Штерн делала все, чтобы превратить чаепитие в завуалированный бой на шпагах… или, вернее сказать, на шпильках. Пиа не ошибалась и не преувеличивала: Маргарет тоже заметила пылкие взгляды, посылаемые Ханной в сторону отнюдь не супруга, а Эдварда – и вздохи, летевшие по тому же адресу.