Читать книгу Белая Богиня - Роберт Грейвс - Страница 6

Наиболее полно, хотя чибис там и не упомянут, исходный вариант «Битвы деревьев» изложен в «Мивировых древностях». Это совершенный образец загадочной в своем лаконизме мифографии, запечатлевший, по-видимому, наиболее важное событие в религиозной жизни дохристианской Британии:

«Вот энглины [эпиграмматические стихи], что были пропеты во время Кад Годдай, битвы деревьев, или, как некоторые именуют ее, Кад Ахрен, случившейся из-за белого оленя и пса; а пришли они из Аннуна [потустороннего мира], и привел их Аматон ап Дон. И посему стали биться Аматон ап Дон и Араун, владыка Аннуна. И сражался в той битве муж, коего нельзя было одолеть на поле брани, пока неизвестным оставалось его имя. А на противной стороне билась жена по имени Ахрен [ «Деревья»], и, пока неизвестным оставалось ее имя, над ее войском нельзя было взять верх. А Гвидион ап Дон отгадал имя мужчины и пропел два энглина, которые мы тут и приводим:

Не споткнется мой конь, коего я пришпориваю;

Длинными ветками ольхи украшен твой щит,

Браном зовешься ты, Браном сияющих ветвей.

Не споткнется мой конь, несущий меня на битву:

Длинные ветви ольхи – в руке твоей:

Ты Бран, судя по ветви, что ты держишь, —

Аматон Добрый победил».

Сюжеты, подобные отгадыванию имени Брана, хорошо известны антропологам. В древности, если тайное имя бога становилось явным, враги его народа могли воспользоваться им, чтобы творить с его помощью против него злокозненное колдовство. У римлян существовал известный как elicio (выманивание) обычай узнавать тайные имена богов тех народов, с которыми они воевали, и соблазнительными посулами зазывать их в Рим. Иосиф Флавий в сочинении «Против Апиона»[50] приводит описание подобного магического ритуала, совершенного в Иерусалиме во II в. до н. э. по настоянию царя Александра Янная Маккавея; призывали же бога едомитян в облике осла, почитаемого в Доре, неподалеку от Хеврона. Тит Ливий («История Рима от основания города», V, 21) излагает заклинание, посредством коего надеялись привлечь Юнону Вейскую в Рим[51], а Диодор Сицилийский[52] (xvii, 41) пишет, что жители Тира имели обыкновение приковывать статуи богов к пьедесталам, дабы никто их не умыкнул. Естественно, римляне, подобно иудеям, скрывали тайное имя своего бога-заступника и берегли эту тайну как зеницу ока; тем не менее некий Квинт Валерий Соран, сабинянин, был казнен на закате республики за то, что легкомысленно открыл его. Племена Аматона и Гвидиона в сражении, описанном в «Кад Годдай», столь же страстно стремились сохранить тайну Ахрен, то есть, возможно, деревьев или букв, которые обнаруживали тайное имя их собственного божества, сколь и узнать тайное имя божества, покровительствовавшего их противникам. Таким образом, этот миф повествует о борьбе за религиозное господство между войсками Дон, народа, который в ирландской легенде назван Туата Де Дананн, «народом бога, чьей матерью была Дану», и войсками Арауна («Красноречия»), владыки Аннуна (или Аннувна), потустороннего мира или национального некрополя бриттов. В «Повести о Пуйлле, принце Диведа», Араун предстает охотником на могучем бледном коне и преследует оленя со сворой белых собак с красными ушами[53] – сворой адских псов, известных по ирландскому, валлийскому, британскому фольклору и фольклору Горной Шотландии.

Туата Де Дананн были племенным союзом, в котором королевский титул наследовался по материнской линии. Некоторые из этих племен вторглись в Ирландию из Британии в середине бронзового века. В конце концов богиню Дану превратили в мужское божество, бога Дона, или Донна, и стали почитать как первопредка, давшего свое имя союзу племен. Однако в исходном варианте «Повести о Мате, сыне Матонви» она – сестра Мата, короля Гвинеда, а Гвидион и Аматон представлены ее сыновьями, то есть племенными богами союза Детей богини Дану. Согласно имеющей археологические подтверждения ирландской традиции, Туата Де Дананн были изгнаны из Греции в результате вторжения сирийских захватчиков, направились на север и в конце концов прибыли в Ирландию через Данию, которую они наделили своим собственным именем («Дания», «Королевство Туата Де Дананн»), и Северную Британию. Датой их появления в Британии считается 1472 г. до н. э., хотя это весьма и весьма сомнительно. Возможно, на сирийское завоевание Греции, которое заставило их двинуться на север, указывает Геродот в первой книге «Истории», говоря о захвате «финикиянами» в Аргосе, тогдашней религиозной столице Пелопоннеса, святилища Белой богини Ио, почитаемой Туата Де Дананн. Критяне колонизовали его около 1750 г. до н. э. Геродот не датирует это событие, а лишь относит его к эпохе до экспедиции аргонавтов в Колхиду, которая, по мнению греков, состоялась в 1225 г. до н. э., и до отплытия «Европы» из Финикии на Крит в процессе миграции племен, возможно происходившей несколькими столетиями прежде и предшествовавшей разграблению Кносса в XIV в. до н. э. В «Книге захватов»[54] содержится упоминание еще об одном завоевании Ирландии, случившемся двести лет спустя после появления Туата Де Дананн и подтвержденном Бедой[55] в «Церковной истории английского народа». Эти завоеватели, приплывшие в Атлантический океан с востока, из Фракии, по Средиземному морю, высадились на берегу Вексфордского залива, где вступили в конфликт с детьми богини Дану. Однако в конце концов их убедили отправиться дальше, в Северную Британию, именовавшуюся тогда Альбан. Они известны как пикты, или «татуированные», носители странных общественных практик: экзогамии, тотемизма, публичных совокуплений, людоедства, нанесения татуировок и участия женщин в сражениях. Подобные обычаи были распространены в Фессалии до появления ахейцев, а в классические времена приняты у первобытных племен на южном побережье Черного моря, в заливе Большой Сирт у берегов Ливии, на Мальорке (заселенной в бронзовом веке ливийцами) и на северо-западе Галисии. Потомки этих племен во времена Беды все еще говорили на языке, не относящемся к кельтской группе.

По преданию, имя Аматон (Амэтон) происходит от валлийского слова «amaeth» («земледелец»), однако не исключено, что, напротив, земледельцы пользовались особым покровительством бога Аматона. Возможно, это племя изначально породила Аматаунта, богиня моря, почитаемая на эгейских берегах. Другое племя с таким же названием, героем-первопредком которого был Геракл, переселилось с острова Крит в Аматуc (Амафунт) на Кипре в конце второго тысячелетия до н. э. По легенде, именно Аматон обучил Гвидиона волшебству, коим тот впоследствии прославился. Отсюда мы можем заключить, что Гвидион появился в Британии позднее, очевидно, его почитали как племенное божество белги, вторгшиеся в Британию в IV в. до н. э., и он был объявлен «почетным сыном» богини Дану лишь спустя несколько столетий после первого завоевания Ирландии Туата Де Дананн. Аматон с материнской стороны приходился племянником Мату Хену (Мату Старому), то есть Мату, сыну Матонви. «Мат» означает «сокровище»; однако поскольку легенда приписывает обучение Гвидиона волшебному искусству также и Мату, возможно, «Мат, сын Матонви» – усеченная форма имени «Аматус, сын Аматуанты». Часть этого племени, по-видимому, перебралась в Сирию, где основала город Аматус (Хамат) на реке Оронт, а другая часть – в Палестину, где основала другой город Аматус на узкой полоске земли между реками Иордан и Иавок. В родословии главы 10 Книги Бытия представители указанного народа упомянуты среди потомков Ханаана в конце списка, вместе с детьми Евея, Гергесея и другими племенами несемитского происхождения. Согласно Четвертой книге Царств (17: 29–31), эти племена емафян основали колонию в Самарии, где по-прежнему поклонялись богине под именем Ашима[56].

Гвидион угадал имя Брана по ветвям ольхи у него в руке, поскольку, хотя имя Бран и слово «гверн» (Gwern), которым названа в поэме ольха, звучат по-разному, он знал, что имя Брана, означающее «ворона» или «ворон», также имеет значение «ольха» (ирландское слово для обозначения ольхи – «fearn», причем «ф» произносится как «в») и что ольха – священное дерево. Третьего из четверых сыновей Партолона Милезия[57], легендарного правителя Ирландии бронзового века, звали Фёрн; известен также юный Гверн, король Ирландии, сын сестры Брана, Бранвен («Белой Вороны»). Как будет показано ниже, догадка Гвидиона находит неоднократное подтверждение в «Повести о Бранвен». Однако имя, складывающееся из наименований деревьев-букв, сражавшихся на стороне Аматона и Гвидиона, так и не было открыто.

По-видимому, культ Брана также пришел с берегов Эгейского моря. Существует немалое сходство между ним и пеласгийским героем Асклепием, который, подобно убитому Гераклом царю Корону («Вороне»), был вождем фессалийского племени лапифов, избравшего ворону своим тотемом. Асклепий был вороной и по отцовской, и по материнской линии: матерью его считалась Коронида («Ворона»), возможно, некая ипостась богини Афины, которой была посвящена ворона. Отец Церкви Татиан в своем «Слове к эллинам» предположил, что Асклепий мог быть сыном Афины:

«После того как была обезглавлена горгона… Афина и Асклепий поделили между собою ее кровь, и, в то время как он при помощи колдовской крови спасал человеческие жизни, она употребляла ее для убийства и разжигания войн».

Отцом Асклепия был Аполлон, знаменитое Темпейское святилище которого располагалось в царстве лапифов; Аполлону также была посвящена ворона. Аполлон изображается как отец другого Корона, царя сицилийского города Сикиона. Согласно легенде, Асклепий, посвятивший всю жизнь врачеванию, воскресил из мертвых Главка, сына коринфского царя Сизифа, и за это Зевс, возревновавший к его славе, испепелил его перуном. Младенцем он был спасен из пламени, поглотившего его мать и ее возлюбленного Исхия («Мощь»). Точно так же Брана уничтожил его завистливый враг Эвниссиен, товарищ Матолуха, короля Ирландского, которому Бран даровал волшебный котел для воскрешения погибших воинов. Однако в валлийском варианте легенды непосредственно после коронования в пламя бросают и сжигают заживо юношу Гверна, племянника и тезку Брана. Бран же ранен в пятку отравленной стрелой, подобно Ахиллу-минийцу, ученику кентавра Хирона, и самому Хирону, а потом обезглавлен; после смерти голова его продолжала петь и изрекать пророчества. (Ирландский Асклепий носил имя Миах и был убит после второй битвы при Мойтуре своим отцом Диан Кехтом, Аполлоном Целителем, преисполнившимся зависти к его способности врачевать.) Асклепий и Бран были полубогами, имевшими многочисленные святилища, и оба покровительствовали врачеванию и воскрешению. Кроме того, оба они чрезвычайно любвеобильны: Асклепий в одну ночь разделил ложе с пятьюдесятью девами, а Бран совершает подобный подвиг на острове Женщин, одном из трижды пятидесяти островов, где он побывал во время своего знаменитого плавания. Греческая иконографическая традиция изображает Асклепия в сопровождении пса, сжимающим в руке жезл, обвитый вещими змеями.

Похищение Аматоном пса и оленя из подземного царства подтверждает ирландскую гипотезу о том, что племена богини Дану пришли из Греции в середине второго тысячелетия до н. э., поскольку существует несколько подобных греческих легенд бронзового века. Например, это миф о Геракле, герое, которому посвящались дубовые ветви и которому его повелитель, царь Микен Эврисфей, приказал похитить у владыки подземного царства адского пса Цербера, а из священной рощи богини Артемиды, что на горе Керинея в Аркадии, – белую лань с медными копытами. Кроме того, среди приключений Геракла числилось следующее. Геракл похитил у Герофилы, дельфийской прорицательницы, отцом которой (согласно Клименту Александрийскому) был Зевс, принявший облик чибиса, а матерью – змееподобная богиня Ламия, треножник, на котором она вещала свои пророчества, но был принужден вернуть его. Среди любимых сюжетов греческого и этрусского искусства можно назвать Геракла, увлекающего из Аида Цербера, и борьбу Геракла со стражем пифии-Ламии, мешающим ему завладеть ланью и треножником. Не стоит думать, будто этим стражем был Аполлон, поскольку в те времена Аполлон являлся не солярным божеством, а вещим героем, обитателем подземного царства. Смысл этих мифов, по-видимому, заключается в том, что попытка заменить в Дельфах культ вещего лавра культом вещего дуба не удалась, однако адепты дуба сумели захватить святилища на Керинейской горе в Аркадии и на мысе Тенар в Лаконии, где большинство мифографов помещают вход в Аид, которым воспользовался Геракл. Другие мифографы полагают, что вход в Аид располагался возле озера Ахерузия в Вифинии (неподалеку от древнего города Гераклеи, нынешнего анатолийского Эрегли) и что там, где на землю упала слюна Цербера, вырос излюбленный ведьмами аконит, содержащий сильный яд, который вызывает паралич и излечивает от лихорадки. Однако этот миф восходит к иному историческому событию, а именно к захвату энетами знаменитого святилища в Вифинии.

Но откуда же взялся пес? Откуда взялся олень? Откуда взялся чибис?

Пес, с которым изображают Асклепия (подобный псу Анубису, спутнику египетского Тота, и псу, сопровождавшему Мелькарта – финикийского Геракла), – это символ подземного царства, а также жрецов-псов, энареев[58], служивших Великой богине Восточного Средиземноморья и участвовавших в содомических оргиях в так называемые собачьи дни, самые жаркие дни августа, когда на небе царит «собачья звезда» из созвездия Большого Пса. Образ пса в «Битве деревьев», как и сходные образы перечисленных легенд, наделен особым поэтическим смыслом, передаваемым краткой формулой «Храни тайну!» – главную тайну, от которой зависит верховная власть правителя. Очевидно, Аматон соблазнил какого-то жреца Брана (существовало ли гомосексуальное жречество, я судить не берусь) и вырвал у него тайну, позволившую Гвидиону угадать имя Брана. Геракл победил Цербера, бросив ему пирог с наркотической начинкой, усыпившей его бдительность; к какому средству прибегнул Аматон, не засвидетельствовано.

Чибис, как замечает Агриппа Неттесгеймский, оккультный философ начала XVI в., в своем труде «О тщете наук» (переведенном Джеймсом Сэнфордом в 1615 г.), «весьма возможно, есть птица королевской крови, ибо носит корону». Не знаю, серьезно ли Агриппа намеревался включить чибиса в число царственных птиц, но если так, то он мог полагаться на авторитет Книги Левит (11: 19). Там чибис упомянут среди птиц нечистых, то есть табуированных, в изысканной компании орла, сипа, ибиса, кукушки, лебедя, сокола, ворона, совы и филина, рыболова (под ним в Книге Левит понимается не северная олуша, а казарка)[59], аиста, цапли и благочестивого пеликана. То, что данное табу имеет несемитское происхождение, доказывается географическим распространением перечисленных птиц: некоторые из них не встречаются в климатической зоне, совпадающей с родиной семитских племен, и все они были посвящены тому или иному главному божеству в Греции или Риме, а иногда и там и там. Библеистов смущала «нечистота» чибиса, и потому они сомневались, что в этом списке действительно упомянут чибис, а не, допустим, удод или еж, но каждый раз, когда нечистота означает святость, разгадку нужно искать в сфере естествознания. Греки называли чибиса «polyplagktos», «завлекающим обманщиком», а говоря о хитрых нищих, употребляли идиоматическое выражение «умоляет, словно чибис». Мальчиком, в Уэльсе, я научился уважать чибиса за восхитительное хитроумие, с которым его самочка маскирует и прячет свои яйца в чистом поле от случайных прохожих. Сначала она долго дурачила меня тревожными вскриками «пи-вит!», «пи-вит!», доносящимися совсем не с той стороны, где скрыто ее гнездо, а иногда, поняв, что я покушаюсь на ее кладку, она принималась метаться по земле, как будто у нее перебито крыло, и почти давалась в руки. Но как только я находил одно гнездо, мне с легкостью удавалось найти и другие. Поэтический смысл образа чибиса выражается формулой «Придай тайне ложный облик!». Именно необычайная осторожность чибиса позволяет ему притязать на святость. Согласно Корану, чибис хранит тайны царя Соломона и слывет мудрейшей из множества вещих птиц, которые ему служат.

Если говорить о белом олене, сколько королей в скольких волшебных сказках преследовали его в заколдованных лесах и так и не догнали? Поэтический смысл образа оленя сводится к формуле «Сокрой тайну!».

Поэтому можно предположить, что в поэме «Битва деревьев» элементы греческого мифа о Геракле, в котором описывается, как ахейцы из Микен захватили наиболее важные племенные святилища какого-то другого греческого народа, возможно данайцев (племен богини Дану), использованы для изображения сходных событий, происшедших в Британии много веков спустя. Чтобы хотя бы приблизительно датировать эти события, требуется дать краткий обзор доисторического периода развития Британии. Хронология, разделяемая большинством исследователей и опирающаяся на археологические свидетельства, выглядит так:

6000–3000 до н. э.

Охотники эпохи палеолита, весьма малочисленные, основали отдельные поселения в различных регионах Британских островов.

3000–2500 до н. э.

Постепенно, через неравномерные промежутки времени, на Британских островах появляются охотники эпохи неолита, а вместе с ними – полированные каменные топоры и искусство изготовления грубой глиняной посуды.

2500–2000 до н. э.

Регулярные контакты жителей Британских островов и племен, живущих на континентальном берегу Ла-Манша. В эпоху неолита на Британские острова вторгаются относящиеся к долихоцефальному типу земледельцы, которые приручали животных, в больших количествах добывали кремень и изготавливали грубую глиняную посуду, украшенную узорами и весьма напоминавшую образцы глиняных кувшинов и чаш, найденные в захоронениях на острове Борнхольм и на Аландских островах в Балтийском море. Они пришли из Ливии, через Испанию, Южную и Северную Францию или через Испанию, Португалию и Бретань; некоторые из них из Франции мигрировали далее на восток, на территорию Прибалтики, а оттуда переселились в Восточную Англию, предварительно установив торговые контакты с Причерноморьем. Вместе с ними в Британию пришли мегалитические захоронения в виде «длинных курганов» (long-barrow), подобные тем, что обнаружены под Парижем, в которых умерших предавали земле с весьма малым числом погребальных предметов. Исключение составляли листовидные наконечники стрел, изготовление которых восходит к палеолиту. Им придавалась форма листьев ивы ломкой, ивы пурпурной или бузины. Иногда листовидное отверстие прорубали меж двумя смежными каменными плитами погребальной камеры, очевидно копируя бузинный лист.

2000–1500 до н. э.

В Британию из Испании, через Южную Францию и Прирейнскую область, вторгаются относящиеся к брахицефальному типу племена, которые владеют бронзовым оружием, изготавливают колоколовидные кубки и устанавливают «стоячие камни». Продолжается переселение в Британию долихоцефальных племен из Прибалтики и из Юго-Восточной Европы через Прирейнскую область. Появление кремации и менее эффектных, но содержащих более утонченные погребальные предметы «круглых курганов» (round-barrow). Жители Британских островов по-прежнему изготавливают листовидные наконечники стрел, подобные тем, что обнаружены в захоронениях на территории Франции, где они исчезают лишь в начале имперского периода. Однако преобладают уже черешковые наконечники стрел с шипами, формой напоминающие очертания ели.

1500–600 до н. э.

Развивается культура бронзового века. Контакты жителей Британии и племен по ту сторону Ла-Манша. Каких-либо крупных вторжений не отмечено, однако на юге Британии примерно с 800 г. до н. э. обнаруживаются поселения людей, имеющих железное оружие и прибывших с континента. Северную Британию захватывают пикты. В 1380–1350 гг. до н. э. в Уилтшир в больших количествах ввозились сегментированные синие фаянсовые бусины, изготавливаемые в Египте. Язык, на котором говорят в это время в Британии все народы, кроме пиктов и аборигенов палеолита, предположительно, можно считать «пракельтским».

600 до н. э.

В Британию вторгаются гэльские племена, отличительная черта которых – изготовление керамических изделий с геометрическим орнаментом, покрытых обмазкой, с гравированным или штампованным узором. Гэлы вышли с территории современной Германии, с побережья Балтийского моря, поселились в Прирейнской области, где переняли гальштатскую культуру железного века, а затем вторглись в Британию, но были вынуждены остаться в ее юго-восточной части.

400 до н. э.

Первое завоевание Британии и Ирландии белгами, носителями латенской культуры (350–300 до н. э.). Племена белгов были неоднородны в своем этническом составе и включали в себя как германцев, так и бриттов («p-кельтов»). Они заняли бóльшую часть Британии. Именно они были древними бриттами, которых знали римляне. Друидическую культуру Галлии можно считать латенской.

50 до н. э. – 45 н. э.

Второе завоевание Британии белгами. Среди этих племен особенно влиятельным были атребаты, уроженцы Артуа, исторической местности на северо-востоке Франции: их происхождение удалось установить на основе образцов чаш, по краям украшенных бусинами. Столицей белгов в Британии стала Каллева Атребатум (Силчестер) в Северном Гэмпшире, а завоеванные ими земли простирались от Западного Суррея до долины реки Бисс возле города Траубридж в Уилтшире и включали равнину Солсбери.

Если в поэме «Битва деревьев» речь действительно идет о захвате национального некрополя на равнине Солсбери одними племенами у других, то, вероятно, это произошло либо во время первого, либо во время второго завоевания Британии белгами. Ни появление строителей круглых курганов, ни вторжение гэлов в Юго-Восточную Британию, ни завоевательный поход императора Клавдия, непосредственно предшествовавший нападению саксов, не соответствуют описанным в поэме событиям. Однако, согласно «Истории бриттов» Гальфрида Монмутского, за власть над Британией в IV в. до н. э. боролись два брата, Белин и Бренний. Бренний был повержен и принужден бежать на север в Нортумбрию, за эстуарий Хамбер. Чаще всего полагают, что Бренний и Белин – это боги Бран и Бели, а Бели в «Валлийских триадах» описан как отец Арианрод («Серебряного Колеса»), сестры Гвидиона и Аматона. В конце концов Аматон вышел на битву деревьев как доблестный воин, отстаивающий честь своего отца Бели, высшего бога света.

Таким образом, можно интерпретировать поэму «Битва деревьев» как повествование об изгнании из национального некрополя давно укоренившейся в Британии жреческой касты бронзового века союзом земледельческих племен, издавна живших на Британских островах и поклонявшихся богу Туата Де Дананн Белу (Бели, Белию или Беллину), и пришельцами – племенами бриттов. Сторонники Аматона посвятили своих бриттских союзников (профессор Джон Рис[60] полагает, что Гвидион – германо-кельтское божество, и отождествляет его с Воденом) в сакральную тайну, знание которой позволило Аматону занять место Брана, бога воскрешения, некой ипостаси Асклепия, а Гвидиону – место Арауна, владыки Аннуна, бога вещих пророчеств, и вместе они смогли основать новую систему религиозных верований, потеснив старую. На то, что именно Гвидион сверг Арауна, повелителя Аннуна, и узурпировал его власть, указывает сходный миф в «Повести о Мате, сыне Матонви», где Гвидион похищает священную свинью у Придери, короля «малого», пембрукского Аннуна. Так были посрамлены ветви ольхи, носимые Браном, а пес, олень и чибис, похищенные из Аннуна, поставлены стражами новой сакральной тайны. Почему приверженцы Аматона предали своих родичей, вступив в союз с иноземными завоевателями, будет объяснено в главе восьмой.

По-видимому потерпев поражение в духовной сфере, воины Брана не отступили и продолжали оказывать врагам вооруженное сопротивление, так как, по преданию, после разоблачения его тайны на поле брани погибла семьдесят одна тысяча человек.

Что же это была за тайна? Цезарь отмечает, что кельты Галлии, по их собственным словам, вели свое происхождение от бога мертвых, соответствующего Дису (Диту, Dis) древнеримского пантеона, а также поклонялись божествам, сходным с Минервой, Аполлоном, Марсом, Юпитером и Меркурием. Поскольку он также сообщает, что друиды Галлии получали религиозное образование в Британии, естественно предположить, что и главное святилище Диса находилось в Британии. Захват этого святилища племенем из материковой Европы был эпохальным событием, так как из рассказа Цезаря явствует, что друидический Дис был трансцендентальным божеством, более могущественным, нежели Минерва, Аполлон, Марс, Меркурий, Венера и Сатурн (древнеримский Вороний бог, сходный с Асклепием) и даже Юпитер. А Лукан, современник Нерона, в своей поэме «Фарсалия» особенно подчеркивает, что, согласно верованиям друидов, после смерти души не нисходят в мрачное подземное царство римского Диса, а продолжают существовать в ином месте и что смерть «лишь середина долгой жизни».

На самом деле британский Дис был не каким-то незначительным Плутоном, а вселенским божеством, весьма близким Иегове иудейских пророков. Сходным образом можно утверждать, что, если главный религиозный ритуал друидов, «служащих самому богу», как отмечает Плиний, предполагал использование омелы, «которую нарекли они на своем языке всеисцеляющей и которая ниспадает на дуб прямо с небес», именем Диса не могло быть Бран, так как нет никакой мифической или ботанической связи между ольхой и омелой. Поэтому весьма вероятно, что угадывание имени Брана было лишь ступенью на пути к угадыванию имени верховного божества: ни Гвидион, ни Аматон не стали Дисом, но сообща свергли служителей Диса – Брана (Сатурна) и Арауна (Меркурия), заняли их место и заново пересмотрели и переоценили роль бога Бели. Но если это так, не был ли Дис изначально Донном, или Дану?

Случилось так, что нам стало известно древнескандинавское имя коня Гвидиона, если Гвидион действительно был Воденом, или Одином. Он носил имя Askr Yggr-drasill (Аскр Иггр-Драсиль), или Иггдрасиль, «Ясень – конь Иггра» (Иггр – одно из имен Одина). Иггдрасиль был зачарованным ясенем, священным деревом Водена, а его корни и ветви, согласно скандинавским мифам, простирались далеко-далеко в просторах Вселенной. Если бы Бран проявил достаточно проницательности во время битвы деревьев, он бы первым произнес энглин со словами:

Таким образом, битва деревьев завершилась победой бога Ясеня и его союзника над богом Ольхи и его союзником.

Докельтский Аннун, из которого Гвидион, по преданию, похитил священную свинью короля Придери и в котором, согласно «Повести о Пуйлле, принце Диведа», царствовал Араун, располагался в горах Преселли, на территории современного графства Пембрукшир. Однако весьма вероятно, что существовали по крайней мере два Аннуна и что битва деревьев произошла в Аннуне, что в графстве Уилтшир, до того как войско Гвидиона захватило Южный Уэльс. Было бы ошибочно считать Стонхендж святилищем Брана, ибо это неподходящее место для поклонения Ольховому богу. Более древний, более крупный, более величественный кромлех в Эйвбери, в тридцати милях[61] к северу от Стонхенджа – там от реки Кеннет отходит один из ее притоков – больше подходит на роль святилища Брана. К тому же, судя по артефактам, извлеченным из ямы неподалеку, в нем постоянно, с бронзового века вплоть до римских времен, совершались некие ритуалы. Все доступные свидетельства указывают на то, что Стонхендж был святилищем не Брана, а Бели; Стонхендж спланирован как храм солнца, святилище в утонченном аполлоновом стиле, разительный и странный контраст которому являют грубые древние камни Эйвбери.

Гальфрид Монмутский отмечает, что Бран и Бели (от имени которого, по его мнению, происходит топоним «Биллингсгейт»[62]) впоследствии примирились и вместе сражались на континенте. Не исключено, что британские войска приняли участие в победоносном походе галлов против Рима в 390 г. до н. э. Предводителем галлов был Бренн (кельтские правители обыкновенно нарекали себя во имя своих племенных богов), а в основе безнадежно запутанного повествования Гальфрида о последующих континентальных войнах, которые вели Бран и Бели, явно лежит рассказ о галльском завоевании Фракии и Греции в 279 г. до н. э., когда галлы под командованием другого Бренна разграбили Дельфы. Так или иначе, ольха оставалась в Британии священным деревом спустя много столетий после этой битвы деревьев; еще в V в. н. э. король Кента именовался Гвернген, то есть «сын Ольхи». Ответ на одну из загадок в пестром хаосе «Талиесина», называемую «Angar Cyvyndawd» («Ангар Кивиндод», «Союз врагов»): «Почему у ольхи древесина красноватого цвета?» – несомненно, звучит: «Потому что Бран носил королевский пурпур».

Исходное происхождение бога Бели определить не удается, однако, если мы отождествим британского Белина (или Бели) с Белом, отцом Даная (как это делает Ненний), то далее можем отождествить его и с Белом, вавилонским богом Земли. Бел был одним из триады мужских божеств и унаследовал власть и волшебную силу куда более древнего месопотамского божества – матери Данаи, своего рода «женского двойника» отца Даная. Это была Белили, шумерская Белая богиня, предшественница Иштар, богини Луны, Любви и Подземного мира. Она была сестрой и возлюбленной Дуузу, или Таммуза, бога Пшеницы и Гранатов. От ее имени происходит библейское наименование духа небытия и лжи – Велиал: характерно, что иудеи переосмыслили несемитское имя Белили, превратив его в семитское словосочетание «Beliy ya’al», то есть «из которого не возвращаются», «подземный мир», дух разрушения. Славянское слово «белый» и латинское «bellus» («прекрасный») в конечном счете тоже связаны с ее именем. Изначально ей принадлежали все деревья, и такие слова, как гэльское «bile» («священное дерево»), среднелатинские «billa» и «billus» («ветвь, ствол дерева»), английское «billet» («полено, палка, факел»), хранят память о ее имени. Прежде всего она была богиней Ивы, а также Колодцев и Источников.

Ива играла важную роль в иерусалимском культе Иеговы, а праздник Кущей, с его обрядами огня и воды, именовался Днем ив. Хотя ольха и ива на древнееврейском именуются одинаково, – они относятся к одному семейству[63], – традиция таннаев[64], сложившаяся еще до разрушения Храма, предписывала брать для составления тирсов из пальмовых, айвовых и ивовых ветвей, которые надлежало повсюду носить с собою во время праздника, иву с красноватыми ветками и ланцетовидными листьями, то есть пурпурную иву. Если же таковую найти не удавалось, можно было довольствоваться ивой с круглыми листьями, то есть «козьей ивой», «брединой», или пальмой, но брать разновидность ивы с зазубренными листьями, то есть ольху, строго воспрещалось, вероятно, потому, что ее ветви использовались в языческих ритуалах в честь Астарты и ее сына – бога Огня. Хотя иудеям вменялось в обязанность появляться на празднике с тирсом, поскольку они заимствовали его вместе с ханаанскими ритуалами праздника Кущей и сделали его частью Закона Моисеева, ива (или пурпурная ива) впоследствии стала вызывать сомнения у наиболее мудрых из них. Согласно одной аггаде, ива в тирсе символизировала «израильтян недостойных и невежественных, лишенных праведности и познаний, подобно иве, не имеющей ни вкуса, ни запаха»: фактически это означало, что даже жалких и презренных Иегова не оставит своею милостью.

Свергнув с престола царицу Белили, Бел сделался верховным правителем Вселенной, отцом бога Солнца и бога Луны, и стал притязать на роль бога-творца; впоследствии подобного признания добился выскочка – вавилонский бог Мардук. Бел и Мардук в конце концов стали отождествляться, а поскольку Мардук был богом весеннего солнца и грома, Бел, еще до того, как европейцы переняли его культ у финикийцев, также превратился в некое подобие солярного Зевса.

По-видимому, Бели изначально был богом Ивы, вещим сыном Белили, но затем стал богом Света, а в Британии в IV в. до н. э., во время битвы деревьев, его сын Аматон взывал к его могуществу, чтобы низвергнуть Брана Ольхового, двойника которого, вероятно, подобным же образом уже лишили власти в Палестине. В то же самое время Гвидион Ясеневый низвергнул вещего бога Арауна, дерево которого осталось неизвестным. Все детали этого процесса обмена божественными функциями будут рассмотрены ниже.

Автор «Легенды о Талиесине», вероятно, идентифицировал Аматона с Ллеу Ллау, бриттским Гераклом, поскольку в «Песне о детях Лира» («Cerdd am Veib Llyr») он говорит:

Ситуация осложняется тем, что барды иногда упоминают Бели, описывая море, и поэтому возникает соблазн предположить, что он был морским божеством, волны – его конями, соленая вода океана – его вином. Однако подобные упоминания, возможно, всего-навсего воздают ему должное как богу – покровителю Британии, его «медового острова», как наречен он в одной из «Триад», – ни один бог не сможет царить над островом, если не подчинит себе омывающие его воды, – и одновременно намекают на то, что, будучи солярным божеством, он каждый вечер на закате «пьет воды Запада» и что белые кони традиционно посвящены солнцу.

Последний вариант знаменитого боя Бели и Брана – это изображенная Мэлори в «Смерти Артура» история братьев Балина и Балана, которые по ошибке убивают друг друга. Однако, как указывает Чарльз Сквайр в своем труде «Кельтский миф и легенда», Бран появляется в этом путаном романе и в других обличьях. В образе короля Брангориса (Брана из Гауера) он приводит на поле брани пять тысяч верховых, готовых сражаться под его началом против Артура. Но в облике сэра Бранделя, или Бранделиса (Брана из Гвейлса), он мужественно бьется на стороне короля Артура. В образе Бана, короля Бенвика (короля «четырехугольника», именуемого «Каер Педриван» («Caer Pedryvan») в поэме «Песнь об Аннуне» (или «Сокровища Аннуна», «Preiddeu Annwn»), которая будет подробно рассматриваться в главе шестой), он – иноземный союзник Артура. В образе Лодегранса, по-валлийски Огира Врана, он – тесть Артура. А в образе Утера Бена («чудесной главы»; намек на поющую голову, погребенную на Тауэр-Хиллском холме) он – отец Артура. Нормандско-французские труверы и Мэлори, собиравшие и сличавшие Артуровы романы, не осознавали исторического и религиозного значения мифов, не интересовались ими и поступали с ними весьма вольно. Они позволяли себе «усовершенствовать» повествование в соответствии со своим новым кодексом рыцарской чести, принесенным из Прованса, и, ни перед чем не останавливаясь, грубо разрушали модели древних мифов. Валлийский менестрель не смел о таком и помыслить.

Злоупотребление творческой свободой, в котором повинны современные романисты и новеллисты, уверяющие, будто вправе подчиняться лишь собственному воображению, не дает изучающим мифологию осознать, что в Северо-Западной Европе, незнакомой с греческим романом эллинистической эпохи, рассказчики не выдумывали сюжетные ходы и персонажей, а всегда лишь заново излагали одни и те же традиционные повествования и начинали импровизировать, только когда их подводила память. До тех пор пока перемены в сфере религии или в структуре общества не вынуждали их видоизменять сюжет или осовременивать эпизод, их аудитория ожидала знакомых, исполняемых по старинке сказаний. Почти все эти повести содержат объяснения теории ритуала или религии, с вкраплениями исторических данных, иными словами, они есть корпус наставлений, напоминающий священные писания иудеев и имеющий с ними много общего.