Читать книгу Белая Богиня - Роберт Грейвс - Страница 9

Пока я могу предложить следующие ответы на загадки «Поэмы о Талиесине»:

Далее я не смог продвинуться, иначе мне пришлось бы прибегнуть к методу решения кроссвордов, состоящему в использовании уже имеющихся ответов в качестве подсказки для решения более сложных загадок, однако я кое-чего добился, поломав голову над предложением «Трижды пребывал я в замке Арианрод».

Арианрод («Серебряное колесо») упоминается в сто седьмой триаде как «объятая сиянием дочь Дон», она становится главной героиней «Повести о Мате, сыне Матонви». Ни один читатель, знакомый со множеством вариантов той же легенды в корпусе любых европейских мифов, не может испытывать никаких сомнений относительно ее происхождения. Она – мать известного по многим мифам божественного младенца, человека-рыбы Дилана. Дилан, убив опять-таки известного по многим мифам крапивника (подобно тому как накануне Нового года, в День святого Стефана, его убивает малиновка)[107], становится Ллеу Ллау Гифесом («Львом, бьющим без промаха»)[108], известным по многим мифам прекрасным и наделенным талантами солярным героем, которого сопровождает известный по многим мифам божественный близнец. Впоследствии Арианрод принимает облик Блодуэд, известной по многим мифам богини цветов. Она коварно (как бывает во многих мифах) губит Ллеу Ллау (эта история такая же древняя, как и вавилонская легенда о Гильгамеше). Затем ее превращают сначала в сову мудрости, известную по многим мифам, а потом в свинью, пожирающую своих поросят и опять-таки хорошо известную в мифологии многих европейских народов, и она питается плотью мертвого Ллеу. Однако Ллеу, душа которого, как обычно, воплощается в образе орла, как обычно, воскресает. Вся эта история подробно излагается в главе семнадцатой.

Другими словами, Арианрод – еще одна ипостась Каридвен, или Керридвен, Белой богини Жизни-в-Смерти и Смерти-в-Жизни, а проникнуть в замок Арианрод означает попасть в королевское чистилище и ожидать там воскресения, ибо, согласно первобытным европейским верованиям, заново возродиться к жизни было даровано только правителям, вождям, поэтам и волшебникам. Бесчисленные души не столь изысканных и утонченных смертных безутешно скитались в ледяном замковом дворе, пока не ободряемые христианской надеждой на всеобщее воскресение. Гвион наглядно показывает это в «Плаче на смерть тысячи детей» («Marwnad y Milveib»):

Где же находится это чистилище? Его следует отличать от кельтских Небес, располагающихся прямо на Солнце и представляющих собой, как известно из одной бретонской легенды, вспышку света, порожденную мириадами воссиявших чистых душ. Ну и где же искать чистилище? На холодном Севере. Далеко ли на Севере? За обиталищем Борея, северного ветра; по словам Пиндара, «за спиной северного ветра». До сих пор у кельтов популярно такое обозначение потустороннего мира. Но где именно находится обиталище северного ветра? Только поэт окажется достаточно настойчив, чтобы задать последний вопрос. Поэт – дитя, не довольствующееся малым и осмеливающееся задать сложный вопрос, который возник из ответа учителя на его простой вопрос, а потом еще более сложный вопрос, который возникает из последнего ответа. Как ни странно, на последний сложный вопрос найдется готовый ответ. Каер Арианрод (не затонувший приморский городок неподалеку от Кернарвона, а настоящий Каер Арианрод) – это, согласно «Словарю валлийского языка» Оуэна, созвездие, называемое Corona Borealis. Не Corona Septentrionalis (Северная Корона), а Корона Северного Ветра (Corona Borealis)[109]. Возможно, мы получили ответ на вопрос, занимавший Геродота: «Кто же такие гиперборейцы?» Были ли гиперборейцы, «живущие за спиной северного ветра», адептами культа Борея, подобно фракийцам, живущим на побережье Мраморного моря? Верили они, что после смерти Гермес Психопомп перенесет их души в тихий, окруженный серебряным сиянием замок за спиной у северного ветра, который хранит звезда Альфета?

Я бы не стал делать столь фантастические предположения, если бы схолиаст к «Аргонавтике» Аполлония Родосского не упомянул Энопиона и Тавропола. Созвездие Корона Северного Ветра, иначе называемое Критской Короной, в древности было посвящено Критской богине, супруге бога Диониса и, согласно схолиасту, матери, то есть объекту поклонения, Стафила, Фоанта, Энопиона, Тавропола и других. Все они стали прародителями пеласгийских и фракийских кланов или племен, принявших их имена, расселившихся на островах Эгейского моря Хиос и Лемнос, на полуострове Херсонес Фракийский и в Крыму и по своей культуре близких племенам Северо-Западной Европы. Богиня носила имя Ариадна («святейшая») или Альфета, причем «альфа» и «эта» были соответственно первой и последней буквами ее имени. Она была дочерью или юным воплощением древней критской богини Луны Пасифаи, «Той, кто сияет для всех», а греки превратили ее в сестру своего древнего героя виноградной лозы Девкалиона[110], пережившего Всемирный потоп. Ариадна (от этого имени, по-видимому, и происходит имя Арианрод) – богиня оргиастического культа, а из легенд, бытовавших на Лемносе, Хиосе, фракийском Херсонесе и в Крыму, известно, что неотъемлемой частью ритуалов в ее честь было принесение в жертву мужчины; такой жертвы требовала от своих адептов в доримскую эпоху и Белая богиня Британии. Сам Орфей, «живший среди диких кавконов»[111], неподалеку от обители Энопиона, пал священной жертвой ее ярости. Он был растерзан толпой обезумевших менад, опьяненных плющом и, вероятно, посвященными Дионису галлюциногенными грибами. Эратосфен Александрийский, цитируя «Вакханок» Эсхила, замечает, что Орфей отказался принять местные религиозные культы, но «поклонялся солнцу, которое он именовал Аполлоном, и полагал его величайшим божеством. Поднимаясь засветло, он до рассвета восходил на Пангейскую гору, дабы первым узреть солнце. Посему Дионис пришел в ярость и наслал на Орфея безумных менад, и те растерзали его…» Эратосфен излагает историю гибели Орфея очень небрежно. Прокл в своих комментариях к Платону ближе подходит к сути вопроса: «Орфей, верховный жрец дионисийского культа, по преданию, разделил судьбу своего бога». Однако голова Орфея продолжала петь и пророчествовать и после его смерти, подобно голове бога Брана. По словам Павсания, Орфею поклонялись пеласги, а окончание имени «eus» («Orpheus», Орфей) – свидетельство его глубокой древности. Орфей (Orpheus) и Эреб (Erebus), наименования подземного царства, над коим властвовала Белая богиня, по мнению грамматистов, есть производные корня «ereph» со значением «укрывать, таить». Изначально вдохновение Орфею даровала богиня Луны, а не бог Солнца.

Наиболее очевидное свидетельство того, что Арианрод – триединая богиня времен матриархата, или Белая богиня, заключается в том, что именно она дает имя своему сыну Ллеу Ллау Гифесу и наделяет его оружием. В патриархальном обществе и то и другое сын получает от отца. В «Повести» отца у Ллеу Ллау нет, и он остается безымянным до тех пор, пока его мать обманом не заставляют совершить над ним обряд инициации.

Поначалу я думал, что загадку Гвиона о замке Каер Арианрод следует дополнить строками «и недвижимо вращались вокруг меня три стихии, сменяя друг друга». Три стихии – это, разумеется, огонь, воздух и вода, а Корона Северного Ветра вращается по значительно меньшей орбите сравнительно с южными созвездиями. Однако таинственные наставники, очевидно, объяснили Гвиону, что «Замок Арианрод», в отличие от Большой и Малой Медведицы и созвездия Страж Медведицы[112], не находится внутри Северного полярного круга и что Солнце, войдя в знак Рака, начинает опускаться за горизонт Северного полушария и продолжает свое нисхождение до конца лета. Было бы весьма неточно описывать этот процесс как «недвижимое вращение»; так ведет себя только Малая Медведица, вращающаяся вокруг Полярной звезды. (Как я покажу в главе десятой, вращение – часть загадки, ответ на которую – «Рея»; однако пока я не буду предвосхищать события.)

Впрочем, даже если бы я знал, за что кто-то «трижды был заключен в темницу Арианрод» и сколько длился срок этого заключения, мог бы я решить загадку? Да и вообще, кто же был там заточен?

Нескончаемые цепочки бытийных предложений по типу «Я был» или «Я есмь» (наиболее древние – явно дохристианского происхождения), встречающиеся во многих валлийских и ирландских бардических поэмах, по-видимому, имеют несколько различных, но взаимосвязанных смыслов. Первобытная вера, находящая в них отражение, отнюдь не предполагала индивидуального метемпсихоза в духе вульгаризированных индийских представлений о том, что можно сначала заново родиться трупной мухой, потом цветком, потом быком зебу, а потом женщиной, в зависимости от собственных грехов и добродетелей. «Я» поэмы – это не сам поэт, а подобный Аполлону бог, от имени которого вдохновенный поэт слагает стихи. Этот бог может говорить о себе в мифическом ключе: иногда как о странствиях солнца, совершающего свой дневной цикл от рассвета до рассвета, иногда – имея в виду годовой цикл от одного зимнего солнцестояния до другого, с месяцами – остановками в пути, а иногда даже – великий цикл, составляющий двадцать пять тысяч восемьсот лет, за которые он проходит весь зодиак. Всем этим циклам присуща одинаковая природа, подобно тому как мы до сих пор называем «вечером» или «осенью» жизни старость.

Наиболее часто встречающийся зачин «Я был» отсылает к годичному циклу, а если проанализировать эти сезонные соответствия зачинов (хотя порядок их следования сознательно нарушали, дабы уберечь тайну от любопытства непосвященных), то можно обнаружить, что они содержат весь ряд годичных символов.

Хотя ученые выдвигали гипотезу о том, что в ирландской легенде о Туане Мак Кайриле, одном из представителей испанского королевского рода, эмигрировавших на Британские острова, различимо пифагорейское учение о метемпсихозе, заимствованное у греков-колонистов из Южной Франции (Туан Мак Кайрил, прежде чем родиться человеком, успел побывать оленем, вепрем, ястребом и лососем), это чрезвычайно маловероятно: четыре упомянутых животных – все без исключения символы времен года, как будет показано в дальнейшем.

Поэтический язык мифа и символа в древней Европе, как правило, был несложным, однако с течением времени оказался затемнен по причине частых изменений, вносимых вследствие религиозных, общественных или лингвистических преобразований, а также из-за склонности истории пятнать чистоту мифа. Например, случайные события из жизни правителя, носившего божественное имя, включались в мифы о временах года, дававшие ему право на корону. Далее, анализ поэтического языка мифов осложняется тем, что, судя по ирландской «Книге из Баллимоута», содержащей среди прочего справочник по тайнописи, в древности значительная часть образования поэта состояла в обучении языку необычайно темному и загадочному, дабы сохранить его сущность в тайне. За первые три года своего обучения будущему олламу в Ирландии полагалось овладеть ста пятьюдесятью вариантами криптографических алфавитов[113].

Как замок Каер Сиди связан с замком Каер Арианрод? Это одно и то же место? Думаю, нет, потому что Каер Сиди ученые помещали на острове Паффин неподалеку от Англси или на острове Ланди на реке Северн[114], типичных островных элизиумах. Ключ к разгадке таится в следующем: хотя Каер Сиди (Caer Sidi), или Каер Сидин (Caer Sidin), означает «вращающийся замок», а вращающиеся острова во множестве встречаются в валлийских и ирландских легендах, «сиди» («Sidi»), или «сид», – это явный перевод гэльского слова «Sidhe», означающего крепость в виде круглого кургана, обитель так называемых ис ши (для краткости – ши или сиды), главных волшебников Ирландии. Там сохранились несколько «крепостей сидов», наиболее известные – Бруг-на-Бойне (ныне курган Ньюгрейндж), Наут и Даут, также на северном берегу реки Бойн. Эпоху их создания и религиозное назначение необходимо детально проанализировать.

Ньюгрейндж – самый большой из них. По преданию, в нем обитал сам Дагда, бог-отец племени Туата Де Дананн, соответствующий римскому Сатурну, а впоследствии – его сын Энгус, Аполлон кельтского пантеона, который отобрал Ньюгрейндж у Дагды с помощью юридической уловки[115]. В момент своего появления в Ирландии Дагда явно был сыном триединой богини Бригиты («Величайшей»); но потом миф вволю исказили несколько последовательных редакторов. Во-первых, он якобы сочетался браком с триединой богиней. Затем выяснилось, что он имел только одну супругу с тремя именами: Бриг, Менг и Мибел (Ложь, Коварство и Позор), которая родила ему трех дочерей, носивших имя Бригита. Впоследствии стали утверждать, будто не он, а трое его потомков – Бриан, Иухар и Иухарба – взяли в жены трех принцесс, которым принадлежала вся Ирландия, – Эриу, Фодлу и Банбу. Он считался сыном Элаты, имя которого ирландские составители глоссариев и комментариев трактуют как «наука» или «познание». Однако не исключено, что это вариант греческого имени Элат («пихта» или «ель»), его носил древний ахейский царь Киллены, аркадской горы, посвященной Деметре, а впоследствии прославившейся высокоучеными и неприкосновенными вестниками божественной воли. Таким образом, Дагду и Элата можно отождествить с Осирисом, или Адонисом, или Дионисом, который родился из ели[116] и был взращен рогатой богиней Луны Исидой, или Ио, или Хатор.

Ньюгрейндж – круглый курган с плоской верхней насыпью окружностью примерно четверть мили[117] и высотой пятьдесят футов[118]. Он возведен не из земли, а главным образом из щебня, которого ушло на строительство примерно пятьдесят тысяч тонн. Изначально он был покрыт белой кварцевой галькой в честь Белой богини – таков был погребальный обычай бронзового века, отчасти объясняющий легенды, в которых правители после смерти переселяются в стеклянные замки. Десять гигантских каменных герм, каждая весом от восьми до десяти тонн, расставлены полукружием вокруг южного основания кургана, а одна некогда его венчала. Неизвестно, сколько именно герм было удалено из полукружия, но, судя по оставшимся ямам, изначально их было двенадцать. Основание кургана защищает ограждение из примерно ста длинных плоских камней, уложенных вплотную. В глубине кургана находится коридорная гробница докельтской эпохи, построенная из каменных плит, некоторые размером семь на четыре фута[119].

В плане Ньюгрейндж имеет форму кельтского креста. Внутрь попадают через дверь дольмена в основании поло́го ведущего вверх прохода. Сам проход узок, примерно шестидесяти футов[120] длиной, и так низок, что по нему приходится ползти на четвереньках. Он ведет в маленькую круглую камеру-толос, выстроенную по принципу ложного свода, высотой примерно двадцать футов[121], откуда отходят три тупиковые ниши, составляющие бревно и перекладины креста. Когда гробницу обнаружили в 1699 г., в ней нашли две большие пустые каменные чаши в форме челнов, стенки которых украшали выгравированные полосы, два неповрежденных скелета, лежавших у главного алтаря, оленьи рога, кости, и ничего более. Впоследствии не в самой погребальной камере, а на холме были обнаружены римские золотые монеты IV в. н. э., золотые ожерелья-торквесы и фрагменты железного вооружения. Курган разграбили даны, однако нет никаких свидетельств, что они или более древние осквернители как-то потревожили его погребальное убранство. Каменные плиты у входа и внутри украшены спиральным узором, а на притолоке вырезана раздвоенная молния. Поскольку древние поэты замечают, что над каждым магическим фортом властвовала волшебница и поскольку, как будет показано далее, сиды (ши) были столь искусными поэтами, что даже друиды обращались к ним за нужными заклинаниями, нельзя исключать, что первый Каер Сиди, где хранился котел Вдохновения, напоминал курган Ньюгрейндж. Ибо эти курганы представляли собой надземные крепости и подземные гробницы. Ирландская фэйри банши – это в действительности бан-ши («Bean-Sidhe», «женщина-из-кургана»). Будучи жрицей культа великих мертвых, она, наделенная даром предвидения, заранее оплакивала обреченных смерти представителей королевского рода. Судя по одному из эпизодов ирландской саги «Детские подвиги Фионна», в Самайн, то есть в канун Дня Всех Святых, который и в Греции считался праздником мертвых, входы в эти погребальные камеры открывались, дабы выпустить духи героев подышать, а внутренние помещения освещались факелами до первого крика петуха.

На восточной стороне кургана, прямо напротив входа, в 1901 г. был обнаружен камень с вырезанными на нем тремя солнцами; два из них вместе с лучами были замкнуты окружностью, словно заточены в темницу, третье осталось свободным. Над ними выгравировано еще одно, значительно более грубо изображенное «свободное» солнце, а над ним высечены поперек прямой линии буквы огамического алфавита B и I, то есть, как вскоре будет показано, первая и последняя буквы древнеирландского алфавита, символизирующие соответственно начало и смерть. Все предельно ясно: в курганах хоронили священных правителей Ирландии бронзового века, солярных царей самого примитивного толка, если судить по табу, которые они не смели нарушать, и по зависимости урожая и охоты от их, мягко говоря, своеобразного поведения. Однако их духи устремлялись в Каер Сиди, Замок Ариадны, а именно в созвездие Корона Северного Ветра. Таким образом, ирландцы-язычники могли именовать Ньюгрейндж «спиральным замком» и, вращением указательного пальца наглядно демонстрируя, как это происходит, говорить: «Наш король переселился в спиральный замок», то есть опочил. В гэльских легендах часто упоминается вращающееся колесо, закрывающее вход в тот или иной замок. По словам Китинга[122], магическую крепость волшебницы Бланад на острове Мэн защищало именно такое колесо: никто не мог проникнуть в крепость, пока оно не остановится. Перед входом в Ньюгрейндж установлена широкая каменная плита с вырезанными спиралями, составляющая часть ограждения. Спирали двойные: если вы обведете пальцем линии одной, двигаясь от внешнего края внутрь, то, когда дойдете до центра, обнаружите там внешний виток второй спирали, свитой в противоположном направлении; двигайтесь по ней, и она выведет вас из лабиринта. Таким образом, этот узор символизирует смерть и возрождение, хотя, согласно поэме Гвиона «Preiddeu Annwn» («Сокровища Аннуна»), «только семерым удалось вернуться из Каер Сиди». Не исключено, что эти гробницы когда-то стерегли вещие змеи, впоследствии изгнанные святым Патриком: впрочем, возможно, это только метафора. Гробницей и прорицалищем подобного рода некогда были Дельфы, святилище Аполлона. Там обитал змей Пифон, спиральными кольцами обвивавший треножник, там вещала жрица богини Земли, там омфал, или «пуп земли», где изначально жил змей, был построен под землей, как и Ньюгрейндж, в стиле толоса, идущем от африканских масабо, или домов для призраков. Найденные в погребальной камере в Ньюгрейндж оленьи рога, возможно, были частью головного убора священного царя, подобно рогам галльского бога Цернунна, рогам Моисея и рогам Диониса и Александра Великого, судя по его изображению на монетах.

Происхождение гробницы-толоса с коридорным впуском, где наличествуют боковые тупиковые ниши, не представляется таинственным. В конце третьего тысячелетия до н. э. ирландцы через посредство жителей Испании и Португалии заимствовали ее у народов Восточного Средиземноморья. Крыша, возведенная по принципу ложного свода, встречается также в неолитических захоронениях в Тирбраддене, Дауте и Сифине. Однако восемь двойных спиралей у входа, просто помещенных рядом, а не хитроумно переплетенных в критском стиле, находят параллель в микенской Греции. А это, в свою очередь, наводит на мысль, что резьба по камню была выполнена представителями Туата Де Дананн, когда они заимствовали святилище у прежних жителей острова, то есть у племен Партолона и Немеда, захвативших Ирландию соответственно в 2048 и 1718 гг. до н. э. и пришедших из Греции через Испанию. Если так, это объясняет легенду об Энгусе, который отнял священный холм у своего отца Дагды. Как отмечалось в главе третьей, появление в Ирландии племен Туата Де Дананн, согласно «Книге захватов», относится к середине XV в. до н. э. Это вполне разумно: тогда они окажутся последними из племен – строителей круглых курганов, которые впервые пришли в Ирландию из Британии около 1700 г. до н. э. То, что они пытались умилостивить богов прежнего культа, хорошо доказывают сосуды для погребальных приношений, найденные в коридорных гробницах.

Р. С. Макалистер[123] в своем труде «Древняя Ирландия» (1935) предлагает оригинальный взгляд на гробницу Ньюгрейндж. Он полагает, что Ньюгрейндж возвели милезии, появление которых он относит к X в. до н. э. и которые, по его мнению, приплыли не из Испании, а из Британии. Свою позицию он обосновывает тем, что на одном из украшенных узорами камней, находящихся в «коридоре» и погребальной камере Ньюгрейнджа, узор намеренно искажен и нанесен словно наугад и что на нескольких камнях резьба сбита кайлом, а точно так же резьба повреждена на трилитах Стонхенджа. Отсюда Макалистер делает вывод, что Ньюгрейндж представляет собой сознательную и ироничную стилизацию под образцы сооружений, создававшиеся более древней культурой за несколько сот лет до этого, однако теорию Макалистера, по-видимому, не поддержал ни один известный археолог. Впрочем, судя по наблюдениям Макалистера, милезии заимствовали гробницу – святилище пророческого культа – у Туата Де Дананн и подлатали ее там, где она несколько пришла в упадок, используя узорные камни из других захоронений. Более убедительным кажется предположение Макалистера о том, что «Бруг», дворец Энгуса, – это не Ньюгрейндж, а гигантский круглый огороженный участок у излучины реки Бойн – возможно, амфитеатр, где проводились погребальные игры по покойным, захороненным во множестве соседних гробниц.

Насколько я знаю, большинство ирландских археологов ныне разделяют мнение, что Ньюгрейндж был воздвигнут придерживающимися матриархата строителями коридорных гробниц, которые впервые появились в Ирландии около 2100 г. до н. э. Однако, прежде чем они смогли к нему приступить, им потребовались еще пятьсот лет, чтобы упрочить свое положение на новых землях и освоить сложную технику строительства. Украшающие камни спирали, хотя и сходны с обнаруженными в микенских шахтовых гробницах 1600 г. до н. э., могут иметь более древнее происхождение, так как подобные спиральные узоры, возраст которых не установлен, найдены и на Мальте. На одном из внешних камней вырезан символ, напоминающий критскую идеограмму: это кораблик с высоким носом и высокой кормой, с одним большим парусом; рядом с ним процарапаны несколько вертикальных линий и маленький кружок. Кристофер Хоукс[124], мой главный эксперт по истории Ньюгрейнджа, писал мне, что скелеты и оленьи рога – едва ли ровесники гробницы; скорее всего, они появились там значительно позднее, а до их упокоения Ньюгрейндж, видимо, неоднократно разоряли. О том, каково было изначально погребальное убранство Ньюгрейнджа, нам остается только гадать, поскольку за последнее время нетронутых погребений обнаружено не было. Нам придется дожидаться раскопок кургана королевы Мэв. Он возвышается над заливом Слайго, на его сооружение пошло около сорока тысяч тонн камня, а вход в него утрачен. Возможно, ждать нам придется долго, так как жители графства Слайго суеверны и могут счесть осквернение кургана недобрым знаком, ведь Мэв – это Мэб, королева фей (или фэйри).

О том, что находилось в чашах, можно судить по Книге Исход (24: 4–8). Моисей, установив двенадцать камней, или столпов, у подножия священной горы, совершил жертвоприношение тельцов и окропил половиной жертвенной крови тринадцатый столп в середине круга или полукружия; остаток жертвенной крови он разлил в чаши, видимо немалых размеров. Затем он, его соратник Аарон и семьдесят два спутника на пиру вкусили мясо жареных тельцов. В данном случае кровью из чаш окропили сыновей Израилевых, производя обряд освящения. Однако в гробнице, святилище пророческого культа, кровью обыкновенно питали дух покойного героя, дабы он вернулся из замка Каер Сиди или Каер Арианрод и дал вещий ответ смертным вопрошателям.

В этом смысле нужно трактовать и нисхождение в подземный мир Энея с ветвью омелы в руке – там он намеревается вопрошать своего отца Анхиза. Эней приносит в жертву тельцов и собирает их кровь, а дух Анхиза (некогда сочетавшегося браком с Венерой Эрикинией[125] и сраженного перуном священного царя обычного гераклова типа), испив крови, любезно пророчествует о грядущей славе Рима. Разумеется, дух не пил кровь, но во мраке слышался звук лакания. Это сивилла, которая низвела Энея в Аид, пила кровь и пришла в необходимое состояние профетического экстаза. О том, что сивиллы вкушали жертвенную кровь, известно из рассказа о жрице Матери-Земли в ахейской Эгире («осокоре», «черном тополе»; дерево, посвященное героям). Писк и лепет духов в таких случаях вполне объяснимы: в Библии неоднократно упоминается о странных звуках, подобных писку летучей мыши: их издают жрецы и жрицы, когда их устами пророчествуют демоны или духи предков. Бычья кровь слыла могущественным магическом средством и, разбавленная огромным количеством воды, использовалась для орошения фруктовых деревьев на Крите и в Греции. В неразбавленном виде она считалась ядом, губительным для любого, кроме сивиллы или жрицы Матери-Земли; родители Ясона умерли, едва пригубив ее. Такая же судьба постигла Мидаса, царя Фригии[126], которого Аполлон наградил ослиными ушами.

В Древней Ирландии бычья кровь также использовалась для гадания и пророчеств, и это не беспочвенная гипотеза. В «Книге бурой коровы» упомянут ритуал, названный «Пиром после заклания тельца»:

«После заклания белого тельца выбирали мужа, коему надлежало вволю наесться мяса и напиться бульона; после того он засыпал, а над ним произносилось „заклятие истины“. В сновидении представал перед ним в истинном своем облике тот, кому судьба была сделаться королем, и представал за тем занятием, коим он в то мгновение был поглощен наяву».

Белый телец напоминает священных белых быков галльского ритуала омелы, белого быка, на котором скачет Дионис Фракийский, белого быка, приносимого в жертву на Альбанской горе и в римском Капитолии, а также белого быка, символизирующего истинное семя Израилево в апокрифической Книге Еноха.

Теперь становится понятнее загадочный текст «Сокровищ Аннуна» («Preiddeu Annwn»), в котором насмешки Гвиона в адрес невежественного Хейнина и его собратьев – придворных бардов чередуются с сетованиями некоего Гваира ап Гейриона на свою тяжкую долю: он не может бежать из Каер Сиди. Рефреном в поэме служит изречение: «Кроме семерых, никто никогда не возвращался из Каер Сиди». Нам известно по крайней мере о двоих: это Тесей и Дедал, аттические солярные герои. Истории о походе Тесея в Аид и о его подвигах в критском лабиринте в Кноссе – на самом деле части одного путаного мифа. Тесей («установитель», «созидатель») обнаженным, прикрывшись одной львиной шкурой, отправляется в центр лабиринта, там убивает чудовище – человека с головой быка, вооруженного двойной секирой-лабрисом (от ее названия образовано слово «лабиринт»), и благополучно возвращается. А богиня, которая помогла ему выдержать это испытание, – Ариадна, по-валлийски Арианрод. Во второй части мифа вылазка в Аид заканчивается для Тесея неудачно: его вынужден спасать Геракл, а его товарищ Пирифой, подобно Гваиру, навеки остается в подземном царстве и томится, тщетно ожидая освобождения. Миф о герое, бросившем вызов смерти, греческие мифографы соединили с описанием исторического события – разграбления племенами богини Дан дворца-лабиринта в Кноссе около 1400 г. до н. э. и поражения царя-быка Миноса. Дедал («искусный») сходным образом бежит из критского лабиринта, ведомый и оберегаемый богиней луны Пасифаей, хотя и не прибегает к насилию. Дедал был солярным героем эгейских колонистов в Кумах, на острове Сардиния и в Афинах.

В каждой из семи строф «Сокровищ Аннуна» замок Каер Сиди перифрастически обозначается с помощью все новых синонимов. Он предстает как Каер Ригор («королевский замок»; Caer Rigor; здесь можно расслышать и каламбурное обыгрывание латинского термина «rigor mortis»[127]), Каер Кулур (Caer Colur, «мрачный замок»), Каер Педриван (Caer Pedryvan, «четырехугольный замок»), четыре раза оборачивающийся вокруг своей оси; Каер Ведивид (Caer Vediwid, «замок совершенных»), Каер Охрен (Caer Ochren, «наклонный замок», то есть замок, врата которого располагаются на склоне холма), Каер Вандви (Caer Vandwy, «замок в поднебесье»).

Не знаю, кого у валлийцев было принято считать вернувшимися из потустороннего мира, но, по-моему, на эту честь могут притязать Тесей, Геракл, Аматон, Артур, Гвидион, Гарпократ, Кей, Оуэн, Дедал, Орфей и Кухулин. (Совершив набег на ад, Кухулин, упомянутый в поэме Гвиона, вернулся оттуда с добычей – тремя коровами и волшебным котлом.) Вряд ли в число этих семерых входил Эней. В отличие от других, он не умер, а всего-навсего пришел в пещеру прорицательницы за советом, как царь Саул в Аэндорскую пещеру или Халев – в пещеру Махпела. Замок, в который они проникали, – вращающийся, далекий, королевский, мрачный, неприступный, величественный, хладный, обитель совершенных, четырехугольный, замок, куда ведет темная дверь на склоне холма, – это замок смерти, или Гробница, Темная башня, «на которую наехал» Чайлд Роланд в известной балладе[128]. Описание вполне соответствует облику Ньюгрейнджа, за исключением четырехугольной формы, характерной для погребальных «каменных ящиков», изобретенных доэллинскими обитателями Северной Греции и Кикладских островов с центром Делосом и оттуда пришедших в Западную Европу с переселенцами бронзового века, строителями круглых курганов. «Каменный ящик» – это небольшое прямоугольное сооружение из каменных плит, в которое помещали умершего в согнутом положении, обыкновенно на боку. Можно сказать, что Одиссей трижды пребывал в замке Арианрод, ибо вместе с двенадцатью спутниками он проник в пещеру циклопа, однако сумел из нее спастись; Калипсо пленила его на Огигии, и опять-таки он сумел освободиться от ее чар; в конце концов, Кирка удерживала его на Эе, еще одной «островной гробнице», однако он сумел ускользнуть. Тем не менее маловероятно, что речь идет об Одиссее: мне кажется, Гвион говорит об Иисусе Христе. В поэме валлийца Дэвида Бенвраса Христос нисходит в кельтский Аннун и спасается из мрачной пещеры на склоне холма, где был погребен Иосифом Аримафейским. Но как Иисус мог «трижды» пребывать в замке Арианрод? Возможно, это еретическое утверждение, предполагающее, что Иисус, новый Адам, был реинкарнацией Адама, а будучи «сыном Давидовым» (Лк. 3: 23–38) – еще и реинкарнацией Давида. Эпоха Адама и эпоха Давида подробно обсуждаются в поэме Гвиона «Века прошедшие и грядущие» («Divregwawd Taliesin»). Иисус в ней представлен ожидающим на небесах рассвета седьмого века: «Не в небеса ли вознесся он, покинув земную юдоль? А в Судный день он вернется к нам. Ибо воистину блаженным был пятый век – Век пророка Давида. Шестой век – Век Иисуса, и продлится он до Страшного суда». В седьмой век будет он наречен Талиесин.

Пуйлл и Придери – отец и сын, правившие «африканцами», древнейшими завоевателями Уэльса, в пембрукширском Аннуне; после смерти они, подобно критским Миносу и Радаманту, стали властителями царства мертвых. Именно у Придери, сына Рианнон, Гвидион похитил священную свинью, а Гваир отправился в подобный захватнический поход с войском Артура, поскольку темница, именуемая в триаде шестьдесят первой «замком Ойта и Анойта», – то же узилище, из которого, согласно триаде пятидесятой, Артура спас его паж Горай, сын Кустеннина. Таким образом, Гваир, навеки остающийся в потустороннем мире, – это своего рода кельтский Пирифой при кельтском Тесее Артуре, а Горай, вызволяющий Артура из мрачных чертогов, – своего рода кельтский Геракл. Возможно, Гвион из «Повести» рассчитывает, что придворные барды разгадают загадку «Я трижды побывал в замке Арианрод». Это не «Иисус», а «Артур», так как в триаде пятидесятой говорится, что все тот же Горай спас Артура из трех темниц: из замка Ойта и Анойта, из замка Пендрагона («Повелителя Змеев»), из Темного Узилища под Скалой, и все это – темницы царства мертвых. Или он украдкой пытается представить Иисуса как воплощение Артура?

Придвен – это волшебный корабль Артура. Лемног, коему Артур, умирая, доверил сияющий меч, появляется в «Смерти Артура» Мэлори под именем сэра Бедивера. Каер Видр – это Гластонбери, или Инис Гутрин («Inis Gutrin»), по преданию, стеклянный замок[129], в который переселилась после смерти душа Артура, а Гластонбери – это, кроме того, остров Авалон (Яблоневый остров), куда фея Моргана перевезла тело Артура. Массивная синяя цепь – это вода, окружающая остров Мертвых. Миф о Гваи, как и миф о Гваире и Артуре, до нас не дошел, однако «животное с серебряной головой» – возможно, белый олень, которого мы ищем, а название налобника быка – одна из главных тайн барда, в незнании которой Гвион насмешливо обвиняет Хейнина в поэме «Упрек бардам» («Wy’r Beirdd»):

Примерно за сто лет до того, как Гвион написал эти строки, монахи аббатства Гластонбери на глубине шестнадцати футов[130] откопали дубовый гроб, в котором, как они уверяли, покоился король Артур, и вырезали фальшивую готическую надпись на свинцовом кресте длиною около фута[131], который, по их словам, нашли в гробу. Гиральд Камбрийский видел ее и счел подлинной. Мне кажется, Гвион говорит здесь: «Ваши барды убеждены, что Артур обрел упокоение в этом дубовом гробу в Гластонбери. Но мне лучше знать». Надпись гласит: «Здесь, на острове Авалон, покоится славный король Артур со своей второй супругой Гвиневерой».

Можно возразить, что мужчина имеет столь же неотъемлемое право на божественность, сколь и женщина. Однако это верно лишь отчасти; он божествен не как отдельная личность, а лишь в своей двойственной природе. В ипостаси Осириса, духа наступающего года, он всегда соперничает со своим зловещим двойником Сетом, духом уходящего года, и наоборот. Он не может одновременно быть тем и другим, если не предпримет интеллектуальное усилие, которое лишит его всех человеческих свойств, и в этом кроется фундаментальный порок культа Аполлона, Иеговы и им подобных. Мужчина – всегда полубог, потому что одной ногой всегда стоит в могиле. Женщина совершенна в своей божественности, ибо обеими ногами прочно стоит на земле, где бы она ни находилась: в небесах, в подземном мире или в посюстороннем. Мужчина завидует ей, убаюкивает себя ложью о своей самодостаточности и оттого чувствует себя несчастным; если он видит себя божественным, то она в его глазах даже не приближается к полубогам, она всего лишь нимфа, а его любовь к ней перерождается в презрение и ненависть.

Женщина боготворит младенца мужского пола, но не взрослого мужчину, поскольку младенец – свидетельство ее божественной природы, ее способности давать жизнь мужчине. Однако ее страстно влекут взрослые мужчины, так как любовь и ненависть, которую из-за нее испытывают друг к другу Осирис и Сет, – дань ее божественности. Она пытается удовлетворить обоих, но может сделать это, лишь периодически убивая то одного, то другого, а мужчина убеждает себя, что это доказательство ее фундаментального коварства, а не его собственных взаимоисключающих требований, которые он к ней предъявляет.

Как ни странно, но, по-видимому, монахи действительно обнаружили тело Артура, Гвина или героя с острова Авалон, как бы его ни назвали. Кристофер Хоукс в своем труде «Истоки доисторической Европы» так описывает этот вид погребения:

«Предание земле (реже захоронение кремированных останков в выдолбленном стволе дерева в погребальном кургане) практиковалось в Шлезвиг-Гольштейне уже в начале бронзового века… Возможно, гроб изначально представлял собой выдолбленный из древесного ствола челн и таким образом воплощал представление о смерти как о переселении в потусторонний мир по воде, чему имеется немало свидетельств в Скандинавии позднего бронзового века и опять-таки железного века вплоть до его знаменитой кульминации – культуры викингов. А здесь можно распознать зарождение этой идеи, вероятно заимствованной из Египта через посредство жителей Южной Европы, познакомившихся с Востоком благодаря торговле на Янтарном пути. Одновременно тот же ритуал погребения в челнах – выдолбленных стволах появляется в Британии в середине второго тысячелетия до н. э., когда достигает расцвета торговый путь по Северному морю и властно заявляет о себе в уэссекской культуре, вдоль южного побережья. Там этому типу погребения соответствует захоронение в Хоув, известное своим сходством со скандинавскими могилами [в нем была обнаружена чаша с ручками, выточенная из балтийского янтаря]. Однако особенно яркие его образцы можно наблюдать на восточном побережье, в первую очередь в Йоркшире, где на море завершался путь из Ирландии через Пеннинские горы [по которым везли ирландское золото в обмен на балтийский янтарь]. Классическим примером захоронения в выдолбленном древесном стволе-ладье может служить погребение в Гристорпе, возле Скарборо [в дубовом гробу лежал скелет старика, укрытый ветвями дуба и, вероятно, омелы]. Впрочем, недавно обнаруженное в кургане Луз-Хоу на Кливлендских пустошах более древнее захоронение, содержащее не менее трех гробов из выдолбленных древесных стволов, должно рассматриваться как первое в своем роде. Оно доказывает, что один и тот же погребальный ритуал в 1600–1400 гг. до н. э. был воспринят мореплавателями вдоль северной и южной оконечности Северного моря».

Девять хранительниц котла напоминают девять девственных жриц с острова Иль-де-Сен в Западной Бретани, описанных в начале V в. н. э. Помпонием Мелой. Они обладали магическими способностями и могли дать совет тем, кто приходил вопрошать их[132].

Таким образом, священный царь – это солярный царь, после смерти он возвращается к Вселенской Матери, Белой богине Луны, и она заточает его в темницу на Крайнем Севере. Почему на Севере? Потому что это страна света, откуда никогда не светит солнце и откуда ветер приносит снег; в холодных полярных широтах, на Севере, можно найти только мертвые солнца. Солярный бог рождается в середине зимы, когда Солнце всего слабее и занимает относительно Земли самое южное положение. Поэтому его заместителя, солярного царя, убивают в день летнего солнцестояния, когда Солнце занимает самое северное положение. Соотношение между замками Каер Сиди и Каер Арианрод, по-видимому, заключается в том, что гробница царя располагалась в кургане на острове посреди моря или реки, где его дух продолжал жить под благодетельной опекой вещих жриц оргиастического культа. Однако душа его возносилась к звездам и там блаженно ожидала перерождения в теле другого царя. А дубовый гроб, обнаруженный на острове Авалон, недвусмысленно свидетельствует о том, что культ Артура пришел из Восточного Средиземноморья, по Янтарному пути, через Прибалтику и Данию, в 1600–1400 гг. до н. э., хотя культ других вещих героев в Британии и в Ирландии может быть на семь-восемь веков старше.

В Британии память о спиральных замках сохранилась в пасхальных «танцах в лабиринте», причем сам лабиринт в Англии и Уэльсе называют одинаково – «городом Троей» (соответственно «Troy Town» и «Caer-droia»). Римляне, возможно, назвали их так в честь «троянской игры» – малоазиатского танца, в котором цепочка пляшущих изгибается и вьется, точно в ходах лабиринта; в ранней Римской империи его исполняли молодые аристократы в память о своей древней прародине – Трое. Впрочем, Плиний замечает, что его танцевали и римские дети. На острове Делос его называли журавлиной пляской и исполняли в честь Тесея, спасшегося из лабиринта. Очевидно, «танец в лабиринте» принесли в Британию из Восточного Средиземноморья неолитические завоеватели в третьем тысячелетии до н. э., поскольку древние лабиринты, выложенные грубыми камнями и повторяющие тот же узор, что и английские, встречаются в Скандинавии и на северо-востоке России. На скале возле местечка Босинни в Корнуолле вырезаны два лабиринта, а еще один – на гранитной глыбе из Уиклоу-Хиллс, что в горах Уиклоу, ныне хранящейся в Национальном музее Дублина. Все эти лабиринты обнаруживают тот же рисунок, что и древние критские монеты, – это лабиринт Дедала.