Читать книгу Полночные тени - Сергей Тягунов - Страница 9

– Он что, голем?

– Похоже.

– Разве они – не байка?

– Как видишь, нет.

Наш, разорванный надвое после удара чудовища, лежал на каменной плите.

Уточнение: лежала его верхняя часть.

Торс и ноги валялись на другой стороне улицы. Из зияющей раны торчали отнюдь не кишки или органы – темная твердая глина.

Получалось, все время, что они находились с царским искателем артефактов, они общались не с живым существом, а с воплощением алхимической работы.

– Он больше не оживет? – спросил Мантас.

– Нет, ему конец. Теперь он просто кусок глины с натянутой плотью.

Лиогвен обернулся.

Перед смертью Наш сделал им подарок – отрубил саблей башку чудовища.

Однако существо, прежде чем рухнуть замертво, даже с отрубленной головой умудрилось разорвать беднягу пополам.

– А искатель мне даже понравился, – сказал Мантас.

– Можешь отрезать ему палец и оставить себе на память.

– Не верю своим ушам: ты умеешь шутить.

– У меня много талантов.

Лиогвен вытащил из поясной сумки склянки.

Посчитал, сколько из них оказались разбиты и пусты. По всему выходило, он мог наполнить четыре пузатых колбы – две для него, две – для капитана корабля.

Затем его пальцы выудили из внутреннего кармашка плаща кристалл – фиолетовое пламя.

От некогда массивного минерала осталась небольшая пластинка размером с ладонь.

Но для дела её хватит.

– Пора уходить, – сказал Мантас.

– Подожди, дай мне немного времени. Я сделаю для нас четыре жидких бомбы.

– И они нам помогут против уродцев?

– Да. Кинешь бомбу – и враг затвердеет. А вырабатываемый газ сожжет ему слизистую.

С этими словами Лиогвен принялся за привычное дело: обсыпал цветной землей кристалл, обтер его, дождался, когда тот засияет фиолетовым.

Почему-то в памяти всплыл тот момент, когда он впервые показал такой трюк Мие. Тогда в кружке получился смертоносный яд.

“Ты убил меня, – раздался в голове голос отца. – Собственную кровь. Того, кто кормил тебя, одевал и обучал. Так ты меня отблагодарил? Построил на моих костях собственную безбедную жизнь. И все ради того, чтобы жить с этой тупой магичкой! Легче тебе? Не такую судьбу я тебе пророчил!”

– Куда мы направимся? – задал вопрос Мантас.

Его слова вывели Лиогвена из оцепенения, заставили вернуться в реальность.

– В центральную крепость, – ответил.

– На возвышении? Ты с ума спятил!

– А есть варианты? Нас окружают морские стены.

– Можем попробовать переждать пару ночей в одном из домов…

– Мы пытались заходить в ближайший. Там все отравлено. Только подцепим какую-нибудь гадость.

– И то верно, – сказал Мантас. – На улице тоже небезопасно. Если еще остались выжившие, больше шансов с ними встретиться на пути к крепости.

– Значит, решили?

– Да, алхимик. Делай свои бомбы.

Когда фиолетовые ленты света медленно закружились внутри кристалла, Лиогвен легко ударил тыльной стороной ладони по нему.

Десятки осколков поднялись в воздух. Пальцы начали подцеплять их и кидать в склянки.

Затем настал черед для поясной фляги.

Как только крепкая дубовая пробка вылетела из нее, воздух наполнился едким, покалывающим ноздри запахом – запахом кислоты.

Густая зеленоватая жидкость, похожая на болотную тину, полилась в стеклянные сосуды.

Теперь – закрыть склянки, легко потрясти…

– Бери, – сказал Лиогвен и протянул Мантасу две. – Остальное моё. Увидишь чудовище, сразу бросай.

– Спасибо.

– Эта смесь гораздо опаснее тех, что я кидал в уродца. Поэтому будь аккуратен. Лишишься руки, даже если капля попадет тебе на кожу. Понимаешь?

– Понимаю…

Кадык капитана дернулся.

– Наша бросим тут? – спросил Мантас.

– Сжечь я его могу, не скрою, однако мы потеряем ценную склянку. У нас их не много, а до крепости идти еще далеко.

– И мы оставим его гнить?

– У нас есть выбор? – вопросом на вопрос ответил Лиогвен. – Вероятно, вся команда корабля уже мертва. Их тела валяются по всему городу. Мы их будем искать и сжигать?

– Боги за такое карают, парень.

– Оглянись вокруг, Мантас. Мы уже прокляты.

Капитан обдумывал его слова несколько мгновений. Затем кивнул, соглашаясь.

– Тогда пойдем, – бросил он.

И они двинулись в путь.

Лиогвен только тогда обратил внимание на небеса.

Черные, налившиеся тяжелым свинцом, тучи плотным слоем парили над гигантской морской стеной. Однако золотое свечение все равно исходило от них, отчего в городе было не так сумрачно – его, Лиогвена, тень и тень Мантаса бегали по разрушенным колоннам, по дороге и стенам домов.

Очередного уродца они встретили через несколько улиц. Он, закованный с ног до головы в тяжелые пластинчатые доспехи, пусть и ржавые, сидел на гранитном обломке.

Раскачивался из стороны в сторону, его пальцы отбивали на коленях только им понятный ритм.

Открытое лицо напоминало человеческое, но лишь отдаленно: надбровные дуги выдавались слишком вперед, глаза утопали во тьме, вместо рта – круглый провал. Кожу, бледную и морщинистую, покрывали ожоги.

Полуторный меч лежал на его коленях, угрожающе поблескивал, хотя кончик клинка оказался обрублен.

Уродец смотрел в землю перед собой и не видел их.

Мантас было поднял руку со склянкой, но Лигвен мотнул головой. Похоже, воин давным-давно потерял связь с реальностью и больше не представлял угрозы.

Они его просто обошли.

На их пути все чаще стали попадаться каменные постаменты с прибитыми на них скрижалями.

Логограммы древности перемежались с горельефами; многие силуэты за давностью лет стерлись, покрылись царапинами и трещинами, однако некоторые сценки еще можно было разобрать.

Сражающиеся воины.

Коленопреклоненные жрецы.

Монстры, восстающие из морских глубин.

Пять солнц на горизонте.

– Ты понимаешь, что на них написано? – спросил Мантас.

– Немного, – ответил Лиогвен. – Отец обучал меня древнему ашаматскому языку, на котором общались наши предки.

– И о чем они? Жреческие предсказания?

– Практически. Хм… Любопытно… В одной из скрижалей говорится о том, будто Морской предатель – один из перворожденных богов Баамона. По сути своей стихия. – Он остановился, принялся водить кончиком пальца по вертикальным строчкам. – Якобы другие перворожденные отвернулись от него и отправили в изгнание. Из-за “всепоглощающего коварства”. Он обманывал первых людей, использовал их.

– Будто остальные боги другие, – фыркнул Мантас.

Оторвавшись от записей, Лиогвен оглянулся – порой он слишком углублялся в свитки и скрижали, не замечая ничего вокруг.

Полезный навык в повседневной городской жизни – и смертельный здесь. Однако ответом ему была пустая улица.

Он продолжил читать, переходя от одной колонны к другой.

– Морской предатель делал щедрые подарки, – продолжил вслух, – а потому многие люди поклонялись ему. Для самых верных он построил в океане прекрасный город, где они ни в чем не нуждались. Еда, вода – всего вдоволь. В обмен городские должны были жертвовать ему людей. Каждый раз кровавые приношения длились не меньше пяти дней. Гибли сотни, – он замолк, пытаясь понять смысл логограмм. – У городских был выбор: они могли не жертвовать близкими и друзьями. Но тогда Морской предатель сам забирал тех, кого желал. Мор прокатывался по городу.

– Звучит всё, как глупые жреческий байки, – сказал Мантас.

Лиогвен проигнорировал его.

– Другим старшим богам это не понравилось, – продолжил он. – Они решили стереть в труху его творение вместе со всеми жителями. И обратились за помощью к Баамону. Ибо Морской предатель осквернял смысл мироздания. Тогда Верховный обрушил океан на нечестивый город – и погрузил его в пучину. А прочим людям на материке был дан указ: предать забвению старшего бога-отступника. На том скрижаль и заканчивается.

– Я только больше запутался, – сказал Мантас. – Если мы в городе Морского предателя, кто выбил эти скрижали? Когда они подобное успели провернуть? И зачем? Для кого оставили записи? И город, получается, не разрушили до конца? Мы же вон ходим по улицам… Я ничего не понимаю…

– Пойдем отсюда. Похоже, ты прав: тут только жреческие байки.

Гигант пробудился в тот момент, когда они прошли стадий от горельефов.

Земля задрожала, несколько колонн обрушились, в воздухе поднялась пыль, тяжелая, обжигающая глаза.

Капитан не удержал равновесие, упал на колени.

Лиогвен же выстоял.

Огромная человекоподобная фигура поднялась над ними. Казалось, она коснулась самих небес. Её широкие плечи распрямились. Рядом с ней домики выглядели незначительными, мелкими, игрушечными.

С крыш взлетали стайки крылатых чудовищ, лишь отдаленно напоминавших летучих мышей. Они кружили вокруг длинного туловища чудовища. Пронзительные крики эхом прокатывались по городу.

Лиогвен застыл не в силах шевельнуться с места.

Ему только и оставалось глазеть на гиганта. Сначала ему подумалось, что сейчас их с капитаном раздавят, как букашек, что все их усилия для созданий алхимических бомб оказались напрасными, что…

Однако титан, расправив длинные многосуставчатые руки, застыл.

С его изломанных пальцев потекла вода; провалы глаз уставились в небеса, а зубастая пасть, полная кривых тонких зубов, распахнулась в молчаливом крике.

– Он далеко от крепости, – заметил Мантас.

– Тогда нам нужно скорее идти, – сказал Лиогвен.

– Кто это вообще такой? Ты когда-нибудь видел подобное? Это и есть Морской предатель?

– Я знаю не больше твоего. Если это бог, то он огромен.

– Главное, что он вроде бы замер. И смотрит не в нашу сторону.

– Пойдем.

На их пути к крепости все чаще стали попадаться живые существа.

Многие из них напоминали людей, хотя жреческие красные плащи, покрытые вязью иероглифов, скрывали большую часть подробностей. Накинутые на голову капюшоны, длинные рукава, рясы до земли…

Один раз Лиогвену удалось увидеть тыльную сторону ладони существа. Та оказалась неестественно бледной; тощие пальцы с длинными заостренными ногтями чертили в воздухе знаки.

Молящиеся смотрели в сторону гиганта, вскидывали руки – и не обращали никакого внимания на них.

Поначалу Мантас вздрагивал от каждого шороха, от каждого хруста камушка под сандалиями, однако потом опустил склянку и шел, осматриваясь по сторонам.

В нос бил тяжелый запах смрада, кожу лица пощипывало от морской соли, во рту разливалась горечь.

Виски покалывало – головная боль, точно ленивый ребенок, медленно просыпалась, грозила перерасти в мигрень. С обратной стороны глаз кто-то невидимый стучал по ним.

Пот ручьем стекал со лба, пропитал рубаху, та теперь липла к спине.

Абсолютная тишина – с губ молящихся не срывалось ни звука – давила на нервы.

– Если нас атакуют… – не договорил Мантас.

Лиогвен кивнул.

– Тогда шансов у нас нет, да, – сказал он.

Они оба начали говорить шепотом.

– Я все время ощущаю на спине чей-то взгляд. Оборачиваюсь – и ничего.

– Понимаю.

– А твои склянки работают только на одного?

– У них есть радиус действия в шага два, но нам вряд ли это поможет.

– В голову лезут всякие нехорошие мысли, – начал Мантас, – Например, как нас удастся отсюда выбраться? Допустим, мы дойдет до крепости… Дальше что? Корабля у нас больше нет.

– Не знаю, – ответил Лиогвен.

Перед мысленным взором появилась Миа.

Но он силой отогнал ее образ из головы.

Не сейчас.

Потом.

Они шагали и шагали.

Лабиринты улиц петляли, кружили; в некоторых местах дорогу закрывали свалившиеся колонны или обрушенные дома, а потому приходилось искать обходные пути. Хрустели камни под сандалиями, гудели от усталости ноги.

Мир расплывался перед глазами, становясь мутным.

– Смотри! – крикнул Мантас.

Впереди узкая пыльная колея расширялась до широкой аллеи – здесь бы в ряд проехали три колесницы. Аллея вела прямиком к щербатой лестнице крепости.

Однако радость, вспыхнувшую в их сердцах, омрачили существа – те стояли вдоль каменной дороги.

Их было так много, что в глазах рябило от красных плащей. Человекоподобные, сутулые и сгорбленные, они прятали лица под тяжелыми глубокими плащами

Их выдавала на руках абсолютно белая кожа, склизкие наросты на кистях и длинные пальцы, касающиеся земли.

– Опять жрецы, – сказал Мантас.

– Попробуем обойти.

Однако отыскать иной путь не удалось – на улицах вокруг аллеи их ожидали закованные в броню мертвецы.

Те спокойно сидели, даже не шевелились, но стоило Лиогвену или Мантасу сделать хотя бы один шаг в их сторону, как неживые поднимались, обнажая клинки из ножен.

Пришлось вернуться обратно на аллею. Выбора не было – дорога вела прямиком к крепости.

Он резко сел, сбрасывая остатки беспокойного сна.

Сердце стучало как бешеное, отдаваясь дробью ударов в ушах. Маленькая крыса, поселившаяся в солнечном сплетении, кололась и бегала по кругу; от накатившей тревоги пришлось встать с кровати, откинув простыню.

Мысли разбегались.

Лиогвен глубоко вздохнул, выдохнул – и едва не вскрикнул, когда увидел темный силуэт на фоне окна.

Стояла глубокая беззвездная ночь, однако высокая фигура отчетливо проступала даже во мраке; она была гуще, чем самые темные чернила.

Пришло отчетливое понимание, кто явился к нему.

Отец.

– Ты убил меня, – сказал он. Голос оказался хриплым, приглушенным, словно глотку забили могильной землей.

Лиогвен ответил:

– Да, отравил. Быстро и безболезненно.

– Не тебе решать.

– Уходи! – крикнул Лиогвен.

– Нет.

– Хватит меня мучить!

– Боль очищает, “сынок”. – Интонация, с которой он произнес последнее слово, уколола прямо в сердце. – Разве ты ещё не понял, что ты принадлежишь мне. И даже смерть не способна это изменить.

– Ты…

В горле застрял ком, губы не желали слушаться. Миа сегодня не смогла выбраться из Школы – ей предстоял тяжелый экзамен. А потому она осталась ночевать в своих покоях.

И отец не преминул этим воспользоваться.

Вернулся черной тенью.

– Скажи мне, сын, тебе стыдно? Жалеешь ли ты о содеянном?

– Нет! – воскликнул Лиогвен. – Я поступил бы так снова – и снова, и снова, и снова! Ты чума, что пришла в этот мир! Столько хороших людей ты погубил… и желал погубить меня.

– Столько вложено в тебя, столько знаний, сил, серебряных талантов… Ты помнишь, как в восемь лет заразился краснухой, едва не умер у меня на руках, и мне пришлось пойти в глубокую ночь, чтобы отыскать врача? Неужели у тебя такая короткая память? Ты помнишь, как по ночам тебе казалось, будто за окном обитает голодный демон, твоя мать не обратила на это внимание, а я «провел обряд изгнания».

– Уходи!

– Скажи, я был настолько плохим отцом?

– Ты травил людей. Подсыпал им яд в еду! Сколько раз я готовил для тебя смеси!

– Мы живем в лицемерном мире. У меня не было выбора: царь знал, что у меня есть фиолетовый кристалл. А потому шантажировал. Мне приходилось выполнять его приказы.

– Я не хотел быть алхимиком!

– Подумай еще хорошенько, – сказал отец. – Оглянись – миром правят деньги и власть! Кто бы позволил тебе стать купцом? Или жрецом? Или воином? Иного пути не существовало! Сын алхимика может стать только алхимиком! Если ты не желал влачить нищенское существование, конечно. Или сгинуть на очередной безымянной войне…

– Ты мертв!

Лиогвен кинулся к свече на столе.

Пальцы дрожали, но им все равно удалось отыскать во тьме кремень и кресало. Схватить, тут же высечь искру…

Первая миниатюрная звезда сразу попала на толстый фитиль; пламя, сначала неуверенное, слабое, робко разогнало мрак, заставило тени спрятаться по углам. Комната обрела детали.

Вздох облегчения сорвался с губ, взгляд устремился туда, где находилась тень…

И тень по-прежнему возвышалась у окна. Огонь пасовал перед ней.

– Я останусь здесь до тех пор, пока сам того не пожелаю, – сказал отец с нарочитой издевкой в голосе.

– Что ты хочешь от меня?

– Признания.

– Я убил тебя, я это уже сказал. И если бы у меня была возможность повернуть все вспять, я бы поступил также!

– Хорошо. Тогда покончи с собой. Вернись ко мне. Стань вновь моим.

– Ни за что. У меня есть Миа. Она не заслуживает боли. Я ее не предам.

– Ах, эта безродная шлюха-магичка…

Лиогвен заметил, как от абриса тени исходят острые шевелящиеся отростки.

Словно отец желал стать чем-то большим, чем-то опаснее.

– Брось ее, сын, – сказал мрак. – Она тебе не пара. И в конце концов погубит, вот увидишь.

– Никто не знает будущего, даже ты. Я люблю ее. И не брошу, как ты мою маму. Ты отравил ее! И не тебе поучать меня!

– Сколько эмоций, сын. Сколько жалости к себе. Сколько презрения. А ведь тебе достаточно просто напрячь память. Все было не так однозначно.

– Вранье! – крикнул Лиогвен.

– Напряги мозги. Твоя мать часто болела: любой сквозняк заставлял её сгибаться от кашля. В какой-то момент начались приступы горячки. Она падала в обморок и тряслась, точно её дергали тысячи демонов. Перестала хорошо питаться, сильно похудела. Смерть всегда висела над ней. Именно по этой причине я всегда был строг с тобой: боялся, что ты вырастешь таким же слабым. Я закалял тебя!

– Поглядите, кто стоит предо мной! Благодетель! В итоге именно ты её отравил! Подсыпал ей, ничего не понимающей и уставшей, желтую соль в кружку с водой. Желтую соль! Обманывай кого-нибудь другого, отец, но я знаю, как она действует. Боль, которую мать испытала перед смертью, мало с чем может сравниться. Мышцы горло сжимаются, в солнечном сплетении разливается болезненный жар, кишки перекручивает, сосуды в голове лопаются, один за другим, чтобы кровью залить мозг. – Лиогвен тяжело вздохнул. – Если бы всё было так, как говоришь, ты бы выбрал другой яд.

Тень чуть расширилась, отростки от нее удлинились, стали похожими на щупальца.

– Правда твоя, – сказал отец. – Но я думал, ты понял.

– Что я должен был понять?

– Я ошибся. В конце концов, я любил твою мать. Из-за волнения перепутал желтянку с желтой солью. Внешне они очень похожи. Когда я увидел, как она забилась в конвульсиях, было поздно. Прости меня.

– Что?

– Прости меня.

“Он ненастоящий, – в сотый раз мелькнула мысль. – Я выдумал его. И пытаюсь создать иной образ. Пытаюсь обелить его. Разве хоть раз в жизни он извинялся? Нет! Загляни в себя – не занимайся самообманом. Он никогда ничего не путал. Он с самого начала хотел подсыпать именно желтую соль. Чтобы мама страдала”.

– Прости меня.

– Нет.

Тень замерла.

– Ты отказываешь отцу? – спросила она. В голосе зазвенел металл, знакомый и угрожающий.

– Мне нет нужды тебе отказывать. Ты мертв. Поэтому возвращайся в ту бездну, из которой вылез.

Лиогвен едва не выплюнул последнюю фразу.

Тело била дрожь, крупные капли пота скатывались по лицу, оставляя прохладные дорожки. В груди ныло от легкой, но тупой боли.

Взгляд то и дело падал на дверь – вот она, всего в нескольких шагах, а за ней улица, персиковые деревья, свежий воздух, ночь… Но ноги будто глиняные колонны.

– Ты ставишь себя выше остальных, – сказал отец.

– Неправда.

– Я умер, а ты все равно не прощаешь меня. Это ли не высокомерие? Дай мне покой.

– Нет.

– Тогда знай: в ответ я не дам покоя тебе. Где бы ни находился, какой бы месяц ни стоял, мой голос будет шептать тебе в ухо. Никогда ты не сможешь почувствовать себя свободным. Рано или поздно настанет день, когда тебе придется сделать выбор – я или твоя шлюха-колдунья. Таково мое проклятье.

Лиогвен не стал ничего отвечать – схватил свечу и поднес её к тени.

Удивительно, но пламя отогнало мрак. Силуэт отца развеялся легко и быстро.

Прошло еще десять ударов сердца, взгляд лихорадочно блуждал по стене, пытаясь поймать малейший намек на духа. Трещины на штукатурке. Ползущий жук. Россыпь жирных пятен, оставшихся после очередного неудачного алхимического опыта.

И больше ничего.

Кожу вдруг обожгло, Лиогвен посмотрел на свою руку – и не сразу осознал, как маслянистые темные капли стекали по тыльной стороне ладони и пальцам.

– Я буду с тобой всегда, – произнес отец возле самого уха.

Лиогвен вздрогнул. Однако свечу удержал.

– Ты лишь игра моего воображения, – сказал.

“Не оборачивайся”.

– А как эта мысль поможет тебе? – с ехидством спросил тот. – Пламя безумия тушит только смерть.

– Мне наплевать! – Голос предательски дрогнул.

– Ты постоянно себя обманываешь, – сказал отец. – Думаю, ты со мной согласишься: будь тебе действительно все равно, промолчал бы. Человека, которого нельзя обидеть, не задевают чужие фразы.

– Пусть. Но я способен на чувства!

– Как удобно делать из меня монстра. Хорошо, я могу вытащить из прошлого историю-другую. Например, вспомни, как однажды мы с тобой пошли на озеро купаться. Тебе было пять или шесть. Стоял солнечный денек, все изнывали от жары, а потому на пляже спасались в море десятки горожан. Не дожидаясь меня, ты бросился в воду и случайно поранил ногу – острый камушек распорол тебе стопу. Я, когда увидел кровавые следы на песке, тут же схватил тебя в охапку и побежал к лекарю. Помню, как ты стонал от боли, кривился, а у меня самого слезы жгли глаза, потому что я боялся за тебя.

– Глупые байки.

– Ладно, вот тебе другая история из нашего общего прошлого: я редко позволял тебе выходить на улицу, ведь тогда мы жили в опасном районе – мало ли в какие неприятности попадешь. Но когда тебе исполнилось одиннадцать, ты порывался улизнуть от меня. Хорошо, я разрешил выйти на прогулку. И ты – хе-хе-хе – тут же наткнулся на какую-то шпану, что приперла тебя к стенке. Я все это увидел и выбежал во двор с кочергой в руках. Я отогнал их… А тебя больше так не манила улица.

– Зачем ты мне всё это говоришь? – спросил Лиогвен.

От усталости его мутило. Ночь длилась бесконечно – за окном царила тьма. После вчерашнего дождя тяжелые свинцовые тучи пожрали звездное небо.

– Ты делаешь из меня монстра, – сказал отец за его спиной. Его горячее тяжелое дыхание обжигало плечо. – Но я таким не был. Я пытался сохранить семью.

– В последний раз прошу: уйди! Тошно мне.

– Конечно, сын. Так и должно быть. Я первым нарушил заветы богов – и начал убивать за деньги. Но я желал лишь одного: сохранить нас. Я никогда не хотел, чтобы и ты стал убийцей. Отравителем. Однако ты таким стал. И подсыпал мне яд…

Отец не замолкал: история сменялась историей, один осколок детства следовал за другим.

Память оказалась одним темным провалом, бездонным и ненадежным. Пальцы Лиогвена впились в кожу кистей, из ран выступила кровь, однако она не давала переключиться, уйти, забыться, отринуть прошлое…

– …Мы шли с тобой с рынка жарким летним днем, – продолжал отец, – я купил тебе холодного шербета и вишневого сока, ты все мне рассказывал о том, что вычитал в книге какую-то старую алхимическую формулу и хвалился этим. Признаться, я слушал в пол уха, так как предстояло еще заняться рабочими делами, но мое сердце переполняло от любви к тебе, сын…

– Уйди!

– …Я нашел тебя заплаканным в своей комнате. Сколько тогда тебе было? Лет семь, наверное. Ты случайно порвал один из своих любимых свитков – уже не помню, что именно в нем описывалось, – и нависал над двумя его частями. Я пришел успокоить тебя, мои пальцы стерли горячие слезы с твоих глаз, а затем растянули кончики твоих губ в притворной, но широкой улыбке. Я что-то произнес веселое – и стало весело и тебе…

– Пожалуйста…

– …Мы с тобой и твоей матерью отправились в парк – ты тогда еще пешком под стол ходил. И надо же было такому случиться: на первом же цветке твой взгляд наткнулся на пчелу. Недолго думая, ты схватил её и…

Слова.

Забытые воспоминания.

Боль.

Острые грани.

Глубокие раны, оставленные на душе.

Лиогвен рухнул на пол, свеча потухла, погрузила мир во мрак.

Но голос отца не замолк – наоборот, начал шептать с большим жаром.